— На каком основании?

— На том основании, что пятьдесят процентов — это слишком жирно.

— Как сказать. Он вложил в нее деньги.

— Но не миллионы же, которые может выручить.

— Это уже везение.

За стеклами машины проплывала во всей красе столица: белый обелиск Вашингтона, купол Капитолия.

— Почему не обратиться в суд и не рассказать все как есть? Наша цель — обуздать его: он пользуется условиями контракта, чтобы унизить ее.

Зигги слабо улыбнулся.

— Ты когда-нибудь бывал в нью-йоркском суде? Стоило мне один-единственный раз посмотреть на тамошнего судью, как я смекнул, что мое дело гиблое. Так и получилось. Уж такие у них морды. Эта система не способна производить на свет мудрых Соломонов. Слава Богу, что существует Верховный суд Соединенных Штатов, откуда идея гуманности может по капелькам просачиваться в нижестоящие суды. В былые времена — не знаю, какова такса сейчас — кандидат в судьи должен был сделать в кассу одной из партий взнос порядка двадцати пяти — сорока тысяч долларов.

— Я думал, что политическая машина может позволить себе иметь достойных судей. Ведь законы все равно работают против неимущих.

— Верно, но это в идеале. Повязка на глазах Фемиды надета так, что она делает поблажку собственнику в ущерб гражданским правам. А ты собираешься расторгнуть контракт, по которому женщина превращена в собственность. — Он помахал пальцем у Барни перед носом, подчеркивая важность своих поучений. — Знаешь ли ты, почему тебе твердят: будь законопослушным, подчиняйся правилам?

— Потому что это их правила.

— Вот именно. Представь себе, что я сужусь со стариком Веллингтоном. У нас обоих рыльце в пушку. Но судья вспомнит о духе закона в его пользу, а о букве закона — во вред мне. Вот тебе и свобода. Смирись со всеобщей продажностью — и тебе поможет дух закона, восстань — и тебя засудят в строгом согласии с его буквой. К тому же суды так перегружены, что до разбирательства пройдет два-три года.

— А Твид? — Барни вспомнил о Твиде без всякой надежды; просто, поддерживая разговор, он спасался от мрачных выводов, погружающих в безнадежность. — Если Сиам не добьется успеха, он понесет убыток.

— Твид — ваша единственная надежда, хоть и очень-очень слабая, — нехотя согласился Мотли. — Но от него все равно не будет толку.

— Почему?

— Потому что ему известно об одержимости Доджа. Твид сродни автомату, торгующему жевательной резинкой, никаких сантиментов. Он посоветует тебе согласиться, чтобы Сиам уплатила цену, назначенную Доджем.

— Ты хочешь того же?

— Я этого не хочу. Я не считаю это справедливым. Я боролся с Доджем. Но мне приходится доводить до вашего сведения факты о существующем положении, так как, на мой взгляд, у вас нет выхода.Вы в ловушке. Это вовсе не позор. Такое случается с достойнейшими из людей.

— У него есть уязвимые места?

— У него прочный бизнес. Что касается кошелька, тут он неуязвим. Потому-то и не хочет уступать. — Зигги задумался. — Не знаю, может быть, он стал бы уступчивее, если бы его бизнес пошатнулся…

— Если ты наш союзник, то как ты можешь подчиняться, не пытаясь нанести ответный удар?

— Как можно нанести ответный удар, не прибегая к насилию? С точки зрения стороннего наблюдателя, он поймал вас в капкан.

— Но он же человек. Хотя бы самую малость. Что происходит у него в личной жизни?

— Ничего хорошего.

— Значит, мы нащупали его слабое место.

— Не касайся его личной жизни! — Запрет прозвучал со всей возможной убедительностью.

— Нет, я с него не слезу. — Рыцарство Барни показалось Мотли совершенно неуместным.

— Бизнес есть бизнес. Соваться в личную жизнь недостойно.

— А все-таки что у него за личная жизнь?

— Хоть на уши встань, все равно не скажу. — Новый Барни совершенно не нравился Зигги. — Ты стал другим, — не выдержал он. — Я не такого брал на работу.

— Сама работа изменилась, — напомнил ему Барни.

