— Так чего же он хочет? Например, от ирокезов?

— Он восхищается ими. Больше ста лет пять племен живут в мире и находят пути, чтобы не нарушать договор. Кахнаваки полагает, что той силой, что заставила их создать союз, был инстинкт самосохранения. Он пытается использовать этот инстинкт, чтобы объединить все народы против европейцев. У него нет иллюзий насчет военного превосходства обеих сторон, если, конечно, существуют только две стороны. Он хочет создать один объединенный союз индейцев против трех или четырех враждующих друг с другом объединений европейцев.

— В этом есть смысл, — признала Шеннон.

— Для тебя, но не для сенека или мохаука, соперничающих с саскуэханноками и ведущих изнурительную родовую вражду с гуронами. Дело в том, что название «индейцы» неприемлемо. Гуроны так же отличаются от шони, как французы от англичан.

— И все же Кахнаваки пытается объединить их.

— Да, в этом суть его видения, — Джон грустно улыбнулся. — Оно согревает сердце, особенно, когда он слышит о стычках французов с англичанами, или англичан с датчанами.

— Кажется, эта мысль согревает и твое сердце, — Шеннон взяла Джона под руку. — Ты действительно его брат.

— Я люблю эту землю и уважаю живущие на ней народы. В этом смысле я не англичанин, — он похлопал ее по ягодицам, — и ты не англичанка. Я видел, как ты упиваешься красотой земли и стараешься не принести ей вреда. Это прекрасно, Шеннон.

— Да, в этом мы похожи, — согласилась она. — Мы пришли сюда из разных мест. Я рада, что нам посчастливилось встретиться в одном месте в одно и то же время, пусть даже ненадолго.

— Может быть, навсегда, — сказал Джон с тоской. — Какой бы ни была твоя прошлая жизнь, она позади. Я — твое будущее. — Когда Шеннон попыталась возразить, он подхватил ее на руки и зашагал через лес. — Я хочу показать тебе кое-что. Смотри. — Он опустил ее на землю. Она немедленно узнала это место. Отсюда она впервые увидела его хижину. К ним бежал Принц… И колодец, и кузница, и простая жизнь в этом прелестном уголке природы — все соответствовало этому человеку.

— Мне здесь очень нравится, Джон.

— Все это твое. Все, что есть у меня, принадлежит тебе, Шеннон Клиэри, отныне и навсегда. — Он повернул Шеннон к себе и спросил: — Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, Джон, — она обхватила руками его шею и нежно поцеловала. Потом сказала осторожно: — Я выйду за тебя замуж, но у меня есть несколько условий.

— Какие еще условия?

— У тебя ужасно сонный вид, — проворковала она, кокетливо взмахнув ресницами. — Пойдем в постель.

— Превосходно, — его глаза потемнели и стали совсем изумрудными. — У меня тоже есть несколько «условий». Но, да, конечно, я лягу с тобой в постель. — Джон снова взял ее на руки и большими шагами устремился к хижине. Принц и Герцогиня следовали за своим хозяином по пятам.

— Условия? — Шеннон нахмурилась. — У тебя тоже есть условия?

— Да, есть.

— Прежде чем мы займемся сексом?

— Прежде чем мы начнем «трахаться», — ехидно усмехнувшись, сказал Джон.

— Ты помнишь это слово?

— Я помню каждое слово из того вздора, что ты несешь с момента нашей встречи. Это, в общем-то, одно из моих условий.

— О? Ты хочешь сказать, что мне больше нельзя болтать вздор?

— Как раз наоборот. — Они уже были у колодца, и Джон опустил ее на землю. — Пока я буду готовить кролика для нас обоих, — и прошу не спорить! — я хочу услышать каждое слово.

— Чего? Ты хочешь сказать, вздора?

— Да!

— И я должна есть кролика? Это твое второе условие?

— Да.

— Понятно, — Шеннон закрыла глаза, чтобы не видеть, как Джон свежует зверька. — Я уже подумывала, что могла бы на время перестать быть вегетарианкой, здесь ведь нет других запасов протеина.

— Что это значит? — спросил Джон, ничего не поняв.

— Я съем немного кролика, раз для тебя это имеет значение… И, кроме того, я обожаю Герцогиню. Джон торжествующе улыбнулся.

— И еще потому, что тебе нравится трахаться?

— Фи, не будь вульгарным! Есть еще условия?

