— В твоих юртах, Хулан, непорядок. Женщины шепчутся, что ты у меня в опале и что я даже могу устранить тебя. Вскоре наиболее смелые могут отказаться подчиняться тебе, и у меня будут неприятности. Так не пойдет. Твой долг — держать свое хозяйство в порядке, и я не хочу, чтобы меня отвлекали на подобные дела. Ты будешь сидеть рядом со мной, и мы будем делать вид, что ничего не случилось.

— Отлично, — сказала она, зная, что у нее нет выбора.

— Это не должно быть тягостно для тебя. Ты всегда делала вид, что все в порядке, а я наконец освободился от твоих чар. Когда ты поймешь, что потеряла, ты, наверно, пожалеешь об этом.

Он привстал и вылез из кибитки.

— Держись, — сказала Сорхатани, когда ее младший сын уселся в седло позади нее. Ариг Букэ вцепился пальцами в ее синий кушак. Дети и молодые женщины ринулись из стана на лошадях приветствовать возвращающуюся армию.

Монкэ сел на коня, Сорхатани поехала рысью следом за старшим сыном. Тулуй обрадовался, узнав, что она приехала к западной границе бывших найманских земель встречать его.

Она ехала мимо кибиток, окружавших большой шатер Туракины, и юрт ее служанок. Главная жена Угэдэя тоже решила не ждать мужа в Каракоруме. Туракина предпочла бы остановиться в большом стане на берегу Орхона, но ей явно хотелось выглядеть такой же верной женой, как и Сорхатани.

Девушка-рабыня по имени Фатима стояла возле одной из кибиток Туракины. Туракина и Фатима были неразлучны с тех самых пор, как девушку привезли из Хорезма. Наверно, не было ничего предосудительного для жены, если она забавляется с подобной девушкой, пока ее муж отсутствует, хотя такие удовольствия никогда не прельщали Сорхатани. Девушка подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза: можно было подумать, что она — хатун, а не рабыня.

За станом было желтое пастбище с барханами сыпучего песка, тянувшееся вдоль реки Черный Иртыш. По равнине, вздымая тучи пыли, стеной двигались всадники с копьями, штандартами, знаменами. Навстречу им на лошадях мчались обитатели стана, выкрикивая имена отцов, мужей и братьев.

Сорхатани придержала лошадь и ждала вместе с Монкэ у бархана. Три дня тому назад в стан примчались несколько всадников и сказали, что скоро прибудет хан. Хубилай и Хулагу выехали на следующее утро встречать своего отца. Ариг Букэ цеплялся за Сорхатани. Тулуй еще не видел младшего сына. Она взглянула на Монкэ, который был плотным и широколицым, как отец. Он скоро будет достаточно взрослым, чтобы ходить в походы вместе с Тулуем.

— Я вижу туги отца, — сказал Монкэ, — и хана.

Она легонько хлестнула лошадь, конь ее тотчас пошел в галоп. Когда она стала ясно различать людей, то натянула повод и подняла руку. Хубилай и Хулагу оторвались от строя и помчались к ней на своих меринах, отец их едва поспевал за ними. Усы у Тулуя стали длиннее, а тело шире под шелковым стеганым халатом. Он крикнул Монкэ и остановился, не доскакав до Сорхатани.

Она спешилась и сняла с седла младшего сына.

— Приветствую тебя, муж, — сказала она. — Это Ариг Букэ, сын, которого ты оставил во мне, когда уезжал.

Тулуй соскочил с коня и обнял мальчика. Ариг Букэ взвизгнул в его объятиях. Тулуй рассмеялся. Улыбка у него была по-прежнему широкая, мальчишеская. Она ожидала увидеть более серьезного человека, озабоченного трудностями дальнего похода. Наверно, он немного сожалеет, что вернулся. Он уехал из Хорезма почти год назад и не спешил к ней, находясь под боком у хана.

Она робко приблизилась к нему, он обхватил ее.

— Сорхатани, — бормотал он. — Ты совсем не изменилась — что за волшебство?

Она расцвела от удовольствия при этих словах.

— Это волшебство из Китая, — ответила она, — притирания, которые применяют женщины этой страны, чтобы защитить лица от солнца и ветра.

Он хихикнул.

— Моя честная Сорхатани. Мои другие женщины не признаются в своих секретах, а делают вид, что красота у них только от Бога. — Он снова потискал ее. — Ты скучала по мне?

Она кивнула. Она скучала по нему, но как-то спокойно, привычно. Он соглашался жить у нее под боком лишь короткое время, пока не приходило время нового похода.

Другие их сыновья окружили родителей.

