— Все, что сможем вспомнить. — Архай хохотнул. — Мы были сильно пьяны к тому времени, когда их произносили.

— Значит, нам надо будет напоить вас так же сильно, чтобы память восстановилась.

Джамуха вышел, за ним — Тэйчар. Двоюродный брат схватил его за руку, когда они приблизились к лошадям.

— Чингисхан, — бормотал Тэйчар. — Тэмуджин все предусмотрел. Этот проклятый Алтан…

— Возможно, уже сожалеет о своем выборе, — сказал Джамуха. — Тэмуджин — на троне. Посмотрим, удержится ли он.

Оэлун увидела сон. К ней ехал Есугэй, на руке — сокол, лицо молодое, как в тот день, когда она увидела его впервые больше двадцати лет тому назад.

— Ты все сделала хорошо, — сказал Есугэй. — Мои сыновья не стали бы мужчинами без твоего мужества, Оэлун. Духи благоволят лишь к сильным. Бог стирает слабых с лица земли.

Она проснулась. Дух ее мужа следит за тем, что делает их сын. Есугэй был бы доволен, когда бы услышал, как люди приносят присягу, и речь Алтана была более красноречивой, чем она ожидала.

— Если мы когда-нибудь выйдем из подчинения во время войны, — сказал сын хана Хутулы, — отбери у нас все, что мы имеем, и отсеки нам головы. Если мы не подчинимся в мирное время, забери наших жен, наших детей, наши стада и брось нас в Гоби.

Тэмуджин быстро принялся командовать и назначил ближайших товарищей на различные посты. Алтан и вожди джуркинов, наверно, изумились, видя, что Тэмуджин подразумевает под своим титулом большее, чем руководство во время войны или охоты.

Ее сын, наверно, собирается оставаться ханом всю жизнь, а не побыть на этом месте с месяц. Она отметила, как он уезжал сегодня утром: вокруг него люди стеной, все, как и положено хану. Его требования невелики, ее сын умеет быть щедрым. Она вспомнила, как он плясал со своими людьми под большим балдахином после того, как они вознесли его на трон, и старики говорили, что он плясал яростно, как сам хан Хутула.

«Тебе следовало бы стать ханом, Есугэй».

Ее муж по-прежнему был где-то рядом, его дух парил над постелью.

Она услышала голоса на пороге, а потом Тэмулун оказалась у ее постели.

— Мама, — прошептала девочка. — Пришла служанка от Бортэ и просит тебя сейчас же пойти в их юрту.

Оэлун быстро встала и оделась. Когда она вышла, мальчик подвел к ней лошадь. Она села и проехала небольшое расстояние до кольца Бортэ, где возле юрты сидели служанки. Вышла рабыня, несшая Чагадая в его зыбке, и Джучи, вцепившийся в руку женщины. Возле двух костров сидел шаман, позади него в землю было воткнуто копье.

— Не входи внутрь, — сказал шаман.

Оэлун спешилась, прошла меж костров и вошла в юрту.

Бортэ стояла на коленях перед постелью Хокахчин, лицо ее было залито слезами. Оэлун подошла к ней и упала на колени. Левая сторона лица старой Хокахчин была неподвижной, она моргала одним глазом. Оэлун взяла ее за руку.

— Тебе нельзя быть здесь, хатун. — Старуха говорила так неразборчиво, что Оэлун едва поняла ее. — Я велела молодой хатун оставить меня… а она позвала тебя. — Она задыхалась. — Я помру до рассвета.

— Я не могу дать тебе умереть в одиночестве, — прошептала Оэлун.

— Какая глупость. — Старая служанка вздохнула. — Эту юрту придется сжечь. Вы должны вынести меня из куреня. Сколько забот из-за старухи!

— Мне все равно, — сказала Бортэ, вытирая глаза. — Я заставлю шамана снять запрет — я заплачу, сколько он потребует.

— Все богатство мира не может снять этот запрет. — Хокахчин хватала воздух ртом. Оэлун чуяла смерть. — Я жила, чтобы увидеть тебя, хатун, дитя. Я жила, чтобы увидеть Тэмуджина ханом. Теперь я готова оставить вас.

— Мой муж привиделся сегодня мне во сне, — сказала Оэлун. — Теперь я думаю, что это он за тобой приходил, Хокахчин-экэ. Ты служила нам хорошо. Клянусь, ты не будешь забыта.

