Тэмуджин сказал:

— Тебе бы быть моим сыном.

Глаза Ходжин заблестели от дикой радости, а потом снова наполнились слезами.

— Вот мое решение, — добавил Тэмуджин. — Ты можешь ехать с Тулуем, но в его решения не вмешивайся. Держись в тылу — я не хочу, чтобы мои внуки потеряли обоих родителей. Но судьбу Нишапура будешь решать ты. Тулую будет дано указание.

Рыдая, Ходжин целовала его руки.

— Это все, что я прошу.

— Оставь нас, дитя. Мы справим тризну по душе твоего мужа завтра.

Ходжин ушла. Хулан собралась было лечь, как Тэмуджин взял ее за руку.

— Поговори со мной, жена. Я знаю, что ты думаешь. Скажи мне, почему души нишапурцев не должны быть отправлены служить мужу моей дочери?

— Город может сдаться, — сказала она, — если жители поверят, что их пощадят. Это обойдется тебе не так дорого, как взятие его. При осаде погибнут твои люди.

— Они будут действовать, как прикажет Тулуй. Его люди знают, что он будет беречь их, не станет рисковать ими без нужды.

— Но потери будут. Уже погибло достаточно много людей.

— Они исполняют свой долг. — Пальцы его впились ей в руку. — В твоем голосе я не слышу ничего, кроме жалости. Твоя жалость бесполезна — от нее только пострадают те, кого ты жалеешь. — Он шумно втянул в себя воздух. — Мне кажется, я бы успокоился, если бы в мире не осталось людей, если бы они больше не безобразили землю своими городами и стенами.

— Какой ты бессердечный, Тэмуджин.

— Бессердечный? Ты думаешь, наши враги оставят нас в покое? Если бы мы были слабее, они бы захватили наши земли и загнали бы нас за свои стены. — Он помолчал. — Киданец Цуцай говорит мне, что властелин может получить большую выгоду, сохранив города и заставив людей работать на него. Махмуд Ялавач и его сын говорят о податях и налогах, а Барчух говорит, какую выгоду мы получим от караванов, но во всем этом есть опасность. Если мы когда-нибудь забудем, что мы суть, и прельстимся чужим образом жизни, то потеряем все, чего добились. У побежденных можно научиться многому, и все же безопаснее будет, если мы их уничтожим.

Он немного помолчал и сказал:

— Мне не хотелось бы, чтобы умерли все. Я буду грустить, если погибнут мои товарищи, мои сыновья, моя красивая Хулан. — Пальцы его сжались. — Я был послан против Китая и Си Ся и понял, что править там, исполняя волю Тэнгри, — это еще не все. Я думал, что шах Мухаммад покорится мне, но я обманывал себя. Я позволил себе поддаться искушению при мысли о покое, и это была глупость. Небо хочет, чтобы я жил, пока не завоюю мир… непременно…

Кадык его дернулся, будто он сглотнул слюну. Глаза его бегали. Она увидела в них боль и отчаяние, которые поразили ее. Наверно, вопреки себе, он вернулся бы на родину.

Наконец глаза его прояснились. Он толкнул ее на подушку и впился губами в ее рот.

Когда Ходжин увидела на горизонте зеленую полоску, она поняла, что приближается к Мерву. Оазис бросал вызов окружающей пустыне. Голая земля, по которой она ехала, с черными скалами, белыми пятнами соли и песком, настолько мелким, что он утекая сквозь пальцы, как вода, действовала на нее, как ни странно, утешительно — мертвый пейзаж был под, стать ее горестному настроению. Теперь же перед ней была жизнь.

Она ехала во главе кавалькады всадников, за ними следовали повозки и кибитки с ее рабынями. Когда она приблизилась к плодородной земле оазиса, то заметила, что поля вытоптаны догола и объедены даже деревья. За черными кучами и глиняными стенами расположился небольшой монгольский отряд.

К ней подскакал всадник и сказал, что Мерв сдался несколько дней тому назад. Он ехал рядом, рассказывая, как людям приказали покинуть стены города. Тулуй, сидя на поволоченном троне, доставленном из города, наблюдал, как гнали по равнине пленных. Первыми погибли солдаты, защищавшие Мерв, а потом и жители, которых для казни разбили на группы. Дочерна загорелое лицо Тулуя сияло от хорошего настроения, когда он передразнивал жалобные крики обреченных.

Кучи, которые она заметила вдали, оказались сложенными из отрубленных голов. В каждой куче их были, видимо, тысячи, и каждый такой холм венчали черные стервятники. Армия Тулуя ушла на юго-запад.

