— Пересядьте вправо, следите за равновесием, сэр! — проговорил маленький Паддок.

— К бесу равновесие! — взревел Клафф; надобно признаться, этот урок мореходной премудрости был в данных обстоятельствах бесполезен и неуместен, что и заставило Клаффа вознегодовать вдвойне. — Как вас повесят — вот за чем бы я последил, убийца вы эдакий!

В ту же секунду тот конец лодки, где сидел Паддок, зацепился за камень, или столб, или что-то еще, так что противоположный конец развернулся и доблестный капитан оказался у самого берега; резким движением он ухватился за нависший над водой длинный сук; проклятая узкая одежда мешала, но страх придавал прыти; и капитан вскарабкался довольно далеко; однако, достигнув развилки, он застрял и, как ни дергался, не в силах был сдвинуться с места. Что мог поделать, вися вверх ногами среди листвы, бедный Клафф, объемистый мужчина под пятьдесят, в кружевах, в тугих застежках, пуговицах, пряжках? Его правую икру безнадежно заклинило в развилке, а главное, сук не выдерживал его веса, клонился к воде и угрожающе скрипел.

С протяжным пронзительным скрипом и треском сук изогнулся до самой поверхности, и древняя стихия приняла в себя то, что свисало ниже всего остального; бравый капитан, издав звук, похожий на всхлипыванье, удвоил усилия, а неверный сук гнулся и гнулся, пока под водой не скрылись щеголеватая косичка с кошельком, пудреные волосы, а под конец и привлекательное лицо капитана Клаффа. Когда это произошло, Клафф мгновенно высвободил ноги, смутно понимая, что надводная стадия борьбы завершилась.

Его ступни немедленно коснулись дна; он стоял выпрямившись, вода доходила ему чуть выше пояса, быстрина была далеко, а берег — в полудюжине шагов; и Клафф очутился — сам не помня как — на суше, в небольшом садике, среди сирени, золотого дождя и шиповника; рядом виднелось окошко, а в окошке — кто бы вы думали? — Дейнджерфилд, вытирающий руки полотенцем. Клафф постоял немного, ожидая, пока из рукавов вытечет вода, а Дейнджерфилд тем временем был занят чем-то непонятным; потом он налил и опрокинул стаканчик бренди; Клафф не прочь был тут же обратиться за помощью, но не решился, поскольку в свое время, когда думал, что Дейнджерфилд нацелился на тетю Ребекку, не раз позволял себе против него небольшие выпады. И тут Клафф разглядел маленькую приоткрытую калитку, выходившую на дорогу, а Дейнджерфилд приблизился к окну, прижал к стеклу свои зловещие очки и сурово окликнул: «Кто там?»

Это напомнило Клаффу детскую игру в прятки, и, повинуясь инстинкту, он скользнул прочь от Медного Замка, на дорогу, успев услышать скрип распахнувшейся двери холла и резкий голос Дейнджерфилда, который атаковал своей тростью крыжовник, штокрозу и вечнозеленый кустарник.

Клафф как на крыльях полетел прямо к себе домой и приказал подать поссет с саком ^{125} . Когда он появился в холле, при тусклом свете свечи, перед достойной миссис Мейсон, та уставилась в немом недоумении на его непокрытую, мокрую, дико взъерошенную голову и наряд, из каждой складки которого сочилась вода.

— Если позволите, сэр, я возьму этот… этот сосуд, который висит у вас на шее, — произнесла добрая леди испуганно; она имела в виду гитару Паддока, из которой через отверстие под струнами то и дело выплескивалась вода.

— А?.. Что?.. Инструмент?.. Будь он проклят! — Клафф довольно робко снял через голову потускневшую красно-золотую ленту и без слов протянул ее миссис Мейсон, а потом сказал: — Грелку для постели, и побыстрее, прошу вас, миссис Мейсон… и поссет, непременно поссет. Видите ли… я… я чуть не утонул… и… минута промедления, и я не отвечаю за последствия.

Взяв у миссис Мейсон свечу, он пошел наверх, в свою спальню, а за ним струился поток; наверху он стянул прилипшее платье и обсушил свое жирное тело, словно после ванны, и загремел, требуя горячей воды для ног, и заревел, требуя поссет и грелку, и упал на постель, и не давал домашним ни минуты покоя.

