— Здравствуй, Оэлун-уджин, — сказал чей-то голос.

Из-за повозки вышла Орбэй-хатун.

Оэлун поклонилась.

— Приветствую вас, высокородная.

— Скоро будет гроза, — сказала Орбэй. — У меня кости ноют. — Черные глаза ханши превратились совсем в щелочки. — Ты не посетила моей юрты, юная уджин.

— Я совсем недавно здесь, — оправдывалась Оэлун.

— Ты придешь ко мне завтра, когда мы соберемся почтить духов, — приказала ханша. — Новая жена багатура должна быть с нами. Сочигаль-уджин тоже приглашается, конечно.

— Сочту за честь, — сказала Оэлун. Она поклонилась, пробормотала слова прощания и поспешила к своей юрте.

Предсказание старой вдовствующей ханши сбывалось — на севере небо потемнело.

На двух шестах возле жилища Оэлун сушились длинные полосы мяса — позапрошлой ночью сдохла старая корова. Оэлун сняла мясо, внесла его в юрту, опустила полог, закрывавший вход, и привязала его.

Она терпеть не могла грозы. Однажды в отцовском стане молния ударила в юрту. Все удивлялись, чем умудрились люди, жившие в юрте, вызвать гнев Неба. Их заставили очиститься, пройдя между двумя кострами под пение шаманов, а потом им еще целый год запрещалось входить в пределы куреня.

Гром прогремел в то самое время, когда Оэлун совала небольшую коровью лепешку под котелок, висевший над очагом. Она потянула за веревку, чтобы закрыть дымоход, потом бросилась на землю и укуталась в войлок.

Она слышала, как кричат дети и женщины, разбегающиеся по жилищам. Мужчины на равнине обычно ложатся на землю, укутываясь во что попало, и молятся, чтобы молния не ударила поблизости.

Завыванье ветра и шум дождя, барабанившего по юрте, бросали Оэлун в дрожь. Грозы всегда были напоминанием, что Тэнгри нельзя умилостивить, что у него можно лишь просить прощения или благодарить, если Божий гнев миновал. «Этуген», — шептала Оэлун, молясь, чтобы Земля защитила ее, но даже саму Землю сек ветер.

Гроза прошла так же быстро, как и началась. Оэлун лежала под войлоком, пока не утих ветер, а потом встала и открыла дымоход.

Ее колчан и саадак с луком висели к востоку от входа. У нее был лук, который может натянуть мальчик. Он не из тех, тяжелых, на изготовление которых мужчины тратят годы, но ее брат говорил ей, что она стреляет почти так же хорошо, как он. Ей хотелось пойти к реке поохотиться на птиц, как бывало в детстве.

Оэлун вздохнула — теперь у нее много обязанностей. Сочигиль, наверно, сейчас в своей юрте. Оэлун заглянула в котелок — коровье молоко скоро закипит. Пришло время поговорить с другой женой Есугэя с глазу на глаз.

— Добро пожаловать.

Сочигиль, державшая на руках ребенка, сделала шаг назад. Младенец был привязан к люльке — доске с закругленной нижней стороной.

Оэлун вошла в юрту и села у очага, спиной к входу. Сочигиль запахнула халат, положила сына на пол, завязала пояс и села.

Оэлун протянула звериную шкурку, что принесла с собой.

— Это для твоего сына Бектера.

Сочигиль погладила мех.

— Надо и мне подарить тебе что-нибудь. У меня есть ожерелье с янтарным камнем. Тебе пойдет — камень почти цвета твоих глаз.

— Сейчас не надо, — сказала Оэлун.

— Ладно, позже.

Молодая женщина налила кумысу в рог, стряхнула несколько капель в сторону изображения домашних духов, что висели у нее над постелью, а потом подала Оэлун. Та выпила.

— Я хотела поговорить с тобой, — продолжала Сочигиль, — да Орбэй-хатун перехватила тебя. Я боюсь ее.

— А я нет, — сказала Оэлун.

Черноглазая женщина сделала жест, отгоняющий беду.

— Говорят, она ведьма.

Оэлун пожала плечами.

— Некоторые старики в нашем стане делали вид, что знают больше, чем на самом деле, чтобы заставить нас работать поусердней и продлить им жизнь. Хатун хочет, чтобы мы пришли к ней завтра, когда знатные женщины соберутся в ее шатре.

Сочигиль поежилась.

— Тогда надо идти.

Она покачивала колыбель, склонившись к сыну.

