23 июля 1899 «Случайность и намеренность…» Случайность и намеренность Их разум разделил, Не верю я в уверенность И в силу наших сил. Творим мы волю божию, Намеренья Судьбы, — Идем по бездорожию В оковах, как рабы. Но жажда совершенного — Величия залог. Мы выше мира тленного, И в наших душах — бог. 22 июля 1900
Лирические поэмы Краски Я сегодня нашел свои старые краски. Как часто взгляд на забытый предмет Возвращает все обаянье ускользнувших лет! Я сегодня нашел мои детские краски… И странный отрок незванно ко мне вошел И против меня уверенно сел за стол, Достал, торопясь, тяжелую тетрадь… Я ее не мог не узнать: То были мои забытые, детские сказки! Тогда я с ним заговорил; он вздрогнул, посмотрел (Меня не видел он, — я был для него привиденьем), Но через миг смущенья он собой овладел И ждал, что будет, с простым удивленьем. Я сказал: «Послушай! я тебя узнаю. Ты — это я, я — это ты, лет через десять…» Он засмеялся и прервал: «Я шуток не люблю! Я знаю лишь то, что можно измерить и взвесить. Ты — обман слуха, не верю в действительность твою!» С некоторым гневом, с невольной печалью Я возразил: «О глупый! тебе пятнадцать лет. Года через три ты будешь бредить безвестной далью, Любить непонятное, стремиться к тому, чего нет. Вселенная жива лишь духом единым и чистым, Материя — призрак, наше знание — сон…» О боже, как искренно надо мной рассмеялся он, И я вспомнил, что был матерьялистом и позитивистом. И он мне ответил: «О, устарелые бредни! Я не верю в дух и не хожу к обедне! Кто мыслит, пусть честно служит науке! Наука — голова, а искусство — руки!» «Безумец! — воскликнул я, — знай, что ты будешь верить! Будешь молиться и плакать пред Знаком креста, Любить лишь то, где светит живая мечта, И все проклянешь, что можно весить и мерить!» «Не думаю, — возразил он, — мне ясна моя цель. Я, наверно, не стану петь цветы, подобно Фету. Я люблю точное знание, презираю свирель, Огюст Конт навсегда указал дорогу поэту!» «Но, друг, — я промолвил, — такой ли теперь час? От заблуждений стремятся все к новому свету! Тебе ли вновь повторять, что сказано тысячу раз! Пойми тайны души! стань кудесником, магом…» «Ну, нет, — он вскричал, — я не хочу остаться за флагом!» «Что за выражения! ах да! ты любишь спорт… Все подобное надо оставить! стыдись, будь же горд!» «Я — горд, — он воскликнул, — свое значенье я знаю. Выступаю смело, не уступлю в борьбе! Куда б ни пришел я, даже если б к тебе, — Приду по венкам! — я их во мгле различаю!» И ему возразил я печально и строго: «Путь далек от тебя ко мне, Много надежд погибнет угрюмой дорогой, Из упований уступишь ты много! ах, много! О, прошлое! О, юность! кто не молился весне!» И он мне: «Нет! Что решено, то неизменно!» Не уступлю ничего! пойду своим путем! Жаловаться позорно, раскаянье презренно, Дважды жалок тот, кто плачет о былом! Он стоял предо мной, и уверен и смел, Он не видел меня, хоть на меня он смотрел, А если б увидел, ответил презреньем, Я — утомленный, я — измененный, я — уступивший судьбе, Вот я пришел к нему; вот я пришел к себе! — В вечерний час пришел роковым привиденьем… И медленно, медленно образ погас, И годы надвинулись, как знакомые маски. Часы на стене спокойно пробили час… Я придвинул к себе мои старые, детские краски. 17 декабря 1898 Сказание о разбойнике Из Пролога Начинается песня недлинная, О Петре, великом разбойнике. Был тот Петр разбойником тридцать лет, Меж товарищей почитался набольшим, Грабил поезда купецкие, Делывал дела молодецкие, Ни старцев не щадил, ни младенцев. В той же стране случился монастырь святой, На высокой горе, на отвесной, — Меж землей и небом висит, — Ниоткуда к монастырю нет доступа. Говорит тут Петр товарищам: «Одевайте меня в платье монашеское. Пойду, постучусь перехожим странником, Ночью вам ворота отопру, Ночью вас на грабеж поведу, Гей вы, товарищи, буйные да вольные!» Одевали его в платье монашеское, Постучался он странником под ворогами. Впустили его девы праведные, Обласкали его сестры добрые, Омыли ноги водицею, Приготовили страннику трапезу. Сидит разбойник за трапезой, Ласке-любви сестер удивляется, Праведными помыслами их смущается, Что отвечать, что говорить — не знает. А сестры близ в горенке собирались, Говорили меж собой такие слова: «Видно, гость-то наш святой человек, Такое у него лицо просветленное, Такие у него речи проникновенные. Мы омыли ему ноги водицею, А есть у нас сестра слепенькая. Не омыть ли ей зрак той водицею?» Призывали они сестру слепенькую, Омывали ей зрак той водицею, — И прозрела сестра слепенькая. Тут все бежали в горенку соседнюю, Падали в ноги все пред разбойником, Благодарили за чудо великое. У разбойника душа смутилася, Возмутилася ужасом и трепетом. Творил и он — земной поклон, Земной поклон перед господом: «Был я, господи, великим грешником, Примешь ли ты мое покаяние!» Тут и кончилась песня недолгая. Стал разбойник подвижником, Надел вериги тяжелые, По всей земле прославился подвигами. А когда со святыми преставился, — Мощи его и поныне чудеса творят. |
