Гурбесу не бежала. Несколько женщин, бывших при ней, исчезли, прихватив все, что могли унести. Другие плакали, но не уходили. Воины, охранявшие ее, отказались покинуть ее даже тогда, когда она сказала, что они вольны делать все, что им заблагорассудится.

Теперь, когда сражение было проиграно, особенной храбрости для познания Божьей воли не требовалось. Она сделала все, что было в ее силах, для своего народа и не оправдала его надежд. Теперь она разделит его участь.

Костры монгольского лагеря мерцали на равнине до самого рассвета. Не успевшие убежать найманы построились для отражения противника под горой. Гурбесу удивилась, увидев знамена и туг своего мужа и его гвардии. Видимо, даян собрался с мужеством, или бывшие при нем люди отказались отступать.

Монголы пошли в атаку, как только над горизонтом показалось солнце. Когда Гурбесу увидела, что гвардия даяна подалась назад и скучилась, она поняла, что Бай, по-видимому, ранен. Монголы окружили найманов, рубили мечами, выдирали людей из седел копьями. Тучи стрел с воем летели в сторону уступа, на котором стоял павильон, падали на найманов вниз.

Монгольские лучники взбирались по тропинке, которая вела в гору. Несколько гвардейцев упали, пораженные стрелами. Остальные ответили залпом. Гурбесу взяла лук и прицелилась. Ее стрела попала одному из врагов в глаз. Острая боль пронзила все ее существо: под лопаткой торчала стрела. Она опустилась на землю, и ее поглотила тьма.

Гурбесу пришла в себя и поняла, что ее несут, потом снова потеряла сознание. Она очнулась и почувствовала, как одна из ее женщин высасывает кровь из раны; стрелу вытащили. Когда рану прижигали куском раскаленного металла, она снова потеряла сознание от боли.

Когда ее душа вернулась к ней, она увидела, что находится в походной палатке. Ее старшая служанка сидела рядом с ней и плакала.

— Моя королева, — сказала женщина, — я думала, мы потеряли тебя. Тебя принесли сюда три дня назад.

Гурбесу закрыла глаза.

— Мой муж… — прошептала она.

— Но я тебе уже говорила. Враги убили его. Коксу Сабрак и Хори Субечи отказались покинуть его, даже когда он умирал — они и другие их люди сражались до последнего человека.

— А Гучлуг?

— Не знаю, моя королева. Я слышала, как монголы, сторожившие нас, говорили, что он бежал. Мы в монгольском стане. Наши, оставшиеся в живых, сдались, и монголы охотятся на бежавших. Они пощадили оставшихся в живых гвардейцев и увели других женщин даяна. Я…

Голос женщины пресекся, она опять заплакала.

Наконец Гурбесу сказала:

— А что будет со мной?

— Монгольский хан выделил тебе охрану и приказал мне присматривать за тобой.

Через день Гурбесу пригласили в шатер к хану. Ее сопровождала монгольская охрана, посадившая Гурбесу на белую лошадь и проследовавшая с ней через стан. Пленные найманские воины в своих веревочных загонах вставали на колени, когда она проезжала мимо. Халат у нее был грязный, в том месте, где ударила стрела, зияла дыра, голову покрывал всего лишь платок — вид у нее был совсем не королевский.

Штандарт Чингисхана стоял перед большой юртой в северной части стана. Из юрты доносились голоса и звуки лютни. Внутрь Гурбесу повела служанка, а стража осталась снаружи.

Она не стала перед ним на колени. Гурбесу поклонилась в пояс и подняла голову. На возвышении в глубине юрты сидели несколько человек. С изумлением она увидела среди них Та-та-тунга. Он сидел справа от хана, как бывало, когда он был советником даяна. В восточной части юрты четыре наложницы даяна с заплаканными смуглыми лицами играли на лютнях.

— Приветствую тебя, хатун найманов, — послышался тихий голос. Гурбесу заставила себя снова посмотреть на хана. Он был в панцире, но без шлема, рыжие косицы, уложенные кольцами за ушами, выглядывали из-под головной повязки.

— Садись рядом, — предложил хан. Под взглядом его светлых глаз она чувствовала себя стесненно. — Я слышал о милой Гурбесу, которая вынудила сыновей Инанчи Билгэ поделить государство.

— Не я виновата в том, что они враждуют, — возразила она.

