Тэмуджин усадил Бортэ на лошадь.

— Ты принесла мне счастье, Бортэ. У меня все меняется к лучшему.

Она улыбнулась.

— Это все благодаря твоему союзу с кэрэитами.

Он сел на лошадь.

— Перекочуем, и осенью я присоединюсь к анде. Пора укрепить наши связи.

Бортэ молчала. Оэлун-экэ говорила ей о Джамухе, одобряя его привязанность к сыну, но в глазах ее появлялась льдинка, когда она упоминала его.

— Мы всегда говорили, что будем вместе, когда вырастем, — добавил Тэмуджин. — Мы должны объединиться. Он просил меня об этом.

— И кто из вас станет во главе?

— Мы братья — оба и будем командовать.

Она смолчала, вряд ли дикие жеребцы откажутся драться за табун кобыл. Теперь она не станет думать о Джамухе — до осени далеко.

Они поехали к стану, огибая табун лошадей. Джэлмэ следовал за ними на расстоянии. На юге темный круг юрт и кибиток трепетал в горячем воздухе. Лето дарило ей бесконечно длинные дни. Она занималась домашними делами, ожидая ночи. В постели время всегда останавливалось. Был один лишь Тэмуджин, ее дух жаждал встретиться с его духом, вне их душ и тел никакого мира не существовало. И всегда будет один Тэмуджин. Впереди много дней, которые, как вехи, отмечают путь в будущие годы, они, от ночи к ночи, останутся неизменными.

Оэлун проснулась и села. Трое ее младших еще спали, а Хокахчин уже вышла из юрты. Она прислушалась, но услышала только тишину. Ветер, предвещавший грозу, наконец утих.

Хокахчин вошла в юрту.

— Уджин, — позвала шепотом старуха, — одевайся и пойдем со мной.

Оэлун оделась, накинула на голову платок и вышла за служанкой из юрты.

— Что случилось?

— Я почувствовала, что земля трясется, и подумала, что будет еще одна гроза, но небо чистое. — Хокахчин легла на землю. — Я прикладываю ухо к земле и слышу топот. — Она приникла головой к земле. — Вот и сейчас. Похоже, приближается какое-то войско.

Слух у старухи был, как у ласки, она часто слышала то, что не слышали другие. Оэлун стала на колени и прижалась ухом к земле. Теперь и она слышала низкий, едва различимый, далекий стук копыт.

«Тайчиуты, — подумала она. — Они наконец решили покончить с нами».

Она посмотрела вверх, небо было черным, но рассвет близился. Враги могут налететь на стан до рассвета.

Она вскочила.

— Буди Тэмуджина! Поднимай всех по тревоге!

Хокахчин побежала к юрте Тэмуджина, крича по дороге. Оэлун вернулась к себе в юрту и расшевелила Хачуна.

— Мы должны бежать, — сказала она. — Вы, дети, возьмете лишь оружие и столько продовольствия, сколько унесете… На коней и бежать.

Сын вскочил с постели и разбудил других детей, а Оэлун быстро начала собираться.

Крики снаружи разбудили Бортэ. Тэмуджин скатился с постели, надел рубаху и портки. Крик Хокахчин разбудил других.

— Нападают! Бегите!

Бортэ схватила одежду, а Тэмуджин рванулся к выходу и поднял полог.

Хокахчин, тяжело дыша, ввалилась в юрту.

— Тайчиуты нападают. Земля трясется под копытами их коней.

Тэмуджин надел саадак и колчан. Бортэ затянулась кушаком, дала мужу его копье и два бурдючка с кумысом, а потом сняла со стены свое оружие.

Они поспешили наружу. К югу от тэмуджинова кольца к юртам скакали два всадника. Издалека до Бортэ доносились визг женщин и испуганные крики детей. Она увидела, как Оэлун-экэ бежит к коновязи.

Борчу и Джэлмэ подъехали к ним, оба на тэмуджиновых меринах, ведя третьего на поводу.

— Скорей! — крикнул Джэлмэ, осаживая лошадь. — Мы не можем найти Сочигиль-уджин, но ваша мать и дети поедут с нами. Хасар и Бэлгутэй сейчас с ними.

Сердце Бортэ колотилось в груди. Мужчинам нельзя медлить, им остается одно — бежать, а позже совершить ответное нападение.

Тэмуджин нерешительно смотрел на двух друзей.

— У нас девять лошадей. Мать с Тэмулун поедут на одной.

Он потянулся за Бортэ, она отпрянула.

