— Ты ей нравишься, — успокаивал Тару Финн всякий раз, когда Глория вела себя откровенно недружелюбно. — Просто она защищает свои убеждения. Она так воспитана.

«Ну, это если только она была воспитана монахами-траппистами, — думала на это Тара. Ее возмущала холодная молчаливость Глории. — Хотя нет, монахи все же более любезны». Миссис Джефферсон могла быть дружелюбна по отношению к кому угодно, кроме нее, Тары. Тара не могла надивиться на то, как Глория умудрялась одновременно улыбаться Финну и смотреть презрительным взглядом на нее.

При этом в ближайшем окружении Финна Тара не видела никаких экс-подруг, которые метили бы на ее место. В конце концов Тара решила, что со стороны Глории она видит обыкновенную ревность. Когда Тара только познакомилась с Финном, она совершенно не знала его родителей. Все получилось очень неожиданно, и когда Глория поняла, что на привязанность к ее сыну претендует не только она сама, это вызвало у нее даже какую-то ненависть.

Уже перевалило за шесть вечера, когда они въехали в ворота усадьбы «Четыре ветра», где жили Джефферсоны. Везде царил абсолютный порядок — видимо, за домом тщательно следили. Хотя дом казался небольшим, его площадь была все же раза в три больше площади квартиры, в которой жили Тара и Финн. Свою квартиру Тара в шутку сравнивала с коробкой из-под обуви. Глория неоднократно намекала, что они могли бы переехать за город, в частный домик. Естественно, поближе к родителям. Но Тара предпочитала жить в более чем скромной квартире с душем, больше напоминающим встроенный шкаф, — лишь бы подальше от свекрови.

— У нас могут быть проблемы, — уныло заметил Финн. Даже он понимал, что его мать сходит сейчас с ума.

Тара принялась успокаивать его:

— Мы только заскочим, чтобы перекусить. Я переоденусь, и мы пойдем гулять.

— Я знаю, — вздохнул он. — Но она все равно будет недовольна. Они обычно гуляют с соседями, семьей Бейли-Монтфорд. Мама стремится ни в чем не отставать от них, особенно от Лиззи, так что сегодня они гуляют и все будет в порядке. У тебя есть какой-нибудь модный наряд, чтобы надеть сегодня вечером?

— Ты же видел, что мы упаковывали, — сказала Тара, пораженная услышанным. — У меня вообще нет ничего ультрамодного. Я думала просто поужинать со старыми друзьями семьи. Почему ты ничего не сказал о том, что это будет торжественный ужин?

Тара попыталась вспомнить, что уложила в чемодан: все это были вещи, больше подходившие для тихого семейного Рождества, — пара свитеров, белая блузка, немного напоминавшая мужскую рубашку, летние хлопчатобумажные брюки, удобные джинсы для прогулок и синее бархатное платье, которое она планировала надеть на Рождество. Сейчас на ней были черные джинсы, черный свитер с высоким воротником и любимая дубленка. Вещи Тара упаковывала второпях, так что взяла, пожалуй, слишком много. Но ни один из ее нарядов нельзя было назвать модным.

— Почему ты не сказал мне, что мы должны быть нарядными? — повторила Тара.

— Я думал, ты знаешь, — пробормотал Финн, паркуя машину.

— Знаю что?! — спросила Тара, раздражаясь все больше. — Я собрала вещи, которые взяла бы с собой на Рождество в Кинварру. Там это бы подошло. Почему ты не сказал, что у твоей матери каждый ужин — торжественный?

Финн не ответил.

— Замечательно, неплохо начали, — сказала Тара, чувствуя, что грядет еще одно обвинение в неблагонадежности.

— Давай не будем спорить, — попросил Финн.

Тара ответила покорным взглядом.

— Ты прав, — сказана она. — Я еще успею наспориться с другими Джефферсонами. Одна Глория чего стоит.

Не успели они позвонить, как дверь открыл Дезмонд.

— Привет, Тара! С Рождеством Христовым! Привет, Финн, — поздоровался он. Этот высокий и застенчивый человек был удивительно похож на Финна, только непонятным образом постаревшего. Те же непослушные светлые вихры, добрые глаза и красивое лицо. До того как ушел на пенсию, Дезмонд служил в министерстве иностранных дел и слыл оптимистом и джентльменом. Выйдя на пенсию, он посвятил себя работе в саду. Зная это, Тара даже придумала теорию, что таким образом он хотел быть как можно дальше от Глории. «Конечно, он в этом ни за что не признается», — думала она. Дезмонд был добрым человеком и очень любил тихую жизнь.