— Возможно, — согласился Мотли встревоженным тоном. Ему не нравилась молодежь, уверовавшая, что победу можно вырвать силовыми методами. Он не отвергал безоглядно этой позиции, но его пугала сила, скрывающаяся в незрелом бодрячестве. Хотя ее торжество, пожалуй, неизбежно: власть вот-вот перейдет в руки недорослей.

— Должен же существовать способ перехода от обороны к наступлению.

— Не глупи. Он не простит твоей бесцеремонной атаки. К тому же ты потеряешь меня как партнера. А мое партнерство — твоя опора. Денежный станок работает на тебя, только подставляй руки.

— Мне требуется оружие для борьбы с этим подонком. И я его найду. Я не позволю ему превратить нашу жизнь в такую же блевотину, как он сам.

— Ты слышал, что я тебе сказал о денежном станке?

— Что у него за жена?

— Оставь ее в покое.

— Почему?

— У нее и без тебя хватает неприятностей.

— Что за неприятности?

Мотли нахмурился и промолчал.

— Не смей прятать голову под крыло! Он лупит нас куда ни попадя, а ты корчишь из себя джентльмена!

— Не скажу.

— Раскалывайся!

Зигги не реагировал. Барни отвернулся, кипя от возмущения, но счастливая мысль заставила его улыбнуться. Зигги тотчас встревожился.

— Что ты задумал?

— Не скажу.

— Раскалывайся! — Они поменялись ролями.

Барни был так горд своей выдумкой, что не удержался:

— Он таскает в кошельке фотографию голой Сиам.

— Мы с тобой считаем это глупостью, но он относится к этому серьезно. Его нельзя этим шантажировать. Это только внесет путаницу.

— Я не о шантаже. Я повел бы себя в его стиле. Не стал с ним встречаться, а отправился к его жене и все ей выложил. Он бы остался у меня голеньким. Может, хоть жена сумеет вправить ему мозги. По крайней мере он поймет, что предстоит схватка.

— Не делай этого.

— Где живет его жена?

— Мы найдем другой способ.

— Ты сам знаешь, что других способов нет.

— Может, сходишь сперва к Твиду?

— Пожалуй.

— Вдруг он предложит выход.

— Вдруг. Назови мне его адрес.

— Маунт-Киско, Нью-Йорк.

— Я немедленно лечу обратно. Ты сам попаси Сиам денек-другой.

— Гляди, ты все испортишь.

— Сперва попробую, а там посмотрим.

— Не трогай его жену. Этим ты не поможешь Сиам.

— Почему я должен играть по правилам, когда он их не соблюдает?

— Соблюдает. Просто правила обеспечивают ему выигрыш. Я тебе все объяснил. Так что успокойся, держи нос по ветру. Ты обеспечишь себе безбедную жизнь. Хотел бы я, чтобы мне так же рано улыбнулась удача.

— И не возражал бы, чтобы из тебя делали дурака?

— Слушай, благородный ты мой, она уже спала с ним. Его она на дух не переносит, а тебя любит. Что ты теряешь? Если бы моя жена любила меня так, как Сиам тебя, я бы позволил ей делать все что угодно. Ведь я знал бы тогда — ты меня слушаешь? — Что она в любом случае останется моей.

— Не ожидал от тебя таких сентиментальных речей!

— Что чувствую, то и говорю.

— Я лечу в Нью-Йорк.

— Смотри, ты суешь голову в петлю.

— Ничего, голова-то моя.

— Эй! — всполошился Мотли. — Она выскочила из такси.

— Она идет к мемориалу Джефферсона, — подсказал им таксист. — Там нет выхода с другой стороны.

— Тормозите! — приказал Мотли.

Пока таксист подруливал к тротуару, Мотли бросил, обращаясь к Барни:

— Вот деньги.

— Обойдусь.

— Они твои.

— С какой это радости?

— Это твой аванс.

— За что?

— Когда Стью узнает, что Сиам ему отказала, он покажет, на что способен. Ты польешь горькими слезами и потом каждую милю гастрольного маршрута и тысячу раз пожалеешь о своем упрямстве.

Барни взял деньги.

— Поспеши к Твиду. Не записывайся на прием, а просто войди в кабинет и возьми его голыми руками.

Мотли сунул таксисту еще одну пятерку и вывалился на тротуар. Ничего не подозревающая Сиам уже входила в ротонду. Мотли настигал ее, перепрыгивая через залитые солнцем мраморные ступеньки.