Режиссер указал на высокого мужчину сбоку от камеры, который послушно принялся зачитывать приятным баритоном:

— Вы ощущаете себя узником собственной перхоти?

Сиам грустно смотрела в камеру через решетку. Баритон продолжал:

— Из-за перхоти ей не видать свободы.

Режиссер жестом приказал вступать Сиам. Она застучала кружкой по решетке.

Баритон зачитал:

— Она знала, что ее тюремный срок подходит к концу, но не могла представить себе жизнь под гнетом отвратительной проблемы — ее замучила перхоть.

Режиссер указал на модно одетую манекенщицу, которая показала камере только свою руку. В руке была емкость со средством от перхоти, которое тотчас полилось в кружку Сиам.

— Снято! — крикнул режиссер, довольный собой. — Сиам, мы запишем ваше пение для начала и конца ролика в студии.

Она согласно кивнула.

Косметолог, гример и костюмерша накинулись на Сиам, чтобы превратить ее в красотку, каковой ей требовалось стать для второй части рекламы. Одна причесывала ее, другая придавала ее лицу беззаботное выражение, присущее женщине, не приговоренной к тюремному сроку заключения и не изводимой перхотью, третья сорвала с нее полосатую робу и обвязала выходным платьем, вместо того чтобы надеть его на нее через голову. Все бегом покинули камеру, оставив дверь открытой.

— Готово! — скомандовал режиссер. — Все по местам.

Сиам, повинуясь режиссеру, заняла место у распахнутой двери камеры. Ее улыбка свидетельствовала о благополучном разрешении убийственной проблемы с перхотью.

Режиссер указал на баритон, который затянул:

— Сиам Майами — новейшая сенсация, чудо-певица! Она устранила проблему перхоти и тем добилась успеха.

По сигналу режиссера Сиам зашагала прочь от тюремной камеры прямиком на отъезжающий телеобъектив.

— Теперь Сиам Майами живет свободной жизнью, — радостно сообщил баритон. — А вы? Попробуйте «Гламодрим». Специальный состав для женщин! Он открыл перед Сиам Майами двери к успеху. Пусть он распахнет двери и перед вами!

— Готово! — воскликнул режиссер. — Великолепно! — Подойдя к Монку, он сказал: — Безграничный талант! Вполне можно переводить ее на бензин и сигареты.

Сиам взяла у костюмерши свою меховую шубку и поспешно надела ее. Она боялась оглядываться на черных зрительниц в окнах столовой, чтобы ее не парализовало отчаяние.

— Желаю удачи в завтрашнем концерте! — сказал режиссер ей вслед.

— Спасибо, — сказала Сиам и пошла к лифту, преследуемая Монком.

В лимузине Монк сказал:

— Ты славно поработала. — Он придвинулся к ней поближе, она отстранилась без намерения его обидеть.

Он был удовлетворен ее сговорчивостью. В санатории расписался в журнале и положительно отозвался в разговоре с медсестрой о состоянии Сиам. Дождавшись, пока сестра уведет ее наверх, он позвонил Доджу.

— Сегодня она работала на меня безупречно.

— Замечательно! — довольно отозвался Додж. — На сегодня твой рабочий день закончен. Просто не выпускай ее из виду до завтрашнего концерта. После этого мы освободимся от нее.

Монк повесил трубку и вышел из здания.

Сестра вызвала для Сиам маленький персональный лифт.

— Сегодня вам лучше?

— Гораздо лучше, благодарю.

— Вы репетировали программу концерта?

— Нет, снималась в телерекламе.

— Какая прелесть! — Сестра была восхищена. Сиам предпочла бы, чтобы ей посочувствовали.

На крыше санатория был устроен удобный солярий под янтарным тентом. Усевшись в шезлонг, Сиам увидела, что по периметру крыши тянется стеклянное ограждение. Рядом с ней присела молодая администраторша. Закурив, она протянула пачку Сиам. Та отказалась.

— Хороший вид, — сказала женщина, чтобы начать разговор, и указала на Ист-Ривер.

— Хороший, — согласилась Сиам. — Что это там за острова на реке? — спросила она, указывая на клочки суши в северном направлении.

— Не знаю, — ответила собеседница. — Их называют «Врата ада».

— А остров прямо перед нами?

— Остров Благоденствия.

— Что это на нем за грязное, уродливое здание?

— Городская больница для бедных.

