28 сентября 1902 У моря Когда встречалось в детстве горе Иль беспричинная печаль, — Все успокаивало море И моря ласковая даль. Нередко на скале прибрежной Дни проводила я одна, Внимала волнам и прилежно Выглядывала тайны дна: На водоросли любовалась, Следила ярких рыб стада… И все прозрачней мне казалась До бесконечности вода. И где-то в глубине бездонной Я различала наконец Весь сводчатый и стоколонный Царя подводного дворец. В блестящих залах из коралла, Где жемчугов сверкает ряд, Я, вся волнуясь, различала Подводных дев горящий взгляд. Они ко мне тянули руки, Шептали что-то, в глубь маня, — Но замирали эти звуки, Не достигая до меня. И знала я, что там, глубоко, Есть души, родственные мне; И я была не одинока Здесь, на палящей вышине! Когда душе встречалось горе Иль беспричинная печаль, — Все успокаивало море И моря ласковая даль. 3 февраля 1902
Думы L'ennui de vivre… [10] Я жить устал среди людей и в днях, Устал от смены дум, желаний, вкусов, От смены истин, смены рифм в стихах. Желал бы я не быть «Валерий Брюсов». Не пред людьми — от них уйти легко, — Но пред собой, перед своим сознаньем, — Уже в былое цепь уходит далеко, Которую зовут воспоминаньем. Склонясь, иду вперед, растущий груз влача: Дней, лет, имен, восторгов и падений. Со мной мои стихи бегут, крича, Грозят мне замыслов недовершенных тени, Слепят глаза сверканья без числа (Слова из книг, истлевших в сердце-склепе), И женщин жадные тела Цепляются за звенья цепи. О, да! вас, женщины, к себе воззвал я сам От ложа душного, из келий, с перепутий, И отдавались мы вдвоем одной минуте, И вместе мчало нас теченье по камням. Вы скованы со мной небесным, высшим браком, Как с морем воды впавших рек, Своим я вас отметил знаком, Я отдал душу вам — на миг, и тем навек. Иные умерли, иные изменили, Но все со мной, куда бы я ни шел. И я влеку по дням, клонясь как вол, Изнемогая от усилий, Могильного креста тяжелый пьедестал: Живую груду тел, которые ласкал, Которые меня ласкали и томили. И думы… Сколько их, в одеждах золотых, Заветных дум, лелеянных с любовью, Принявших плоть и оживленных кровью!.. Я обречен вести всю бесконечность их. Есть думы тайные — и снова в детской дрожи, Закрыв лицо, я падаю во прах… Есть думы светлые, как ангел божий, Затерянные мной в холодных днях. Есть думы гордые — мои исканья бога, — Но оскверненные притворством и игрой, Есть думы-женщины, глядящие так строго, Есть думы-карлики с изогнутой спиной… Куда б я ни бежал истоптанной дорогой, Они летят, бегут, ползут — за мной! А книги…Чистые источники услады, В которых отражен родной и близкий лик, — Учитель, друг, желанный враг, двойник — Я в вас обрел все сладости и яды! Вы были голубем в плывущий мой ковчег И принесли мне весть, как древле Ною, Что ждет меня земля, под пальмами ночлег, Что свой алтарь на камнях я построю… С какою жадностью, как тесно я приник К стоцветным стеклам, к окнам вещих книг, И увидал сквозь них просторы и сиянья, Лучей и форм безвестных сочетанья, Услышал странные, родные имена:.. И годы я стоял, безумный, у окна! Любуясь солнцами, моя душа ослепла, Лучи ее прожгли до глубины, до дна, И все мои мечты распались горстью пепла. О, если б все забыть, быть вольным, одиноким, В торжественной тиши раскинутых полей, Идти своим путем, бесцельным и широким, Без будущих и прошлых дней. Срывать цветы, мгновенные, как маки, Впивать лучи, как первую любовь, Упасть, и умереть, и утонуть во мраке, Без горькой радости воскреснуть вновь и вновь! 1902 Навет Illa In Alvo [11] Ее движенья непроворны, Она ступает тяжело, Неся сосуд нерукотворный, В который небо снизошло. Святому таинству причастна И той причастностью горда, Она по-новому прекрасна, Вне вожделений, вне стыда. В ночь наслажденья, в миг объятья, Когда душа была пьяна, Свершилась истина зачатья, О чем не ведала она! В изнеможеньи и в истоме Она спала без грез, без сил, Но, как в эфирном водоеме, В ней целый мир уже почил. Ты знал ее меж содроганий И думал, что она твоя… И вот она с безвестной грани Приносит тайну бытия! Когда мужчина встал от роковой постели, Он отрывает вдруг себя от чар ночных, Дневные яркости на нем отяготели, И он бежит в огне — лучей дневных. Как пахарь бросил он зиждительное семя, Он снова жаждет дня, чтоб снова изнемочь, — Ее ж из рук своих освобождает Время, На много месяцев владеет ею Ночь! Ночь — Тайна — Мрак — Неведомое — Чудо, Нам непонятное, что приняла она… Была любовь и миг, иль только трепет блуда, — И вновь вселенная в душе воплощена! Ребекка! Лия! мать! с любовью или злобой Сокрытый плод нося, ты служишь, как раба, Но труд ответственный дала тебе судьба: Ты охраняешь мир таинственной утробой. В ней сберегаешь ты прошедшие века, Которые преемственностью живы, Лелеешь юности красивые порывы И мудрое молчанье старика. Пространство, время, мысль — вмещаешь дважды ты, Вмещаешь и даешь им новое теченье: Ты, женщина, ценой деторожденья Удерживаешь нас у грани темноты! Неси, о мать, свой плод! внемли глубокой дрожи, Таи дитя, оберегай, питай И после, в срочный час, припав на ложе, Яви земле опять воскресший май! Свершилось, Сон недавний явен, Миг вожделенья воплощен: С тобой твой сын пред богом равен, Как ты сама — бессмертен он! Что было свято, что преступно, Что соблазняло мысль твою, Ему открыто и доступно, И он как первенец в раю. Что пережито — не вернется, Берем мы миги, их губя! Ему же солнце улыбнется Лучом, погасшим для тебя! И снова будут чисты розы, И первой первая любовь! Людьми изведанные грезы Неведомыми станут вновь. И кто-то, сладкий яд объятья Вдохнув с дыханьем темноты (Быть может, также в час зачатья), В его руках уснет, как ты! Иди походкой непоспешной, Неси священный свой сосуд, В преддверьи каждой ночи грешной Два ангела с мечами ждут. Спадут, как легкие одежды, Мгновенья радостей ночных. Иные, строгие надежды Откроются за тканью их. Она покров заветной тайны, Сокрытой в явности веков, Но неземной, необычайный, Огнем пронизанный покров. Прими его, покрой главу им, И в сумраке его молись, И верь под страстным поцелуем, Что в небе глубь и в бездне высь! |