— Поезжай. Тебе понадобится заводная лошадь, когда остальные устанут. — Она толкнула Тэмуджина к Борчу. — Поезжайте! Они хотят схватить именно тебя. Если они тебя возьмут, мы пропали. Они задержатся, пока будут брать пленных. Я к тебе доберусь позже.

— Твоя жена говорит дело. — Джэлмэ нагнулся и схватил Тэмуджина за воротник. — Давай!

Тэмуджин взглянул на Бортэ последний раз и сел на лошадь.

— Охраняй ее, Хокахчин-экэ, — сказал он. — Спрячь ее куда-нибудь.

Он выдернул штандарт из земли, бросил его Борчу, и они ускакали. Бортэ оперлась о старуху, наблюдая, как всадники скачут по равнине. Арулаты пасли своих коней далеко от стана, поблизости коня не нашлось. Набежал скот, блеющие овцы носились между юртами. Несколько человек поехали к скале Бэрги на восток, а остальные поскакали за штандартом Тэмуджина.

— Мы будем сражаться, — прошептала Бортэ. — Если бы мы могли задержать их хоть ненадолго…

— Женщины и дети не могут сражаться с войском, — пробормотала Хокахчин. — Доверься мне, молодая уджин, я позабочусь о твоей безопасности.

Хокахчин нашла старого пятнистого вола и притащила его к кибитке. Несколько женщин бежали по берегу реки. Бортэ помчалась к юрте Сочигиль, зовя ее.

— Нам некогда ее искать, — крикнула Хокахчин. — Поспеши!

Бортэ побежала обратно к кибитке. Тэмуджин был слишком щедр по отношению к своим сторонникам. Для нее и Хокахчин нашлись бы лошади, если бы он брал больше себе.

— Залезай, — сказала старуха. Бортэ взобралась в кибитку, крытую кожей и набитую шерстью. Кибитка затрещала и затряслась — вол поволок ее. Хокахчин примостилась на облучке.

— Укройся, уджин, и лежи тихо. Молчи, что бы ни случилось.

Бортэ сняла саадак и колчан и спрятала под шерсть, которой была устлана кибитка, гремевшая и раскачивавшаяся.

— Я хочу добраться до реки Тангелиг, — добавила Хокахчин. — Там леса, спрячемся.

Кибитка скрипела, под Бортэ плясали доски. Тэмуджин рассказывал, как он прятался в повозке с шерстью, убегая от тайчиутов. Она молилась, чтобы он и сейчас спасся.

Так они и ехали под скрип колес. В щель она увидела свет позади кибитки, солнце вставало. Потом она услышала глухой, накатывающийся шум, который мог быть и топотом конских копыт. Во рту было сухо. Она думала, что теперь услышит грохот боевых барабанов, но они молчали. Враг хотел налететь на стан внезапно.

Стук копыт раздавался все громче, воины мчались за кибиткой. Она зарылась глубже в шерсть, которая набилась ей в уши, заглушая крики людей.

— Стой! — раздался мужской голос.

Бортэ лежала тихо, а кибитка скрипнула в последний раз и стала.

— Куда вы едете? — сказано было с акцентом, присущим северным племенам.

— Я только что отъехала от юрты вождя Тэмуджина, — ответила Хокахчин. — Прошу разрешить мне продолжить путь.

— А что ты там делала?

— Стригла овец. Я его служанка и теперь еду в свою юрту с шерстью делать войлок. Пожалуйста, разрешите проехать… вы, конечно, не отнимете у старухи эти клочки шерсти.

— А твоя юрта далеко? — спросил другой.

— Вот тут, прямо. Недалеко. Я сама не видела молодого багатура, так что не знаю, там ли он сейчас, но вам осталось до его стана немного. Я стригла овец, сами видите, так что я не могу сказать…

— Оставь ее, — сердито сказал кто-то.

Кибитка покатилась, стук лошадиных копыт замер. Бортэ подождала для верности, поползла вперед и ухватилась за сиденье.

— Их было мало, человек тридцать, — проговорила Хокахчин. — Остальные отряды окружают стан. Всего, видимо, человек триста. — Она помолчала. — Это не тайчиуты. На твоего мужа напали мэркиты.

Бортэ стиснула зубы. Старые враги Есугэя решили напасть на его сына, пока он еще недостаточно силен. Тайчиуты в свое время пощадили мужа, она питала слабую надежду, что если они схватят его, то оставят ему жизнь. Мэркитам не было смысла проявлять милосердие.

— Прячься, — сказала старая служанка. — Нас еще могут поймать.