Они поднялись к могиле. Вокруг ямы трепетал свет факелов. Приблизившись, Чечек увидела, что тело хана поместили в центре могилы. Он сидел за столом с чашей кумыса в одной руке, а вокруг все было уставлено блюдами с мясом. Под спину хану подложили темную подушку. Из-под мехов, на которых сидел хан, торчали ноги убитого раба.

В яму спустились люди, чтобы установить сундуки и золотых идолов поблизости от тела. Другие прилаживали плетеные дуги, чтобы заключить хана в палатку, и привязывали к ним войлок. Ханши и другие знатные женщины окружили открытую могилу, срывали браслеты с запястий и бросали в яму. Под рокот бубнов шаманы запели молитвы.

На морозе голова Чечек стала ясной. Люди вокруг могилы теснились, словно деревья, когда-то росшие здесь. Прощавшиеся покрыли склоны, и их факелы казались столь же многочисленными, как звезды на небе.

— Мой отец и хан! — Угэдэй двинулся к шаманам, Чагадай и Тулуй шли справа от него. — Я не могу вернуть тебе жизнь, но я буду щитом, который обороняет твой великий улус. Я буду стрелой в сердце твоего врага, бичом для любого, кто осмелится бросить нам вызов, мечом, который расширит империю, оставленную нам тобою. — Он остановился на краю могилы и широко развел руки. — Я не могу вернуть тебе эту жизнь, но в следующей ты будешь иметь все, что пожелаешь. Ты будешь жить вечно, о отец и хан, и весь мир покорится твоим потомкам — я клянусь тебе в этом.

Шаманы направились к Чечек. Пришло время, и она будет первой. В ушах у нее стучало в такт бубнам, и она пошла вперед. Когда она подошла к краю могилы, шаман растянул руками шелковый шнур. Она покажет другим, что бояться нечего.

Шаман поднял шнур и вдруг оказался позади нее, захлестнув шнур вокруг ее шеи. Она вспомнила, как выглядело тело до того, как скрылось под палаткой, — скалящееся лицо с нижней челюстью, обтянутой кожей, ногти, сжимающие чашу. Она будет лежать с трупом, засыпанная холодной землей. Мир померк, осталась лишь могила, запах крови и горелой плоти, чернота ямы внизу. Руки Чечек взметнулись к горлу, хватая шнур; борясь, она знала, что ничего не выйдет, что другие увидят лишь ее ужас, а не мужество. Шнур впился шею, и ее захлестнула красная волна, сменившаяся тьмой.

Под северным склоном Бурхан Халдун на вершине заросшего травой холма стояло обо — неподалеку от того места, где расположились станом Джэлмэ и его урянхайцы. Семь каменных горок возвели на вершине холма, в среднюю было воткнуто копье. Некогда обо возводили в честь духа холма, но урянхайские шаманы уверовали, что они чуют там присутствие хана.

Лошадь Сорхатани замедлила ход, когда она приблизилась к холму. Она приехала в урянхайский стан, чтобы принести жертву духу хана. Она взяла с собой самого младшего сына, несколько служанок, своих шаманов и своих христианских священников. Для Джэлмэ ее приезд был неожиданностью, поскольку он собирался на курултай, но ее стража привезла дощечку с печатью Угэдэя, и он принял ее.

Чуть пониже гробницы стояла квадратная деревянная решетка, украшенная войлочными лентами и тряпицами, оторванными от одежд. Шаманка в шубе из шкуры барса стояла на коленях перед решеткой. Ее стреноженная лошадь паслась у подножья холма.

Сорхатани и Ариг Букэ спешились, сняли мешочки с приношениями с седел и вручили поводья двум мальчикам, которые приехали с ними. Сорхатани посмотрела вверх на обо, трижды низко поклонилась и стала взбираться на холм.

Трава была густой, достигавшей колена. Весенние цветы увядали. Шаманка выкопала яму для костра и под пение молитвы обуглила баранью лопаточную кость. Сорхатани еще трижды поклонилась, стала на колени у деревянной решетки и достала кусок мяса, кувшин и кубок. Она прошептала молитву, налила кумысу, попрыскала им землю, а потом затолкала мясо и кубок под дрова, а ее сын привязал к решетке шелковые ленты.

Шаманка обернулась к ним. Она была почти девочка, но взгляд ее черных глаз был хитер и цепок, как у пожилой женщины.

