21 апреля 1894 В вертепе В сияющем изысканном вертепе, Под музыку, сулившую канкан, Я задремал, поникнув на диван, И вдруг себя увидел в черном склепе. Вокруг стоял мучительный туман, — В окно неслось благоуханье степи. Я встать хотел, — мешала боль от ран, И на ногах задребезжали цепи. И что-то вдруг так ясно стало мне, Что горько я заплакал в полусне, Что плакал я, смущенно просыпаясь. Опять звенит приманчиво рояль, Мой странный сон бледнеет, расплываясь, По мне еще — кого-то — смутно — жаль… 1 февраля 1835 Летучая мышь Весь город в серебряном блеске От бледно-серебряных крыш, — А там, на ее занавеске, Повисла Летучая Мышь. Мерцает неслышно лампада, Белеет открытая грудь… Все небо мне шепчет: «Не надо», Но Мышь повторяет: «Забудь!» Покорен губительной власти, Близ окон брожу, опьянен. Дрожат мои руки от страсти, В ушах моих шум веретен. Весь город в серебряном блеске От бледно-серебряных крыш, А там у нее — к занавеске Приникла Летучая Мышь. Вот губы сложились в заклятье… О девы! довольно вам прясть! Все шумы исчезнут в объятьи, В твоем поцелуе, о страсть! Лицом на седой подоконник, На камень холодный упав, Я вновь — твой поэт и поклонник, Царица позорных забав! Весь город в серебряном блеске От бледно-серебряных крыш, А там — у нее, с занавески, — Хохочет Летучая Мышь! 27 сентября 1895 Ночью Дремлет Москва, словно самка спящего страуса, Грязные крылья по темной почве раскинуты. Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты, Тянется шея — беззвучная, черная Яуза. Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе. Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники? Нет! качая грузными крыльями в воздухе, То приближаются хищные птицы — стервятники. Падали запах знаком крылатым разбойникам, Грозен голос гудящего с неба возмездия. Встанешь, глядишь… а они всё кружат над покойником, В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия. 20 июня 1895 В камышах
Луна в облаках — далека, хороша. Челнок неподвижен в кустах камыша. Дробятся лучи в неспокойной реке. Задумчиво кто-то сидит в челноке. Сияет венец вкруг холодной луны. Чьим стоном нарушен покой тишины? В таинственных далях, как утром, светло. Чу! кто-то рыдает… упало весло… 22–23 октября 1895 Сумасшедший Чтоб меня не увидел никто, На прогулках я прячусь, как трус, Приподняв воротник у пальто И на брови надвинув картуз. Я встречаю нагие тела, Посинелые в рыхлом снегу, Я минуты убийств стерегу И смеюсь беспощадно с угла. Я спускаюсь к реке. Под мостом Выбираю угрюмый сугроб. И могилу копаю я в нем, И ложусь в приготовленный гроб. Загорается дом… и другой… Вот весь город пылает в огне… Но любуюсь на блеск дорогой Только я — в ледяной тишине. Л потом, отряхнувши пальто, Принадвинув картуз на глаза, Я бегу в неживые леса… И не гонится сзади никто! 17 января 1895 Пурпур бледнеющих губ Медленно всходит луна, Пурпур бледнеющих губ. Милая, ты у окна — Тиной опутанный труп. Милая, о, наклонись… Пурпур бледнеющих губ. Клятвы возносятся ввысь… Тиной опутанный труп. Если б прижать мне к губам Пурпур бледнеющих губ! Звезды ли падают к нам? Тиной опутанный труп. Плачут кругом… но о чем? Пурпур бледнеющих губ, А на песке огневом Тиной опутанный труп. Верен был клятве своей Пурпур бледнеющих губ… Что ж! уносите скорей Тиной опутанный труп! 16 августа 1895 Часы дней Сонет к мечте Ни умолять, ни плакать неспособный, Я запер дверь и проклял наши дни. И вот тогда, в таинственной тени, Явился мне фантом женоподобный. Он мне сказал: «Ты слышишь ропот злобный? Для книг твоих разложены огни. Смирись, поэт! мечтанья прокляни И напиши над ними стих надгробный!» Властительно слова звучали, но Томился взор тревогой сладострастной, Дрожала грудь под черным домино, И вновь у ног божественно-прекрасной, Отвергнутой, осмеянной, родной, Я отвечал: «Зачем же ты со мной!» |