А когда Клафф проглотил подкрепляющее, и согрел простыни, и с помощью слуги закутался в большое одеяло, ноги сунул в лохань с горячей водой, а потом опять повалился в кровать — вот тут только он вспомнил о Паддоке и велел слуге отправиться к его жившим поблизости сослуживцам, капитану Бургу и лейтенанту Лиллиману, передать им поклон и просить явиться немедленно, поскольку речь идет о жизни и смерти.

Лиллиман оказался дома и пришел.

— Паддок утонул, дорогой мой Лиллиман, а со мной дела обстоят немногим лучше. Снесло паром, и нас вместе с ним. Ступайте к адъютанту, пусть они вытащат лососевые сети… мне самому очень плохо… в самом деле худо… а то бы я помог; но вы менязнаете, Лиллиман. Бедняга Паддок… вот горе-то… но не теряйте времени.

— А плавать он умеет? — спросил пораженный ужасом Лиллиман.

— Плавать?.. Как топор, бедный малый! Если бы он только выпрыгнул из лодки и держался за меня, то, черт возьми, я бы вытащил его на берег, но Паддок потерял голову, несчастный. А я… сами видите… не забудьте, скажите им, в каком состоянии вы меня нашли, и… и… теперь не теряйте ни минуты. — И Лиллиман отправился в казармы, чтобы поднять тревогу.

Когда Клафф выпрыгнул из лодки, он ее едва не опрокинул; тут бы Паддоку конец, но лодка выправилась и ее помчало к самому центру запруды; проскочив полосу белой пены, она продолжила свой путь к Дублину — вверх дном; Паддок, однако, целый и невредимый, уцепился за столб и взобрался на грубо отесанную доску; этим весьма неудобным основанием пользовались время от времени рыбаки для осмотра сетей.

— Эй! Клафф, вы целы? — кричал маленький лейтенант; несмотря на легкое головокружение, он чувствовал себя на узкой доске вполне надежно, а у ног его шипела полоса пены; о судьбе своего партнера по дуэту он не имел ни малейшего понятия, а когда увидел, как лодку вблизи шлюза швырнуло и вверх днищем бешено понесло течением, он почти что впал в отчаяние.

А когда форменный плащ Клаффа показался вслед за лодкой, Паддок принял его за самого капитана; плащ вытягивало, швыряло, кружило, и Паддок вообразил, что наблюдает агонию утопающего; миновав запруду, плащ скрылся из виду, оставив без ответа вопли Паддока: «Работайте руками, Клафф! Правее, Клафф! Эй! Правее!»; тут Паддок отчаялся окончательно.

— Сдавайся, проклятый ворюга, а то враз всажу в тебя заряд, — загремел с правого берега грозный голос, и Паддок увидел гигантскую фигуру стрелка, целившегося ему в бок.

— Что вы имеете в виду, сэр? — прокричал Паддок в крайнем гневе и испуге.

— По сетям шаришь, ты, прохвост; а ну бросай в воду лососей, которых прячешь под плащом, чтоб тебя…

— Каких еще лососей, сэр? — прервал его лейтенант. — Для лососей сейчас не сезон, сэр.

— Кончай зубы заговаривать, шельма; сию минуту иди сюда и сдавайся, а не послушаешь или вздумаешь пошевелиться, так от тебя только мокрое место останется!

— Капитан Клафф утонул, а я лейтенант Паддок, — отозвался офицер.

— Чтоб мне лопнуть, так это вы, капитан Паддок, вы? — вскричал стрелок. — Не серчайте, я было принял вас за одного из тех бродяг, что здесь околачиваются и воруют рыбу. Да и кому бы в голову пришло, любезный господин капитан, что вы на ночь глядя устроитесь на самой середине реки думу думать? Как вы только туда забрались, ума не приложу; площадку, что должна быть за вами, смыло еще вчера.

— Сделайте милость, сэр, сей же час объявите тревогу, — взмолился Паддок. — Минуты не прошло, как в этой ужасной запруде опрокинулась лодка с капитаном Клаффом, и я боюсь, что он утонул.

— Утонул? Мать родная!

— Да, сэр; немедля пошлите кого-нибудь вниз по реке с канатом…

— Эй, Джемми! — крикнул человек с ружьем, сунул в рот палец и засвистел. — Джемми, — сказал он появившемуся мальчугану, — беги к Мельничному мосту за Томом Гарретом; скажи ему, что капитан Клафф утонул в запруде; пусть он возьмет багор и канат; Том сейчас или за мостом, или в Королевском Доме; если он за час сумеет выловить тело — живое или мертвое, — то получит от капитана Паддока — вот он стоит — двадцать гиней.