— Оставьте меня. — Хокахчин задыхалась. — Это последнее, о чем я вас прошу.

Оэлун взяла за руку Бортэ, молодая женщина вырвалась.

— Пошли, — твердо сказала Оэлун. — Что скажет Тэмуджин, когда вернется и найдет тебя нечистой, а твою юрту за куренем? Ты будешь под запретом целые месяцы.

Бортэ, рыдая, повисла на ней.

— Я обещаю тебе, Хокахчин-экэ, — добавила Оэлун, — что ты будешь похоронена с большими почестями. Сам хан будет говорить молитвы над твоей могилой, дорогая подруга.

У нее больше никогда не будет такой верной служанки. Она оглянулась на старуху в последний раз и вышла с женой сына из юрты.

Люди ехали медленно, стараясь, чтобы лошади не разбредались. Джамуха прикрыл нос и рот концом платка, даже при медленном движении лошадиные копыта вздымали пыль. Впереди, у хребта, встававшего из степи, много лошадей паслись на выгоревшей желтой траве.

Он был с лошадьми в степи с самой середины лета. Два обещающих жеребца были отделены от тех, которых намечалось выхолостить. Работа отвлекала его от дум о высокомерии его анды, которые одолевали его все больше с тех пор, как Тэмуджина подняли на войлоке. Тот действовал правильно, послав к нему гонцов с известием о своем избрании ханом, но даже через год мысль об этом приводила Джамуху в бешенство. Тэмуджин, видимо, знал, что известие подействует на него, как коиье, ударившее в бок. Теперь Тэмуджин ездил по куреням своих сторонников, чтобы проявить великодушие, показать, как малы его требования, и даже не брал дани. Все они становились на колени перед ним и предлагали ему свои мечи.

Тэмуджин использовал его только для того, чтобы добиться своего. Джамуха недооценил его, он был слишком убежден, что их старые узы будут долго держать анду в узде, и Тэмуджин, как это бывало не раз, будет колебаться, принимая решение.

Сожаления о безвыходном положении мучили его опять. Он подумал об окровавленных яйцах, которые отрезал у коня во время холощения. Вот это подходящее наказание для врага — отрезать признак мужественности и держать перед глазами, пока враг не подохнет.

Человек, ехавший во главе табуна, отстал. Джамуха погнал коня и занял его место. Он стянул платок с лица, дышать стало легче, хвост пыли остался позади. Огин подъехал к нему, мальчик улыбнулся, встретившись глазами с Джамухой.

Огин начинал раздражать его своими ласковыми взглядами и намеками на особое положение при нем. Он, видимо, думает, что несколько соитий должны принести ему награду. Забавно было ездить на охоту с мальчиком, получать удовольствие с Огином подальше от стана, но жар страсти прошел, и он не имел желания раздувать его снова.

Вдали появились клубы пыли, в которых двигалась маленькая фигурка, какой-то человек ехал к ним по знойной равнине. Джамуха прищурил глаза, узнал всадника и подумал, что же здесь делает Хубилдар.

Вождь мангудов попридержал коня, миновал дальний табун и рысью подъехал к Джамухе. Длинный шрам на левой стороне лица Хубилдара казался белой линией на смуглой коже. Мангуд скалился.

— Приветствую тебя. — Хубилдар поднял руку. Развернувшись, он поехал с Джамухой конь о конь. — Серьезная новость, друг. Сожалею, что принес ее. В твоем курене собрались многие вожди и послали меня с этой новостью к тебе. Прости, но тебе, пожалуй, надо возвратиться…

— Я оставил за себя Тэйчара. Не вижу причины…

Хубилдар махнул рукой.

— Тебе бы надо было выбрать кого-нибудь другого. Некоторые нойоны и я готовы помочь тебе отомстить, если захочешь, теперь, когда другие нанесли тебе удар в самое сердце.

Мангуд испытывал его терпение. В последнее время его люди часто боялись говорить то, что ему следовало знать. До Джамухи доносились слухи, что они иногда тянули жребий, кому сообщать ему плохие новости. В том, что он держал людей в страхе, были свои недостатки.

Джамуха повернулся к Огину, который ехал следом.

— Возвращайся на свое место, мальчик.

Он взял в шенкеля своего коня, тот ускорил шаг. Хубилдар догнал его, и они далеко опередили остальных.

— Теперь говори.