Тара нежно поцеловала его в щеку и вручила небольшой пакетик.

— Это секрет, — прошептала она.

— Наш секрет, — с улыбкой кивнул Дезмонд, засовывая пакет в карман брюк.

Как и Тара, он обожал сладости, но Глория держала его на строгой диете. Тара знала, что никакого основания для этого нет, поскольку Дезмонд был совершенно здоров, не имел никаких проблем с холестерином и каждый день совершал четырехмильную прогулку.

— Мама вечно суетится не по делу, — часто за спиной Глории говорил Финн. Тара же думала, что свекрови просто нравится держать все и всех под контролем.

Глория ждала их в гостиной. Она бросила взгляд на часы, а затем улыбнулась, словно бы не заметила, что они здорово задержались. В свои пятьдесят девять она смотрелась лет на десять моложе своего возраста благодаря строгим диетам, ежемесячному посещению парикмахерской с обязательным подкрашиванием волос. Также она посещала и салоны красоты. Тара поймала себя на мысли, что, одетая в черное вечернее платье из атласа, которое прекрасно подчеркивало ее стройную фигуру, Глория смотрелась бы изумительно, если бы не твердый взгляд ее светло-голубых глаз и неодобрительно сжатые губы.

— Здравствуйте, Глория, — сказала Тара. — Рада видеть вас. У вас красивая рождественская елка.

Тара слукавила. «До чего ужасная традиция! Бог когда-нибудь покарает ее за это», — подумала она.

— Спасибо, Тара, — сказала Глория хорошо поставленным голосом. — Я тоже рада. Финн, а ты не побрился. Через полчаса мы выходим, — с ноткой порицания добавила она.

Финн улыбнулся, словно бы не заметил укора.

— Не было времени, слишком много дел, — солгал он, опуская под елку груду завернутых в бумагу подарков. Затем они обнялись.

Тара никогда не обнимала Глорию. Однажды она было попробовала, но почувствовала, словно обнимает манекен.

— Тощая и жесткая, — позже рассказывала Тара Стелле, передергивая плечами. — Мегера…

— Не забывай, что она жена государственного служащего, — с улыбкой ответила Стелла. — Я уверена, она к тебе действительно хорошо относится. Просто она большая формалистка.

— Стелла, она самый невежливый человек, которого я когда-либо встречала. Хоть ты и старше, я больший циник по сравнению с тобой, — рассмеялась Тара. — У тебя все ангелы.

— Вовсе нет, — заявила Стелла. — Просто мне не нравится, что ты не ладишь со свекровью. Она кажется мне милой женщиной, и ты должна дать ей шанс.

— У нее было шесть месяцев с тех пор, как я вышла замуж за Финна, — мрачно ответила Тара. — За это время никаких сдвигов.

— Я покажу вашу комнату, — сказала Глория, любезно обращаясь к Таре. — Если бы вы так не опоздали, то мы, возможно, успели бы попить кофе. Однако… — Вместо продолжения она смерила Тару высокомерным взглядом: — Что ж, когда приехали, тогда и приехали.

В ответ Тара ничего не сказала. Когда их с Финном привели в комнату, она быстро огляделась вокруг. Это была просторная комната с большими окнами, выходящими в сад. Однако от обстановки, которую, несомненно, придумала Глория, веяло холодом: светло-голубые стены, синий коврик еще более холодных тонов, серебристо-серые кресла. В этой комнате Тара чувствовала себя неуютно. А где-то бесконечно далеко стоял такой родной Мидоу-Лодж, обстановка которого была, может быть, не столь современна, но зато красива и очень любима. В доме Джефферсонов все было настолько новым, словно Глория с регулярностью раз в три года выкидывала все старое и покупала новое. «Наверное, не хочет отставать от Джонсов», — подумала Тара.

Правда, рождественская елка была ужасной. На ней висело всего несколько серебряных украшений. Тара знала, что Глория ненавидит показную роскошь, но куда делись старые любимые игрушки? Во многих семьях особо полюбившийся рождественский набор мог служить десятки лет. Тара попыталась представить себе, как сейчас выглядит рождественская елка ее мамы, Роуз. Наверняка не обошлось без калейдоскопа золоченых и красных шаров, потрепанных жизнью херувимов и деревянных игрушек, многим из которых было уже по тридцать лет. Роуз даже сохранила и вешала под Рождество довольно потрепанные бумажные украшения, которые делала Тара, когда ей было шесть лет. Глория бы содрогнулась при виде такой елки.