— Вот как? Ну-ка, посмотрим.
Даже с тем, что имело к нему лишь самое отдаленное касательство, Дейнджерфилд предпочитал знакомиться самолично. Он пересек проход, за ним по пятам последовал Айронз.
— Как раз под тем местом, где вы стоите, — тихим мрачным голосом произнес Айронз, когда Дейнджерфилд остановился, — мы похоронили в ночь на вторник лорда… — Имя прозвучало неразборчиво.
При этих словах Дейнджерфилда от крепко стоящих подошв до самого мозга пронизал как бы слабый электрический ток, заструившийся из пола, — словно бы кто-то хотел сказать: «Я здесь».
— В самом деле? — сухо отозвался Дейнджерфилд, слегка кивнул, поднял брови и отступил чуть в сторону.
— Скверная была история.
Дейнджерфилд, не вынимая рук из карманов панталон, поднял голову и стал читать табличку на стене; при этом он чуть слышно насвистывал — не помешало бы вести себя более благопристойно, но с джентльмена другой спрос. Клерк оставался позади него в той же скромной позе и с той же улыбкой, которая, если присмотреться, оказывалась вовсе не улыбкой, а, похоже, отблеском света. Что за этим стояло — терпение или скрытая насмешка, — сказать трудно, но в его неподвижности чудилось что-то вызывающее.
— И кое-кому, я полагаю, пришлось скрепя сердце исполнять здесь свой долг, — не закончив мелодии, внезапно проговорил Дейнджерфилд и строго уставился на мистера Айронза.
Клерк еще ниже склонил голову, глаза его почти совсем закрылись, был заметен лишь слабый проблеск меж ресниц.
— А церковь недурна… и городок тоже… и кое-кто из достойных людей живет по соседству, — оживился Дейнджерфилд. — А в реке, если не ошибаюсь, водится форель? Течение как будто быстрое.
— Крупной нет — так, серая форелька, сэр. Кроме меня, ее никто и не ловит.
— Вы ведь здешний клерк?
— К вашим услугам, сэр.
— Из Дублина?.. Или…
— Родился и вырос в Дублине, ваша честь.
— Ага, хорошо! Айронз… вы слышали, верно, о мистере Дейнджерфилде — управляющем лорда Каслмэлларда. Так вот, мистер Дейнджерфилд — это я. Доброго вам утра, Айронз. — И Дейнджерфилд сунул в ладонь клерку полкроны.
Обойдя церковь еще раз, Дейнджерфилд вышел на улицу вместе с Наттером. Вскоре они расстались. Наттер вскочил на свою низкорослую лошадку и поскакал к Мельницам. А Дейнджерфилд ненадолго заглянул в лавку Клири, застал ее владельца восседающим среди мешков с мукой и кусков бекона и, как обычно жестко и отрывисто, задал ему менее чем за пять минут около полусотни вопросов: и «тот дом с прохудившейся крышей и навозной кучей за углом раньше принадлежал лорду Каслмэлларду?», и «а где та пивная, которую называют „Дом Лосося“? Дела там идут неплохо?», и, наконец, «мне сказали, что в реке водится форель. С кем можно сходить на рыбалку, кто знает места? Ах, клерк! А сам он какого поля ягода? О, честный и достойный человек? Прекрасно, сэр. А теперь, мистер… а теперь, сэр, быть может, вы не откажете мне в услуге: распорядитесь, чтобы кто-нибудь из ваших людей сбегал к мистеру Айронзу домой, кланялся от мистера Дейнджерфилда, управляющего лорда Каслмэлларда, который остановился в Медном Замке, и спросил, не будет ли мистер Айронз так любезен в десять часов, с удочкой и прочей снастью, отправиться с мистером Дейнджерфилдом на небольшую рыбалку?».
Весельчак Фил Клири в присутствии посетителя, можно сказать, робел как школьник. Все в мистере Дейнджерфилде внушало трепет: и седые волосы, и репутация кудесника в денежных делах, и волевые, решительные манеры, и внезапные циничные смешки. Поэтому стоило Дейнджерфилду высказать какое-нибудь пожелание с оттенком настоятельности, как все вокруг спешили его исполнить. Вот и Айронз, разумеется, явился в назначенный час с удочкой, и оба рыболова, подобные Пискатору и «его верному ученику» у Айзека Уолтона {74} , которых их мирное занятие сковало тесными узами братства, бок о бок побрели к реке.
