— Это не я. — Барни выпустил из ладони ее длинные пальцы. В ее присутствии он был весь на виду. Она превращалась в зеркало, а он в — в пучок света, концентрированный луч энергии, хотя у него и в мыслях не было производить на нее впечатление. — Она сама так назвалась. — Говоря это, он чувствовал, что не может просто так расстаться с ее рукой. Это было бы выше его сил.

Зигги отнял у него руку Селесты и поцеловал ее. Этот поцелуй был полон непритворного обожания. Зигги перестал на мгновение быть бизнесменом. Казалось, стоит Селесте прошептать: «Зигги, я приму ванну», — и он помчится в туман, чтобы первым поспеть к крану. Целование руки Селесты сказалось на нем благотворно. Ей тоже доставил удовольствие этот акт обожания. Зигги целовал ей руку самоотверженно, как будто нырял в штормящее море.

— М-м-м! — блаженно протянул он, словно не умел передать свое наслаждение словами. Потом стиснул ее ладонь — не грубо, а молитвенно, словно он был филателистом, а ее ладонь — редчайшей маркой, и вернул ее руку в исходное положение, к бедру.

— Вы, менеджеры, — польстила она Зигги, — превратились в некоронованных королей. Стоит вам прикоснуться к женщине — и она может стать звездой. — В ее глазах в первый раз появилось настороженное выражение. Получалось, что она назвала цену Зигги, которая оказалась ниже его самооценки. При этом она не скрывала своего восхищения им. Селеста обернулась к Барни с той же дружелюбной властностью, которая только что превратила Зигги в ее раба. — Вы — человек, открывший Сиам?

— Я не имею к этому никакого отношения. Сиам — совершенно самостоятельная женщина.

Мотли лягнул его в колено. Боль была адская, тем более что Барни не мог себе позволить потереть ушибленное место.

— Он — сама скромность, — объяснил Зигги.

Селеста была достаточно опытна, она сделала вид, что не заметила, как пострадал Барни. А тот ломал голову, кто она для Зигги, если он так к ней подлизывается.

— Это все он, Барни. — Зигги гордо похлопал его по спине. — Помнишь, какой была Сиам прежде?

— У меня контральто, — застенчиво сказала Селеста, не скрывая своих амбиций. — Зигги, — добродушно спросила она, — как вам мой голос?

— Внушительно! — с похвалой отозвался Зигги. Это звучало как откровенная лесть ее таланту, но она знала, что тон, с которым он произнес это слово, сродни смертному приговору.

— Вы меня давно не слушали. — Ею владело игривое настроение. Рука, которую тискал и целовал Зигги, ухватила его за узел галстука.

— Это точно, — согласился он, уронил голову и чмокнул изящную руку, способную его удушить.

— Я пела в суперклубах, — пояснила она Барни, — и в летних театрах. Исполняла ведущую арию из «Бригадуны».

— Хорошее начало, — признал Барни, чтобы что-то сказать.

Она продела свою голую руку под руку Барни, прижав его к себе. На ней не было лифчика, и она наслаждалась телесным контактом.

— Можно позаимствовать у вас Барни? — спросила она Зигги. — Хочу увести его в нашу компанию.

Мотли посмотрел на них сонным взглядом; сейчас можно было подумать, что ее общество действует на него усыпляюще, хотя на самом деле он таким способом сохранял достоинство. Она улыбнулась.

— Он ваш с потрохами, но сперва дайте нам минутку пошушукаться. Ведь завтра он уезжает на гастроли.

— Даю вам одну минуту, — решила она и стала протискиваться к стойке бара.

Зигги потянул Барни за руку в сторонку, где их не могли подслушать посторонние.

— Добудь подпись Селесты под нашим контрактом — и тебе больше не придется переживать из-за Доджа.

— Не пойдет. Я больше не имею к вам двоим отношения.

— Я беру назад все, что говорил тебе на кухне.

— Кто она такая? — спросил Барни, на которого новая знакомая произвела сильное впечатление.

— Дочка Веллингтона, — ответил Мотли, словно этим все объяснялось.

— Того, кто победил Наполеона?

— Бери выше. Ее отцу принадлежат участки под несколькими лучшими бродвейскими театрами.

— Что же он делает, сидя на своей земле?

