Но ничего-о… Жизнь постепенно возвращалась в опустошенное тело, насыщая мир красками. Еще немного…осталось. И уж тогда дроу пожалеет. Уставившись в каменный свод подворотни, Джек усмехнулся уголком губ. Пожалуй, кастрировать остроухого будет хорошей идеей — на выполнение обязательств по устранению архимага это не должно повлиять.

Месть… Как много в этом звуке. Молодой ученик улыбнулся в такт своим мыслям и задышал ровнее, стараясь не нарушать концентрацию. Манна постепенно возвращалась, капля за каплей приближая его к цели.

Скоро. Уже скоро…

Приход в себя в кои-то веки был относительно приятным — ничего не ломило, а голова была кристально ясной. Сбоку послышалось чье-то сиплое дыхание — кажется, я не один.

В памяти на удивление быстро всплыли события последних часов — Джек! Убить!!!

Сказать было легче, чем сделать — сил не хватало даже на то, чтобы поднять руку, не говоря уже об активных движениях. Но, тем не менее, я смог — ведь с трудностями надо бороться! Особенно если одна из них норовит сделать из твоей тушки живую бомбу. Это знание всплыло моментально, само по себе — стоило лишь задуматься, что происходит. Затем пошли образы — вереница событий, ведущих в итоге к моей смерти. Жадность, желание, раздражение. Неужели я читаю его мысли?

Лежит себе, вроде не дергается. Временно неопасен. Почему бы и нет? Все равно пока встать не могу.

Сосредоточившись, я попытался услышать что-то, не принадлежащее к физическому миру. Отголоски, видения, эхо событий — все, что угодно. Спустя пару десятков секунд сопения это удалось, словно рядом появился… живой человек. Нет, не так. Одушевленный объект, говорящий вслух, но невнятно — будто себе под нос. Иногда ход его мыслей ускорялся — слова накладывались друг на друга, создавая полный сумбур, иногда — замедлялся, растягиваясь до неприличия. Эфемерный голос слышался с перебоями, будто был записан на старинную аудиокассету, то и дело зажевываемую плеером — именно так это ощущалось.

— Глупец! — негодовал Джек. — Не успел оборвать канал. Беспомощен теперь, лежу. Кастрирую эту суку! — и поток ненависти, направленный куда-то вбок.

Опс. Кажется это про меня.

— Как же плохо без маны… — тоскливый скулеж. — Побыстрей бы. — Ломка. Жажда. Нетерпение.

Кажется, та зеленоватая штука была…чужой. Впрочем, ему же хуже — первый полез. Где-то на краю сознания, едва слышно, забился носитель, явно пытаясь что-то сказать.

— Ненависть. Быстро. Смерть.

Э-э-э?

— Слабость. Время. Течение (утекает?).

СТОП.

Он прав, черт подери! Без маны — значит колдовать не может? Вот жеж я дурачина — он ведь лежит беспомощным, так же, как и мы! Срочно убить, пока не поздно!

С кряхтением плюхнувшись на живот, я мнущейся гусеницей пополз к Джеку. Каждое движение отдавалось вспышками боли, но останавливаться было нельзя. Еще рывок! ЕЩЕ!!!

Он очнулся, когда до нас оставалось буквально полметра — видимо слишком глубокой была медитация. Повернув ко мне голову и мгновенно просчитав ситуацию, маг скривился от ненависти.

— Умри. — незатейливо прошептал Джек, толчком выбрасывая руку с разгорающимся на ней пламенем. Увернуться я не успел, в замедленной съемке наблюдая маленький шарик огня, несущийся прямо в мой левый глаз. Как же хочется помирать…

Сдохнуть одному и не забрать с собой врага — это моветон, дамы и господа. Собравшись, из последних сил я ударил по магу, метя в горло. Булькающий звук и ощущение на кисти чего-то теплого райской музыкой отдались в ушах — когти дроу прорвали мясо, словно бумагу, мгновенно добравшись до трахеи и перебив ее пополам. Уклониться даже чуть-чуть не осталось сил — фаербол ударил прямо в мое лицо, обрывая мучения.

Должно быть, мой путь еще не закончен.