— А мерзкий район за рекой — сахарная фабрика, сплошные заводы? — Сиам указала на юг.

— Вот уж где вам не захотелось бы оказаться. Это там дети облили керосином скамейки в парке и сожгли стариков заживо.

— Как называется это место?

— Вильямсбург, район Бруклина.

Сиам умолкла.

— Вы здесь впервые? — с симпатией спросила администраторша, затягиваясь сигаретой.

— Да, — ответила Сиам.

— Не стоит горевать.

— Я и не горюю.

— Сперва может показаться трудно, но потом привыкаешь. — Она снова затянулась. — Как вы себя чувствуете?

— Сегодня утром был момент, когда мне показалось, что я не выдержу, — честно ответила Сиам. — Но сейчас все нормально.

— Вы попали сюда из-за любовной связи?

— Я бы не стала называть это связью.

— Это слово никому не нравится. — Администраторша докурила сигарету до фильтра, бросила ее на пол и затушила носком туфли. — Мне пора. — Она встала и ушла с крыши.

Сиам почувствовала себя униженной. Администраторша залезла ей в душу, просто чтобы скоротать время. Она бы с радостью отчитала ее, но помнила, что находится под подозрением и обязана сохранять спокойствие.

В десять вечера ночная сестра прервала ее глубокий сон вопросом, не желает ли она принять снотворное. Здесь поступали так всегда, чтобы не давать пациентам просыпаться среди ночи. Сиам сказала «нет» и снова уснула. В три ночи ее разбудил стрекот спрятанного под подушку будильника. Она вскочила и выглянула за дверь. Сестра сидела за своим постовым столиком в коридоре. Сиам оставила дверь открытой, чтобы слышать любое движение сестры. Она сняла парик, расколола волосы и причесала их так, чтобы сделать свою внешность менее узнаваемой. Услыхав звонок, она опять выглянула. По коридору скользнула длинная тень сестры — та поспешила в дальнюю палату, откуда раздавались стоны.

Сиам беззвучно затворила свою дверь и торопливо надела туфли. Потом заправила длинную ночную рубашку в трусы. Вынув из шкафа шубку, она шагнула к двери, просовывая руку в рукав. Она потянулась к дверной ручке, но ту уже поворачивали с противоположной стороны. На то, чтобы спрятаться, времени не оставалось. Она попыталась взлохматить волосы, но это было бесполезной уловкой. Дверь открылась. Перед Сиам предстал Монк. Он тихо закрыл за собой дверь. Сиам попятилась и оказалась в шкафу. У нее над головой загремели плечики. Она была застигнута при попытке к бегству, поэтому не издавала ни звука. У Монка блестели глаза. Ее смятение доставляло ему удовольствие.

Она вылезла из шкафа.

— Снимай шубу! — приказал он, вынимая руку из кармана.

На руке красовалась хорошо знакомая Сиам замшевая перчатка. У Сиам вызывал страх не столько Монк, сколько ее собственная покорность. Она сжала кулаки, собираясь с силами. Это был жест беспомощности, придававший ей еще более напуганный вид. Ее мутило от уверенного вида Монка.

— Я не буду повторять дважды, сука. Снимай шубу!

Она позволила шубе сползти с плеч на пол. Увидев на ней одну ночную рубашку, он осклабился и шагнул вперед, чтобы ее облапить. Она отпрянула. Ему понравилось, как испуганно она распласталась по стене.

— Наверное, ты по мне соскучилась?

— Я позову сестру.

— Чтобы запутаться в объяснениях? Даже если она поверит, тебе вколят слоновью дозу успокоительного.

Сиам набрала в легкие воздуху, чтобы заорать, но он опередил ее, зажав ей рот своей перчаткой. От невозможности дышать она попыталась его отпихнуть, но, не сладив с ним, закрыла глаза и опустила руки. Он убрал перчатку от ее рта. Она не возобновила сопротивления.

— Ложись в постель.

Она села на кровать.

— Раздевайся.

Она начала с туфель. Он расстегнул воротник рубашки и ослабил узел галстука. Сняв пиджак, отвернулся, чтобы повесить его в шкаф.

Она увидела его прилизанный затылок. От души размахнувшись, стукнула его по голове острым каблуком туфли. Он вобрал голову в плечи от боли, развернулся и, безумно вращая глазами, схватил подол ее рубашки. Ему на шею полилась кровь, он дотронулся рукой в перчатке до раны и зажмурился от боли.