— Мы охотились по дороге к папе, — сказал Хубилай. — Я взял оленя, а Хулагу — маленькую лань.

— Мы сказали дедушке, что это была первая дичь, которую мы добыли, — добавил Хулагу. — Он сам намазал наши пальцы жиром и благословил нас.

Тулуй улыбался сыновьям.

— Хулагу лучше стреляет из лука, чем Хубилай, — сказал Монкэ, — но Хубилай читает уйгурское письмо лучше всех нас.

Подъехали новые люди. Высокий человек с изогнутыми седыми косицами, выглядывавшими из-под шапки, был среди них. Сорхатани подобралась, поскольку узнала хана. Темные, красноватые волосы его бороды стали наполовину седыми, медь превращалась в серебро.

Сорхатани поклонилась. Тулуй схватил Арига Букэ и поднял высоко в воздух.

— Вот внук, которого ты еще не видел, — крикнул он.

Хан остановился, лицо его осветилось улыбкой.

Морщины вокруг светлых глаз были глубокие, веки отяжелели, лицо погрубело. Сорхатани не думала, что за несколько лет он может так постареть. Что будет с ними без него?

Взгляд его задумчивых глаз остановился на ней.

— Твой муж хорошо проявил себя, дочка. Кое-кто говорит, что он величайший из генералов, человек, перед которым не устоит ни один противник.

— Он твой сын, Тэмуджин-эчигэ, — сказала она. — Он не может быть иным.

— Я рад, что он вернулся к тебе целым и невредимым.

Хан уехал, окруженный людьми, прикрывавшими его как щитом.

Люди сидели вокруг костров и бродили от юрты к юрте. Дети и рабыни бегали между юртами и кибитками, разнося еду и напитки. Завтра хан будет председательствовать на официальном пиру, когда прибудут Хулан-хатун и остальная его свита.

Хан двигался от костра к костру, вокруг него всегда была стена людей. Сорхатани наблюдала, как он останавливался возле какой-нибудь семьи, принимал чашу от мужчины, а женщины и дети смотрели на него с разинутыми ртами. Потом он ехал дальше. Он, видимо, устал, проехав весь стан и поприветствовав каждого.

Монкэ и Хубилай показали отцу, как они борются. Монкэ неожиданно завалил младшего брата на бок, едва не швырнув его на блюдо с мясом.

— Молодец, Монкэ, — похвалил Тулуй. — Если бы твой брат проводил меньше времени за чтением, он бы, наверно, победил тебя. — Он икнул: всю вторую половину дня он крепко пил. — Посмотрим, победите ли вы меня, ребята, в шахматы.

Он уже мечтал о новых походах. Сорхатани думала, что он расскажет ей о своих подвигах в Хорезме, но вместо этого он распространялся о будущих битвах. Тангуты стали причинять все больше беспокойства, и хану придется с ними расправиться. Тулуй также говорил мальчикам о странах, которые Джэбэ и Субэдэй открыли далеко на западе во время своего долгого похода. За каменистым плато Персии и горами Кавказа лежали леса и зеленые степи, пастбища более богатые, чем собственные. Люди там, по словам Тулуя, враждуют, племя против племени, кочевники против жителей городов, — покорить их будет легко. Он смеялся, рассказывая, как Субэдэй и Джэбэ использовали одно племя, кипчаков, в борьбе против горцев. Генералы заключили союз с кипчаками, пообещав им добычу, а потом обрушились на кипчаков, когда битвы в горах были выиграны. Тулую нравилось такое тактическое предательство.

— Папа, — сказал Монкэ, — скоро мы поедем охотиться вместе?

Тулуй кивнул.

— Возможно. Боюсь, что охота не будет такой удачной, как прошлой зимой. Твой дядя Джучи погнал дичь в нашу сторону, и было там так много диких ослов, что после того, как отцу выделили его долю, каждому досталось по три-четыре.

— Почему дядя Джучи не приехал с вами? — спросил Хулагу.

Тулуй покривился. Хубилай предупреждающе взглянул на Хулагу.

— Джучи захотел остаться на пастбищах, которые ему выделил отец, — пробормотал Тулуй, — охранять их. Так он говорит в своих посланиях. Твой дедушка предпочитает, чтобы он оставался там, потому что его станы будут полезны, как базы, когда мы пойдем в поход дальше на запад — по крайней мере, так говорит отец. — Он откашлялся и сплюнул. — Но на самом деле ублюдок все еще сердится, что его обошли в пользу Угэдэя. Мне кажется, он мечтает создать собственное ханство, независимое от отцовского. Если он это сделает, отец раздавит его.