— Ничего, просто собирает умопомрачительную ренту. Ее папаша зарабатывает на Бродвее больше денег, чем самые модные продюсеры. При этом он не финансирует постановок, не строит театров, не ходит на премьеры. Он имеет доход от сдачи земли под театрами. Один из его бродвейских участков приносит ему по сотне тысяч в год, а ведь театр на этом клочке построил кто-то другой. — Мотли так веско перечислял достоинства землевладельца, как будто тот открыл закон всемирного тяготения.

— Какая связь между рентой с недвижимости и пением Селесты?

Мотли утомленно прикрыл веки. Открыв их, он сунул в карман Барни двадцатку.

— Очередная прибавка. Расходы на Селесту не облагаются налогом. Ты не сможешь купить ей «Котекс» и заставить расплачиваться государство, зато можешь приобретать для нее французские духи, билеты в оперу, цветы — все спишется. Бери квитанции на все — почтивсе, что вы с ней делаете вдвоем, и присылай их мне. — Он поперхнулся от волнения. — Если она подпишет контракт…

— Но ты дал понять, что она плохо поет.

— Верно, из рук вон. Но такая певица добавит нам престижа, если мы ее зацапаем.

Барни улыбнулся. Мотли не усматривал в подобной теме ничего забавного.

— Что же заменит голос? — осведомился Барни.

— Ее папаша.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! Люди способны отвернуться от Карузо, но к деньгам неравнодушны все. Ее отец вкладывает такие крупные суммы, что, когда он читает «Уолл-Стрит джорнэл», даже в хорошие для биржи дни, у него такой вид, будто вконец замучила грыжа. Он один из тех, кто лоббирует интересы владельцев недвижимости в этом городе. Они — крупнейшие жертвователи на машину демократической партии. Его лобби влияет на подбор судей. Боже сохрани назначить судью, способного встать на позицию съемщика! Если бы ты был зятем Веллингтона, то мог бы водить машину в подпитии, не опасаясь вылететь на встречную полосу и укокошить пятерых невинных граждан. Судья все равно закрыл бы дело, мудро заметив, что в наши дни почти все выпивают.

— И мы смогли бы урвать кусочек этого могущества благодаря бесталанной певичке?

— Это только начало. — Мотли разинул рот в безмолвном прославлении возможных благ. — Если Селеста заключит с нами контракт, то к нам кинутся все звезды, нуждающиеся в покровительстве. Почему? Да потому, что они не сомневаются, Веллингтон отдаст свою дочь только в самые надежные руки.

— Ты хочешь сказать, что Селеста могла бы в два счета стать звездой?

— Звездой ей не быть. Но мы можем сделать ее похожей на звезду.

— Если при отсутствии у нее таланта для тебя не составляет труда обеспечить ей хорошую карьеру, то почему за столь денежное дело не возьмется кто-нибудь еще?

— Я не сказал, что у нее напрочь отсутствует талант. Как ты сам заметил, она отменно сложена, и в этом ее талант. У нее есть деньги, престиж, красота, ты же способен помочь ей выбиться.

— Откуда ты это взял?

— Что, если ты, занимаясь Сиам, возьмешь в оборот и Селесту? Веллингтон не сможет заподозрить в тебе рвача, клюнувшего на имя Селесты. Другие, конечно, будут полны подозрений. Таков шоу-бизнес: романтика, переходящая в истерику, и реальность, напоминающая кувалду. Но шансов у них не будет. Ты — новое лицо, к тому же чист. Понимаешь, это улица с двухсторонним движением. Ты подаришь ей престиж: люди решат, что Селеста талантливее, чем им казалось.

— Как много она для тебя значит? — спокойно спросил Барни.

Зигги поморгал. Наконец-то Барни перешел к делу.

— Повторяю: ты добиваешься ее подписи — и Сиам больше не грозит опасность. Я повлияю на Доджа.

— Я добиваюсь подписи мисс Веллингтон — и Додж поступит в отношении Сиам так, как я велю?

— Излагаю главное: договор с Селестой — и ты диктуешь собственные условия. — Зигги едва не стукнулся головой о голову Барни, настолько плотной была обтекающая их толпа, стремящаяся к бару и в обратном направлении.

— Господа, — возвестила Селеста, подхватывая Барни под локоть и прижимаясь к нему, — время вышло!