Николай и Вика уже стояли у выхода, махали ему руками, звали обедать. Вадим смотрел на них и молчал. Ушков выше Вики на полголовы, рука его обнимала ее за талию. Молодая женщина, чуть изогнувшись, улыбалась, ветер заносил ее длинные блестящие волосы на одну сторону. Не дождавшись его, они ушли. Николай завязал рукава ковбойки на поясе и вышагивал, будто шотландец, в клетчатой юбке. На пустынном пляже алел плед, на лежаке лежали шорты Вадима и махровое полотенце. Он оторвался от буя, медленно взмахивая руками, поплыл к берегу. Набухающие волны подталкивали в спину, на дне белели крупные лобастые камни, над головой низко пролетела большая чайка, янтарный глаз ее внимательно разглядывал Вадима. Одно перо в коротком хвосте птицы торчало в сторону.

Одевшись и захватив с собой плед, Вадим пошел в пансионат. Обычно они обедали в пансионате, но там Вики и Николая не было. Вадим лениво побрел в поселок: неподалеку от автобусной остановки шашлычная, если их и там нет, он один пообедает. Вадим еще не мог толком понять, но что-то сегодня произошло: не надо было Вике таким снисходительным тоном говорить Николаю про роман. Никто не должен совать нос в его дела. Это усвоила даже Ирина, а ведь Вику он считал тоньше, умнее. Неужели она не поняла, что ему, Вадиму, неприятен был этот разговор? А как она смотрела на Ушкова! Как улыбалась! Почему от всего этого у него испортилось настроение? Разве он любит Вику Савицкую? Вряд ли. Конечно, она красивая, умная, с ней было хорошо… до сегодняшнего утра. Вернее, до того самого момента, когда они увидели на пляже Николая. Уже неделю они загорают вместе, обедают, ужинают, гуляют по набережной, ходят на открытую танцплощадку. В кинотеатре каждый день идут новые фильмы, точнее, старые, которые обычно из сезона в сезон гоняют на каждом курорте… Они все втроем знакомы многие годы, Николаю когда-то очень нравилась Вика, ведь он и познакомил Вадима с ней…

Свернув с аллеи с подстриженными акациями, он услышал негромкие голоса: под кипарисом стояли Николай и Вика. Она немного приподняла голову, глядя на него, а он, чуть приметно улыбаясь, оживленно говорил. Что-что, а поговорить приятель любил. Вадим иногда невольно задумывался: он не уверен в себе, что ли? И ему необходимо все время утверждать себя? Или просто по-бабьему болтлив? Приходя к нему на работу в институт, Вадим чаще заставал приятеля не в кабинете, а на лестничной площадке, где, дымя сигаретой, тот заливался соловьем перед кем-нибудь. И трудно было другому слово вставить. Вадим уже собрался было подойти, как ноги его будто к земле приросли. Вика и Николай целовались под высоким кипарисом. Ее голова была запрокинута назад, высокие каблуки оторвались от земли… Вадим уже успел отойти на приличное расстояние, а они все еще стояли в той же позе. Мелькнула было мысль подойти к ним и… И что? Разве можно остановить то, что должно было случиться? Ведь Вадим хотел остаться в Феодосии или Старом Крыму, но Вика уговорила его поехать в Судак. Выходит, она знала, что Ушков здесь? Значит, они заранее договорились встретиться… Он не заметил, как снова очутился у павильона, но заходить туда не стал, повернулся и решительно зашагал к пансионату.

Если бы кто-нибудь из знакомых сейчас увидел его, то мог бы и не узнать. Он своего лица не чувствовал, казалось, оно одеревенело. Собрал свои вещи, спустился вниз, расплатился с администратором. Побрел с сумкой на платную стоянку, где стояла его машина. Она накалилась на солнце, страшно было залезать внутрь. На станции техобслуживания все сделали как надо, даже свежая краска не выделялась на выправленной дверце. Вспомнил про «Филипс», который пытался всучить ему Бобриков… К этому магнитофону сейчас бы подошла кассета с похоронным маршем…

Подъезжая к Феодосии, вспомнил, что не оставил в номере записку. Впрочем, Вика женщина умная, она все поймет. Да и Николай не дурак.

Оба они умные – поймут, почему уехал Вадим Казаков.