— Я также слышал, что королева Гурбесу презирает мой народ.

Она взглянула на Та-та-тунга, уйгур не отвел своего взгляда. Хранитель печати, служивший двум даянам, уже втирался в доверие к новому хозяину. Наверно, он сказал хану, какие разговоры велись при найманском дворе.

Хан вертел в руках уйгурскую печать.

— Но мне также сказали, — добавил Чингисхан, — что королева Гурбесу советовала своему мужу не начинать военных действий.

— Это верно, — сказала она.

— И все же ты последовала за ним на войну.

— Я хотела вдохновить его, поскольку он все же решил сражаться. Я убедила себя, что мой совет мог быть и ошибочным и что даян воюет всего лишь с какими-то монголами.

Он рассмеялся.

— Ему надо было послушаться тебя. — Он махнул ей рукой, она подошла и села слева от него, а ее служанка присоединилась к наложницам. — Твой советник-уйгур рассказывает мне много интересного, но у меня еще больше вопросов. — Хан протянул печать. — Для чего это? Ты держишься за это, словно за туг своего хозяина.

— Это печать даяна, — сказал Та-та-тунг. — Когда он отдавал приказы, их скрепляли этой печатью.

— Как это приказы можно скрепить? — спросил хан. — Разве недостаточно того, что их пересказывает доверенный посланец?

— Тот, кто слышит приказ, должен знать, что приказывают именно ему. Когда мой хозяин что-то требовал или распоряжался, его приказы записывались и скреплялись печатью. Человек, выслушивавший их и видевший печать, мог не сомневаться, от кого исходят приказы. А когда приказы написаны, читающие точно знают, в чем дело, даже если посланца подведет память.

Глаза хана широко раскрылись.

— И ты можешь запечатлеть таким образом и мои, слова?

— Могу, — ответил Та-та-тунг. — Звуки твоей речи и моей почти одинаковые, и каждый звук можно изобразить знаком. Все вместе они составят слова — человек может прочесть их и услышать того, кто их сказал. Он также может записать то, что надо сохранить и что память может напутать — число стад, сказания о предках.

Хан поглаживал свою короткую бороду.

— Это сослужило бы мне службу. Мои слова будут жить, и те, кто услышит их, могут узнать, что это действительно мои слова. — Как бы ни был хан невежественен, суть дела он ухватил сразу. — Джучи и Чагадай! — крикнул он. Два молодых человека, сидевших с другими, вскочили. — Вы и ваши братья научитесь пользоваться знаками у этого человека. Я хочу, чтобы вы знали, что они говорят и как их применить к делу.

Ребята заухмылялись, явно ошарашенные. Гурбесу попыталась представить себе, как они корпят над уйгурским письмом. Хан взглянул на нее. Она почувствовала, что он читает ее мысли.

— Найманская армия побеждена, — сказал он. — Вашего улуса больше нет, и те, кто выжил, станут частью моего улуса. И то ваше, что будет полезным для меня, станет тоже моим. То, что этот человек делал для своих найманских хозяев, теперь будет делать длй меня.

Гурбесу положила руку на колено. Этого она от хана не ожидала. Победитель обычно разрушает то, что попадает ему в руки. Этот хан сохранит все.

Хан ушел из нее и отдыхал рядом. Гурбесу ожидала лишь насильного соития с монголом, взявшим ее как военную добычу. Наверно, большее придет позже, то удовлетворение, которое она получала от соитий с Инанчой. Бай Буха был всего лишь телом, которое приходилось терпеть по ночам. Он кончал слишком быстро, но этот человек был совсем не похож на Бая.

Он притронулся к шраму на ее лопатке.

— Мне сказали, что ты мудрая, — сказал он, — а эта рана говорит еще и о твоей храбрости.

— Я не мудрая, — бормотала она. — Была бы я мудрая, я бы нашла способ избавить своего мужа от поражения. Я и не храбрая. Не надо мужества, чтобы встретить смерть, которой желаешь.

— А ты ее все еще желаешь?

— Приходится принимать то, что предопределено. Мой первый муж был храбрым человеком и хорошим даяном, но он уже был стар, когда я стала его женой. Я надеялась быть наставницей его сына и найти в нем частицу отцовского величия, но Бог решил иначе. Теперь я принуждена быть женщиной человека, который лишь немного напоминает мужественного Инанчу.