Последнее заклятие мага, дернувшись при его смерти, вильнуло вбок, едва не раскроив мне череп и начисто срезав кусок скальпа над ухом. Боль была адской, можно даже сказать — инфернальной: горела вся левая половина лица, моментально оплавившись и покрывшись тяжелыми ожогами. Левый глаз был потерян — то-ли вытек, то-ли просто сгорел. Но тем не менее…

Я — Ленин. И я — жив.

Сознание, помешкав еще пару секунд, отключилось, остраняя боль, а вместе с ней и весь остальной мир.

Вода капала равномерно, монотонно и неумолимо давя на нервы. Опять кран подтекает. Плохо. И лицо почему-то болит. И голова трещит. И не помню, что вчера было. Еще хуже, чем просто плохо. Дрался что-ли? Нет, точно помню — оперативки не было. Весь день допросы шли, да анализ данных. Неужели с Максом нажрался? Это бы все объяснило, если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что я не пью…

Заворочавшись, попытался устроиться поудобнее и тут же насторожился. Вокруг что-то подозрительно зашуршало. Хм? Тело ломило, словно от хорошей порции физнагрузок, но все же более-менее слушалось. Пошевелил руками — опять шорох. Тактильные ощущения говорят, что это нечто… мягкое, но в то же время колючее и жесткое. И матраса нет. И одеяла. Замечательно — кажется я ночевал не дома. Но где?!

Попытки разлепить глаза успеха не принесли — стало настолько больно, что я едва не потерял сознание заново. Спустя пару минут неудачных попыток удалось кое-как проморгаться правым глазом — левый отказался слушаться напрочь. Напрягшись, я схватил нечто шуршащее и попытался поднести к лицу. Оно оказалось подозрительно теплым и гладким, явно большим в размерах, нежели то, что нащупалось в первый раз. Руку пронзила вспышка боли, словно в меня вцепились мелкие зубы. Вздрогнув и шикнув от неожиданности, я дернул конечностью, отправляя предмет в полет. Тут же пришлось охнуть от боли — неизвестная дрянь вцепилась довольно крепко, оторвавшись вместе с кусочком моего мяса. Вот же гадство.

— С-сука! — прошипел я, облизывая палец и прижимая кровоточащую руку к груди, зажимая ранку одеждой. Принять положение сидя было выше моих сил — при одной мысли об этом организм начинало ломать, словно при высокой температуре. Пришлось вслепую шарить в поисках шуршащего другой конечностью.

Нащупал, взял, поднес к лицу. Если мое зрение меня не обманывает, то это — солома или сено. Даже несмотря на такую темноту ее довольно сложно с чем-то перепутать — трава и трава, разве что высохшая. Забавно. Лежу черти где, на куче соломы. Колхозник, мать его. Прохлаждаюсь, вместо того, чтобы девчонкам пойти помочь.

Стоп. Каким девчонкам? Нахмурившись, я попытался напрячь память, ловя ускользавшую мысль. Та, упорно не желая мне поддаваться, ускользала, плавая где-то сбоку, за границей доступного. Девчонки, девчонки… Черт побери, да какие? Студентки. Эм? Кто-кто? Это с каких это пор я, оперативник в расцвете сил, на малолеток перешел?

Мысль, сжалившись надо мной, перестала убегать, развернувшись во всей красе. И я вспомнил. Девчонки. Студентки. Мари. Вейла.

Голову пронзила небывалая вспышка боли, заставив меня выгнуться дугой и истошно заорать. Память быстро восполнялась, мелькая миллиардами образов всех мастей и расцветок.

Я — вспоминал. И я — вспомнил.

Сухой едва успел дохлебать из миски баланду, как раздался отвлекающий шорох: в дальнем углу зашуршал новичок.

— Гля. — хмыкнул Шило. — Очнулся.

Поерзав немного, новый житель камеры вскрикнул, отшвырнув от себя что-то. Крыса, пролетев через всю комнату, с премерзким писком шлепнулась об стену неподалеку. Упав на пол, она торопливо заковыляла в сторону, перевернув опустошенную миску. Шило поморщился от звука, а Сухой с интересом приподнял бровь — из такого неудобного положения, да с такой силой кинуть? Уметь надо. Кого же к ним подселили?