— Есугэй сказал мне, — тщательно выбирая слова, произнесла Оэлун, — что хочет сделать меня первой женой, когда я рожу сына. Я его не просила об этом. Я бы рада была сохранить твое положение. Я удивлена, почему он сделал такое предложение сразу после того, как мы встретились.

— Он все решает быстро, — пробормотала Сочигиль. — Он не выжидает, а действует.

— Это я поняла.

— Тут есть и моя вина, — сказала Сочигиль. — Почему-то я не понравилась ему. А я старалась быть хорошей женой. Я всегда делала то, что он хотел.

— Ему больше бы понравилось, если бы ты прекословила, — заметила Оэлун. — Есугэй возбуждается сильней, если жена сопротивляется, он становится более пылким, если приходится брать ее силой.

— Теперь у него больше людей, — продолжала Сочигиль, — чем тогда, когда мы поженились, прошлым летом, и он собирается привлечь к себе еще больше сторонников. Лучше быть его второй женой, чем первой кого-нибудь другого.

Оэлун изучала хорошенькое лицо Сочигиль.

— Ему повезло, что жена так заботится о нем.

— Я никогда не давала ему повода сомневаться во мне, — сказала со вздохом Сочигиль. — Мне кажется, что когда Бектер родился, он стал любить меня больше.

— Я всегда буду уважать и почитать тебя, Сочигиль-уджин, — сказала Оэлун. Слабость другой жены облегчит ей жизнь.

В котле на очаге Орбэй сварили ягненка. Женщины заканчивали работу над фигурками домашних духов, набивая войлочные чехольчики сеном и зашивая их. Эти куклы они вешали в юртах, чтобы защищать жилище, держать зло за порогом. У огня пела шаманка, две женщины выкладывали кусочки жертвенного ягненка на деревянные тарелки.

Оэлун во все глаза смотрела на ханш. Орбэй сидела рядом с Сохатай. Оэлун заставила себя улыбнуться, когда Сохатай предложила ей мясо.

— Да хранят нас духи, — сказала Орбэй, — и да присмотрят они за новой женой Есугэя-багатура.

Жена Некун-тайджи была здесь вместе с молодой женой Таргутая и несколькими другими женщинами, и все они, как заметила Оэлун, побаивались старых почтенных вдов.

Орбэй посмотрела на Оэлун, черные глаза старухи блестели.

— Брат Есугэя, Принц Очага, рассказывал о том, как тебя украли.

— Даритай-отчигин, видимо, имеет успех со своими рассказами, — откликнулась Оэлун.

— Он очень трогательно рассказывал, как ты рыдала, — сказала Сохатай. — Иногда рассказчик грешит против правды ради красивых слов или ритма фразы. Может быть, ты рыдала и не столь горестно.

Сочигиль вздохнула. В наступившей тишине Оэлун услышала, как тихонько запищал Бектер. Жена Некуна-тайджи вдруг засуетилась возле люльки, к которой был привязан ее сын Хучар.

— Почтенная хатун, — сказала Оэлун. — Я была замужем за моим первым мужем всего несколько дней и очень плакала, потеряв его.

Орбэй наклонилась.

— Но теперь, — сказала она, — ты принадлежишь человеку, который приходится внуком одному хану и племянником другому. Отчигин говорит, что его брат соблазнился тобой у Онона, потому что ты была почти голая. Странно для новобрачной путешествовать голой по чужому краю. Наверно, тебе твой муж уже надоел и ты молила речных духов, чтобы они помогли тебе соблазнить Есугэя.

Оэлун насторожилась.

— Жарко было, — сказала она небрежно. — Мой муж не думал, что встретятся враги. Он ошибся, и я не хочу говорить о том, что прошло. Я не единственная женщина, которой приходится мириться с насильником.

— Ты гордая, — сказала Орбэй.

Может быть, они проверяют ее.

— Служа мужу, — сказала Оэлун, — я служу и вам. Багатур спрашивает моего совета, а я буду советоваться со старшими и более мудрыми. Но мы должны подумать о духах, которых мы сегодня собрались почтить, мудрые госпожи.

Женщины смотрели на нее во все глаза. Орбэй протянула рог с кумысом. Оэлун одержала победу. По крайней мере, пока.

Юрта, в которую Есугэй сначала привел Оэлун, принадлежала его покойной матери. Теперь в ней не хозяйничала ни одна женщина, но он обещал отдать юрту Оэлун, когда она родит сына. А тем временем они с Сочигиль убирались в юрте, потому что их муж часто встречался там с людьми. Там у Есугэя была ставка, словно у настоящего хана.