С огорчением должен сказать, что жена у клерка была самая настоящая мегера, визгливая и несдержанная на язык. «Мошенник», «старый скупердяй», «старый подлюга» — это еще не самые худшие клички из тех, которыми она награждала своего супруга. Любезная миссис Айронз была стара, толста, уродлива и сама на свой счет не обольщалась, а потому тем сильнее ревновала мужа. Благодаря долгому опыту мистер Айронз нашел наилучшую тактику защиты: он либо немел как рыба, либо говорил коротко и загадками; иногда он отделывался пословицей, иногда библейским изречением, а будучи доведен до крайности, тоном самым смиренным изрекал что-нибудь ехидное.
Айронз любил свою удочку и извилистые берега Лиффи, где он, мрачный и одинокий, наполнял рыбой свою корзинку. Его спутница жизни, не зная в точности, чем занят ее супруг, не нуждалась в доказательствах, чтобы объявить: чем-нибудь непотребным. В таких случаях она обращалась за поддержкой к своему жильцу, капитану Деврё; подобно буре, она врывалась в его комнату, и молодой шалопай, готовясь получить удовольствие, откладывал в сторону роман, отставлял стакан с разбавленным водой хересом (боюсь, иной раз от этого сосуда явственно попахивало бренди). Если бы речи миссис Айронз послушал человек, никогда не видевший ее прилизанного угрюмого супруга, он решил бы, что в Дублинском графстве не найдется юноши красивей мистера Айронза и все хорошенькие девушки Чейплизода и окрестностей вздыхают о нем и напропалую строят ему глазки. Деврё питал слабость к сатире, даже к фарсу, и потому забывал обо всем, смакуя сетования этой неряшливой старой толстухи.
— Капитан, золотко, что мне делать? — Миссис Айронз влетела в комнату с пылающим лицом, жестикулируя правой рукой, а в левой сжимая краешек передника, которым только что утирала распухшие глаза. — Снова он утащился к Айленд-Бридж, бесстыдный мошенник. Ясное дело — всё из-за той грязной девки. Пусть не думает, что меня так легко обдурить, уж я умею все разложить по полочкам. А до тебя, Мэг Партлет, потаскушка ты эдакая, я еще доберусь…
За истерическими выкриками последовали новые потоки слез, и миссис Айронз принялась размахивать толстым красным кулаком перед представившимся ее воображению хорошеньким носиком Мэг.
— Нет-нет, мадам, — отозвался насмешник, — умоляю вас, не проливайте слезы; вспомните, вы ведь читали: подобное случалось ранее в Риме, в Саламанке, в Баллипорине, в Венеции и в полусотне других знаменитых городов.
Во время подобных разговоров Деврё всегда казалось, что они с квартирохозяйкой, импровизируя на ходу, разыгрывают бурлеск: она — крымско-татарская царица, он — придворный архиепископ. Капитан перешел бы на стихи, если бы не опасался спугнуть этим собеседницу.
— Ну и что мне от этого проку? И я вам то же самое скажу: они всюду, во всем мире одинаковы — скоты, да и только.
— Но подумайте, мадам, ваш супруг всего лишь отправился к реке и взял с собой удочку…
— Как же, удочку. Знаю я, что он собрался удить, бесстыдник.
— Но послушайте, мадам, — не унимался капитан, — вы в корне неправы. После двадцати лет брака вы обнаруживаете, что супруг ваш — мужчина, и гневаетесь из-за этого. Но кем же, по-вашему, он должен быть?
— Все вы твердите одно и то же, — отчаянно рыдала миссис Айронз, — правды ни от кого не дождешься, никто не пожалеет, не поддержит бедную обманутую женщину. Ладно же, справлюсь сама. Пойду-ка я к его преподобию — только молчите, не отговаривайте — Хью Уолсингему, доктору богословия, пастору чейплизодского прихода. — Миссис Айронз привыкла, грозя вмешательством священника, именовать последнего полным титулом — для вящего устрашения Зикиела Айронза. — Я пойду к нему прямо сейчас — и не вздумайте меня удерживать, — посмотрим, что он скажет. — И миссис Айронз направилась к двери.
— Ну что ж, мадам, повидайте ученого доктора, спросите его, — он не я, ему-то вы поверите, — пусть расскажет, что с тех пор, как у мадам Сарры вышла размолвка с дерзкой мисс Агарью {75} , нравы не изменились; те же нравы царили повсеместно и в Древнем мире — справьтесь у Плиния, Страбона {76} и самых известных писателей Античности; Юнона, Дидона, Элинор — королева Англии, миссис Патридж, о которой я сейчас читаю, — Деврё указал на раскрытую страницу «Тома Джонса», — каждая — справедливо ли, нет ли — питала те же подозрения {77} .