Павел Дмитриевич стоял посреди пустой комнаты и смотрел в окно. Еще во дворе не убрали строительный хлам, на пригорке сиротливо торчал светло-зеленый фургон – в таких строители держат инструмент и переодеваются. Забыли его здесь, что ли? В ямах и низинах белел снег, глинистая дорога блестела унылыми лужами. Прошел снег, а через несколько дней наступила оттепель. Здесь, в районе новостроек, еще можно увидеть снежные островки, а в городе по-весеннему чисто. На носу Новый год, а зимы совсем не чувствуется. Что-то за последние годы нарушилось в природе: летом бывают осенние холода с заморозками, а зимой – весенняя теплынь с травой и распускающимися почками. По радио как то передавали, что в декабре в лесу опять грибы высыпали…

На мокрую крышу фургона опустилась ворона, огляделась, почистила лапой клюв и громко каркнула.

Павлу Дмитриевичу предложили трехкомнатную квартиру: никто ведь не знал, что от него жена ушла к другому… Он вернул ордер и попросил однокомнатную. В душе он решил, что больше никогда не женится. Хватит с него. Живут же люди без семьи, холостяками? У него есть интересная работа, он заканчивает иллюстрированную собственными цветными фотографиями книжку. В издательстве сказали, что она выйдет в подарочном издании, на хорошей бумаге. Книги о природе пользуются огромным спросом. Жаль, что теперь почти нет возможности фотографировать диких животных и птиц. Несколько раз выбирался он за город, но это не то, что было в Андреевке. Летом, в отпуск, поедет к отцу на Белое озеро, там и поснимает… Надо квартиру обставить, – кроме раскладушки и письменного стола, ничего нет, – но почему-то никак было не заставить себя походить по магазинам, посмотреть на мебель. Не привык он к холостяцкой жизни, в гостинице было проще, там комнату убирают, поесть всегда можно в буфете или ресторане, а готовить самому на газовой плите… Он бывал на рыбалках и пикниках, умеет варить, или, как говорят рыбаки, заваривать уху, научится и другое готовить… А стирать, убираться в квартире? Об этом пока не хотелось думать. Он привык, чтобы в доме всегда было чисто, выглаженное белье в баню приготовлено, а тут приходится перед самой баней покупать нижнее белье и носки в ларьке. Можно, конечно, отдавать в стирку, но нужно какие-то номерки пришить, а номерки сразу в прачечной не дают, их надо заказать… И не пойдешь к соседям просить, чтобы тебе белье постирали. Да, теперь продаются стиральные машины, которые даже сами выжимают и сушат белье.

Почему Лида решилась на разрыв? Ведь они почти не ссорились, уж в своей-то жене Павел Дмитриевич всегда был уверен. А когда кинулся к ней, она такое учудила! Тогда в Андреевке он готов был убить их! Лида прямо с порога заявила, что она уходит к Ивану Широкову, о детях пусть не беспокоится – они без него не пропадут. Да и много ли внимания он уделял им? Дети уже не маленькие, вырастут – поймут, кто был прав, а кто виноват. Он ведь потом понял и ни в чем не обвинял своего отца…

Павел увидел на незаасфальтированной дороге залепленный грязью «Москвич». Теперь у многих машины, а вот его не тянуло к технике, хотя при его давнишнем увлечении фотографией не помешал бы какой-нибудь личный транспорт… «Москвич» остановился неподалеку от фургона. Грач, лениво взмахивая черными крыльями, полетел к березовой роще, начинавшейся за ручьем. Из машины вылез человек в плаще и без шапки, задрав голову, стал рассматривать новый дом, в котором теперь жил Павел Абросимов. Ветер шевелил на его голове короткие темные волосы. Присмотревшись к приезжему с высоты пятого этажа, Павел Дмитриевич узнал Вадима Казакова. Распахнув створки окна, он высунулся, радостно закричал:

– Вадим! Глазам своим не верю!

На загорелом лице друга сверкнули белые зубы, Вадим махал рукой, что-то тоже говорил, но Павел уже не слышал, выскочил из квартиры и бегом, прыгая через ступеньку, помчался вниз. Лифта у него не хватило терпения дожидаться. Они обнялись, потом троекратно поцеловались, как будто не виделись вечность.

– Еле нашел тебя, – поднимаясь с другом на лифте, возбужденно говорил Вадим. – Пришлось звонить дежурному в обком, он дал твой новый адрес…