— Я приветствую тебя, беки, — сказала шаманка.

— Я приветствую тебя, Идухан, — откликнулась Сорхатани.

Ариг Букэ кончил привязывать последнюю тряпку. Они с сыном молча сидели, а шаманка вглядывалась в баранью лопатку.

— Угэдэй будет ханом, — сказала наконец шаманка.

— Никто в этом и не сомневался, — заметила Сорхатани.

— Угэдэй Хахан — Великий Хан. Вот кем его провозгласят, и все же говорят, что среди нойонов могли бы выбрать другого, вопреки желанию его отца.

— Это не так. — Сорхатани села на пятки. — Угэдэй — мудрый человек. Он почувствовал, что нойонам может потребоваться время для того, чтобы определиться с выбором до того, как он созовет курултай.

Туракина сеяла сомнения относительно ума ее мужа, воображая, что некоторые видят в Тулуе возможного преемника. Сорхатани никогда не говорила о словах, сказанных ей ханом, о его предположении, что сыновья Тулуя могут в один прекрасный день стать правителями, но Туракина была способна видеть соперников там, где их вовсе не было. Туракину выводило из себя то, что Угэдэй часто советуется с Тулуем, предельно верным брату. Она знала — Тулуй советуется с Сорхатани.

Когда наконец Угэдэя поднимут на кошме этим летом, Туракина, наверно, научится ценить тех, кто лучше всех служит ее мужу. Если Угэдэй предпочитает прислушиваться к советам Сорхатани и своего брата, а не к советам своей жены и ее любимой рабыни Фатимы, то это забота Туракины. Она пыталась окружить наследника Тэмуджина собственными любимчиками, и это, как и многое другое, насторожило Угэдэя. Туракина зашла так далеко, что высказывалась против Елу Цуцая, когда Угэдэй просил киданьца остаться на посту канцлера. Эта женщина слишком жадна, чтобы понять бескорыстие человека.

К счастью, Угэдэй был так же упрям, как и спокоен. Он наслаждался своей главной женой, осыпал ее сокровищами и не обращал внимания на большинство ее советов. Нойонам больше не приходилось беспокоиться, что с падением Бортэ-хатун он может опираться в основном на любимчиков жены. Споров на курултае не возникнет, говорить о других кандидатах не будут.

Сорхатани приехала сюда, чтобы умилостивить дух хана жертвами и молитвами, сказать ему, что его воля наконец будет исполнена, но в стан Угэдэя на курултай она будет возвращаться с Джэлмэ. Она вздохнула и возвела очи к обо. В этом месте она должна думать о духах, а не о других вещах.

— Все труднее слышать духов, — сказала шаманка. — Когда-то они говорили с нами более ясно — так и старики рассказывают.

Ариг Букэ ерзал.

— Пойди и присмотри за лошадьми с мальчиками, — сказала сыну Сорхатани. — Я спущусь немного погодя.

Мальчик встал, поклонился триады гробнице и побежал вниз.

Она взглянула налево, на далекий склон, где был похоронен хан. Прошло полтора года, на поляне проклюнулись тонкие побеги, и юрта, поставленная над могилой, почти истлела. Урянхайцы, разместившиеся внизу, будут стражей склона, пока поляна не зарастет лесом и деревья не оставят и следов могилы. Отдых великого хана не будет потревожен.

Глаза Сорхатани были мокрыми. До сих пор ей хотелось порой всплакнуть по нему.

— Угэдэй будет хорошим ханом, — сказала шаманка, — но я сомневаюсь, что его сын Гуюк не уступит своим предкам.

— Угэдэй еще далек от того, чтобы назначать преемника, — проговорила Сорхатани.

— Гуюк — его старший сын от главной жены. Не будет причины обращаться к другому, если…

Сорхатани избегала цепкого взгляда шаманки, та и так сказала слишком много. Все они готовы стать ханами, Тэмуджин сам сказал это о ее сыновьях. Ханами они станут, но прежде они будут служить Хахану, пока Небо не пожелает иного. Она не будет подталкивать их к высоким постам, но посмотрит, чтобы они были готовы, если один из них понадобится улусу. Ее уполномочил на это Тэмуджин, он предвидел время, когда одному из ее сыновей придется править. Она не подведет человека, которого любила.

Птица вспорхнула с полуистлевшей юрты на склоне горы. Она взлетела, расправила крылья и воспарила в сторону Сорхатани.