— Нам надо возвращаться, — сказал он. Охрана Бортэ и молодые женщины, поехавшие с ними, уже направились рысью к лагерю. — Посланец твоего брата хочет поговорить с тобой.

У посланца Анчара, видимо, было личное послание к ней, а также сообщение, которое надо будет передать Тэмуджину. Ее брат был с армией в Китае, защищая владения Мухали от поползновений Сун, в то время как «Золотой» император продолжал защищать Кайфын.

Бортэ вздохнула, ей не хотелось еще возвращаться в шумный Каракорум. Но ее ждут и другие — купцы, желающие получить разрешение на торговлю, сообщения Тэмугэ с просьбой дать совет, командир с самыми красивыми девушками, отобранными для хана среди военной добычи. Тэмуджин по-прежнему стоял лагерем у Алтайских гор на западе и не торопился к ней.

— Тэмуджин должен скоро вернуться, — сказала она. — Он слишком многое оставил на руках у женщин на очень долгое время.

Она была единственной женщиной, имеющей отношение к ханским делам. Госпожа Яоли Ши, вдова киданьского союзника Ляо Вэна, правила северным владением своего мужа в отсутствие сына Ляо Вэна, который отправился на запад вместе с Тэмуджином. Ханская дочь Алаха по-прежнему управляла территорией онгутских союзников. Обе женщины пользовались уважением своих подданных, но пора было уже наследникам брать ответственность за эти земли на себя.

— Не беспокойся за моего брата, — сказал Хасар. — Он держит все в своих руках, где бы он ни находился.

Что верно — то верно. Самое большое беспокойство в отсутствие хана доставляли тангуты, которые настолько осмелели, что подстрекали некоторые подчиненные им племена совершать набеги на монгольское пограничье. Они явно были убеждены, что оставленные там войска не могут оказать значительного сопротивления, но Тэмуджин, руководивший действиями из своего лагеря на западе, приказал перейти в контрнаступление. Тангутский набег потерпел неудачу, и новый государь Си Ся принужден был заключить мир и обещать Чингисхану прислать своего сына заложником. Тангутские послы встретились с Хасаром на пути в лагерь Тэмуджина. Теперь у ее мужа был неустойчивый мир с тангутами, которых он поклялся наказать.

— Ему бы надо поспешить, — сказала Бортэ. — Жены хана скучают по нему. Хадаган-уджин болеет, госпожа Гурбесу старится, ожидая его, а его китайская принцесса и ее подруги пьют от одиночества. У Есуй и Есуген дети родились после его отъезда, и им не терпится увидеть отца.

Седые усы Хасара шевельнулись, он улыбнулся, и морщины на его смуглом лице углубились.

— Эх, Бортэ… можно подумать, что ты ревнуешь к тем красавицам, которые у него появились в последнее время.

— На озере много диких гусей и лебедей. Хозяин может добывать птиц на выбор.

Наверно, Тэмуджин не хочет возвращаться к старухе, которая напоминает ему о его давно прошедшей молодости.

— Слышала я на базаре, — сказала Хадаган, — как один человек говорил, что хан забыл нас, что он предпочитает охотиться целыми днями с товарищами или наслаждаться добычей. Купец шепнул одной моей женщине, что тангуты запросили мира только для того, чтобы выиграть время для совершения еще большего предательства.

У Бортэ были свои соображения насчет тангутов. Вряд ли можно доверять вассалам, которые отказались послать войска к ее мужу, воевавшему на западе. Но такие дела решать не ей.

— Глупые сплетни, — сказала Хадаган, — и не стоит их повторять. И все же я часто их слышу. — Она взглянула на рабынь Бортэ, но женщины, выделывавшие шкуры, были заняты своими разговорами. — Бортэ, если ты позовешь Тэмуджина, он приедет.

— Возможно. — Ей придется поступиться гордостью, чтобы сделать это. Хан, как и Хасар, может предположить, что она стала ревнивой. — Зима на носу — весна не за горами.

— Весной бы ему вернуться, — сказала Хадаган, — но послать к нему человека надо пораньше. Я думаю, пригласить тебе его надо сейчас — направь послание до нашей перекочевки на зимовку. Он узнает зимой, что ты ждешь его, и подождет до весны. Таким образом это не будет выглядеть так, будто он спешит обратно, потому что боится твоего гнева.