— Все. Ешь здоровую пищу и расскажи мне все подробно о своей жизни. Все, что сможешь вспомнить. И я буду доволен.

— Тебе будет скучно. — Ее сердце забилось быстрее. Он будет поражен ее рассказом, Только бы убедить его хоть немного, чтобы, когда она, наконец, исчезнет, он понял, куда она ушла. — Я расскажу тебе самое важное из того, что помню.

— Прекрасно. Входи и начинай историю, — Джон распахнул дверь хижины.

— Дом, милый дом, — нежно пробормотала она. — Как хорошо, Джон. Я рада, что мы здесь, а не в деревне.

Он сочувственно улыбнулся, заметив брошенный ею на кровать нетерпеливый взгляд.

— Начинай. Я разожгу очаг.

— О’кей, — Шеннон поставила на буфет свою сумку, и вышла на середину комнаты, — «История моей жизни, рассказанная Шеннон Клиэри (мною самой)».

Его улыбка словно согревала Шеннон, но та все же спохватилась и начала рассказывать.

— Моя история началась еще до моего рождения, в день встречи моих родителей.

— Блестящее введение, — сказал Джон, растягивая слова.

— Ш-ш-ш. В моем случае этот факт имеет большое значение. Видишь ли, когда моя мать встретила моего отца, она уже была замужем. Ее первый муж, Томас Тремейн, был сущим негодяем. Возможно, у него были положительные качества. По крайней мере, мама утверждает, что дома с ней он вел себя отвратительно, постоянно бил и оскорблял ее. Потом у них родился первый ребенок — мой брат Филипп. Прошло совсем немного времени, и Том принялся бить и его. Затем родилась моя сестра Гвен. Я хочу сказать, моя единоутробная сестра. Ее Том никогда, не бил, до самого развода.

— Твоя мать развелась с ним?

— Мой отец, Мэтью Клиэри, был тренером Филиппа в младшей лиге…

— Извини, не понял.

— Инструктор. Спортивный «дрессировщик». Ну, это неважно. Отец заметил, что Фил всегда в синяках и у него разбиты губы. Он не смог вынести того, что с ребенком обращаются жестоко, и репшл поговорить с матерью Фила. Отец сразу понял, что она — жертва и сказал, что если она ничего не предпримет, он сам отправится в полицию. Надо сказать, что мама была невероятно красива. И мой отец влюбился в нее.

— Ты похожа на нее?

— У мамы темные волосы. В остальном я ее точная копия. Мама развелась с Томом и вышла замуж за моего отца. Однажды ночью, за два месяца до моего рождения, Том напился, пришел в наш дом и застрелил моего отца.

— Что-о-о?

В глазах Шеннон застыли боль и слезы.

— Я никогда не видела своего отца, Джон, но я много знаю о нем. После него остались дневник, тонны книг по истории и фотографии разных уголков мира, где он успел побывать. Филипп говорил, что он очень хотел ребенка — меня — и я думаю… он был бы замечательным отцом.

— И когда он умер, вы похоронили его в священной земле саскуэханноков, — вспомнил Джон. — И тогда ты разожгла костер и увидела дух?

— Кто рассказывает — ты или я? — Шеннон вздохнула, слизывая с губ слезы. — Ты пропустил большую часть этой печальной истории. Например, что моя сестра всегда обвиняла моего отца и меня в том, что ее родители развелись. И тогда моя мать стала отрицать, что Том был жесток с ней и Филом. Просто «раздражен», как она теперь утверждает. И она ходит к нему в тюрьму. Можешь ты поверить в это? — Ее охватила знакомая волна негодования и боли. — Вообще-то, мать моего отца — моя бабушка — пыталась время от времени поддерживать со мною связь, но чувствовала себя неловко, потому что все семейство Клиэри во всем обвиняло мою мать. Поэтому я никогда не знала своих дедушку и бабушку по-настоящему. Филипп был мне и родителями, и братом, и защитником, и опорой в жизни. Он стал психологом.

Джон покачал головой, молча выражая свое отношение к ее странным словам.

— Этот Филипп, этот «психолог»… где он сейчас?

— Он в Австралии.

— Где? В Австралии?

— Ну да. Сейчас она еще не открыта? [12]— Шеннон подумала немного и сказала: — Австралия — огромный остров, Джон, континент, где живут удивительные животные. Их называют «сумчатыми». Они носят своих детенышей в сумке, пока те полностью не разовьются…