Всадник рассказал Ходжин о зеленых полях и садах, о большой мечети с голубым куполом — месте захоронения какого-то султана, о лавках, полных шелков, хлопковых материй, медных котлов и шерстяных тканей. А она видела лишь обрушенные стены, кучи кирпичей, множество лошадей у арыка и большой купол, почерневший от пожара. Песок уже накатывался на зеленые поля и остатки садов. Всадник сказал, что подземные арыки пересыхают. Армия Тулуя разрушила плотину на реке.

Дух Ходжин воспрял при виде разрушений. Ей были знакомы способы ведения войны, применявшиеся братом, — зверское наказание за малейшее сопротивление, чтобы неповадно было другим, чтобы тряслись от страха те, с кем ему доведется еще встретиться. Тулуй накажет убийц Тогучара.

Дорогу на Нишапур указывали неубранные трупы. Она торопила спутников, останавливаясь лишь на ночевки или когда пыльная буря превращала солнце в красное пятнышко. Она догнала арьергард Тулуя на краю оазиса. Двое его всадников проводили ее к шатру Тулуя.

Вдали виднелись баллисты, сотни катапульт и осадные башни, стоявшие вокруг стен Нишапура. Равнина между лагерем Тулуя и городом кишела людьми, большая часть которых были пленными, согнанными к оборонительным рвам и лестницам, приставленным к глинобитным стенам. Это темное море взволновалось, потом затихло, словно бы ожидая нового порыва ветра.

Тулуй, окруженный людьми, стоял возле своего шатра. Он пошел ей навстречу, и она спешилась.

— Я ждал тебя, — сказал он угрюмо. — Нишапур предложил сдаться — сегодня утром ко мне приезжала делегация. Они дадут нам взять все, что мы хотим, если мы пощадим их и не станем разрушать города. Я сказал им, что вскоре они получат ответ.

Ходжин молча смотрела на него.

— Отец сказал, что решение зависит от тебя, — продолжал Тулуй. — Я могу ввести своих людей в Нишапур и забрать добычу, могу и бросить людей на приступ.

Ходжин выхватила нож и подняла его над головой.

— Пощады им не будет, — выкрикнула она. — Приказывай идти на приступ.

Тулуй улыбнулся.

— Ходжин, я думал о тебе плохо. — Его тихий голос был похож на отцовский. — Я полагал, что в конце концов ты откажешься от наказания. Будь я проклят, если когда-либо засомневаюсь в тебе. Нишапур будет твоим.

Он повернулся кругом и прокричал приказ.

Камни, выпущенные катапультами, крушили стены Нишапура. Защитники отвечали залпами, стреляя, бросая копья и кирпичи со стен и башен. Ночью осаждающие швыряли горящие горшки с нефтью через стены и теснили пленных вперед, чтобы они заполняли рвы. К утру рвы были забиты камнями, бревнами, землей и трупами, в стенах было пробито несколько брешей. Люди понесли лестницы по заполненным рвам, лезли через бреши, открывали ворота. Места павших занимали другие солдаты.

Когда Ходжин в окружении солдат вошла в город, люди ее брата уже сражались внутри два дня, захватывая в Нишапуре улицу за улицей. Защитники дрались не на живот, а на смерть, зная свою участь после того, как Тулуй отклонил предложение о сдаче. Они заплатят за свое сопротивление, за то, что убили мужа Ходжин.

Тулуй ждал ее на большой площади поблизости от ворот, рядом с возвышением, на котором стоял его золотой трон. Он взял ее за руку и повел к трону.

— Город твой, — сказал он.

Она едва расслышала его голос из-за крикоц и торжествующего рева, доносившегося с прилегающих улиц.

Вокруг все было в движении, всадники проскакивали под арками, окаймлявшими площадь. Над крышами клубился дым. Ходжин вцепилась в ручки трона — к ней волокли людей. Кто-то сбросил с наконечника копья младенца к ее ногам, кровью ей забрызгало сапоги. Кто-то полоснул ножом по горлу рыжеволосой женщины, ее тело, с которого сорвали одежду, упало на землю. Какие-то люди в тюрбанах вопили — их рубили, кровь текла по одеждам. Солдаты набрасывались на визжавших женщин, срывали с них халаты, насиловали один за другим, пока женщины не переставали двигаться и кричать. Собак и кошек подцепляли копьями и швыряли на крыши и о стены. Людей сгоняли на площадь, заставляли связывать друг друга, а потом обезглавливали.