Бортэ улыбнулась.

— Иногда мне приходит в голову, что ты умней меня. — Она похлопала Хадаган по руке. — Тэмуджин дал мне многое, но тебя я ценю больше всего. Когда он взял тебя в жены, он подарил мне лучшую подругу.

Сморщенное лицо Хадаган просияло. Бортэ взяла ее костыль и подала ей.

— Я собираюсь воспользоваться твоим советом, — Сказала Бортэ. — Пожалуйста, скажи там людям, что я хочу видеть начальника ночной стражи.

— Скажу. — Хадаган кивнула, ее головной убор колыхнулся. — Спокойной ночи.

Она заковыляла к выходу.

Немного спустя в большой шатер вошел сотник.

— У меня для тебя есть задание, — сказала Бортэ, когда он поприветствовал ее. — Завтра отвезешь мое послание великому хану.

— Я готов доставить его.

— Я прикажу писцу дать тебе дощечку с печатью, а вот тебе послание… «Большой орел вьет гнездо на верхушке высокого дерева, но пока он медлит в иных странах, другие птицы могут сделать своей добычей его птенцов».

Молодой человек повторил послание и сказал:

— Некоторые беспокоятся, благородная госпожа, но, конечно же, не верят, что наш хан забыл нас.

— Всегда найдутся люди с сомнением в слабых сердцах. Они приободрятся, когда узнают о моем послании. Ты можешь также сказать хану, что я тоскую без него, но что он может поступать по своему разумению.

Сотник поклонился.

— Я выеду на рассвете.

Тэмуджин различит в ее словах не просто заботу о государстве и тоску по нему.

«Лети ко мне обратно, отдохни возле меня, старься вместе со мной и не оставляй больше своего народа».

Он поймет это из ее послания и не одобрит.

Ее разбудили крики. Бортэ села, в голове после сна стоял туман. Ночь зазвенела голосами. Чингисхан вернулся, Тэмуджин снова с ними.

Рабыни проснулись и двигались как тени. Бортэ подозвала женщину, которая быстро принесла ей халат, и тотчас у двери послышался мужской голос.

— Входи, — сказала Бортэ.

Вошел караульный.

— Приехал хан, — доложил он. — Он проходит меж костров, благороднейшая хатун, и просит разрешения…

— Мой муж, конечно, может войти.

Караульный исчез. Женщина помогла ей натянуть сапоги, другая принесла ей воды. Бортэ макнула пальцы в воду, потерла лицо и пригладила косы.

— Я принесу зеркало, благородная госпожа, — сказала рабыня.

— Мне не нужно никакого зеркала.

Вдруг она разозлилась на Тэмуджина. Некогда даже накраситься, чтобы скрыть разрушительную работу старости.

Женщина свернула кольцами ее косы, намазала их живицей и водрузила на голову любимый головной убор с перьями. Бортэ спала в сорочке и брюках, спасаясь от холода. Рабыня поправила на ней халат и поверх повязала кушак.

— Мужу понадобится освежиться, — сказала она. — Подай кумыс в моих фарфоровых кубках.

— И вина? — спросила девушка.

— Хан не одобряет, когда напиваются. Сомневаюсь, что… — Бортэ запнулась: он, наверно, изменился за те шесть лет, что его не было. — Можешь подать немного, — сказала она наконец.

Нет времени подготовиться к пиру, одеться побогаче некогда — она ворчала. Посыльный говорил ей, что хан будет в Каракоруме еще дней через пять.

Она вышла в сопровождении двух женщин и спустилась по ступенькам. Ряды охранников стояли вокруг большого шатра и ее повозок, вытянувшись; от зажженных факелов было светло как днем. Люди вышли из своих юрт. Приветственные крики докатились до нее, как волна.

— Хан! Хан! — Все подхватили крик. — Тэмуджин! Тэмуджин!

Некоторые стали на колени, другие поднимали руки. Собачий лай заглушал крики.

От стреноженных лошадей, пасшихся вне кольца ее повозок, шли к ней люди. И тут среди них она увидела его. Она ожидала, что он будет вместе с Борчу и Субэдэем, но сопровождавшие его были молоды, почти мальчики. Он, видимо, веселился, собирая молодых людей для скачки в Каракорум, ведя себя сам как мальчик.