Если бы кто-нибудь из них возразил, Николай с удовольствием развил бы эту тему и, пока не доказал бы свою правоту, не успокоился. Но ему никто не возразил. Окинув их ревнивым взглядом, Ушков помолчал, потом безразличным голосом прибавил:

– Воробей с Беззубовым поскандалили.

– Из-за Элеоноры? – спросила Вика.

– Ты же знаешь Воробья, – продолжал Николай. – Вспыльчив как порох.

– А ты смотрел на все это и молчал? – упрекнула Вика.

– Элеонору я посадил на электричку, а Воробья уложил спать.

– Ну; мне опять влетит от мамы, – вздохнула Вика. Впрочем, особенно она не расстроилась.

– Твои гости – салонные знаменитости, – вставил Николай. – Им все прощается.

– А Миша Бобриков? И другие? Они что же, как всегда, зубы скалили, глядя на них?

«И другие» – это были еще двое мужчин со смазливой, сильно накрашенной девицей с длинными белыми волосами, она напропалую кокетничала с приятелями Бобрикова. Сам инженер совсем не пил, он был за рулем, – это его «Волга» стояла у забора, – да его никто и не заставлял. Он был из тех, которые сами решают, пить им или нет. Рослый круглолицый Вася Попков – на вид этакий добродушный увалень. Глаза его, когда он смотрел на женщин, заволакивала бархатная поволока. Позже Николай сказал Вадиму, что Вася – завзятый бабник, причем пристает ко всем как банный лист, и от него не так-то просто отвязаться: хватка у него мертвая. Работает он директором овощного магазина.

Попков, пользуясь тем, что куда-то исчез Бобриков, склонился к уху пышноволосой невозмутимой девушки. Круглое лоснящееся лицо его приняло слащавое выражение.

– Бобриков и К° укатили в город, велели тебе кланяться, – сказал Вике Николай.

– А ты что же не уехал?

– А что, мне тоже следовало уехать? – небрежно произнес Николай. – Я как-то об этом не подумал. – И снова поддел ногой консервную банку. Она с грохотом откатилась к самой воде.

– Ужасный человек! – повернулась к нему Вика. – Тебя невозможно разозлить. Ты хотя бы раз с кем-нибудь всерьез поругался?

– Я на это отвечу тебе словами Гегеля, – улыбнулся Николай. – «Кто хочет достигнуть великого, тот должен, как говорит Гете, уметь ограничивать себя. Кто же, напротив, хочет всего, тот на самом деле ничего не хочет и ничего не достигнет».

– Есть на свете что-либо такое, чего ты не знаешь? – спросила Вика.

– Человек далеко не совершенен, но стремиться к совершенству необходимо, иначе цивилизация остановится на месте. И вместо всемирного прогресса начнется регресс.

– Тоже Гегель? – хихикнула Вика.

– Я не так уж часто цитирую великих людей, – сказал Николай – Они тоже немало глупостей нагородили, и повторять их – значит публично признать собственное невежество.

Выкатив ногой банку на ровное место, он поддал ее коском ботинка. Сидевшая на валуне чайка вскрикнула и сорвалась с места.

– Я не хочу рассуждать о высоких материях, – воскликнула девушка. – Посмотрите вокруг: солнце, небо, облака и море… Мне, наверное, нужно было жить на природе. Вадим, когда поселишься в деревне на берегу озера, пригласишь меня в гости?..

– Красивые слова, – подзадорил ее Ушков. – Ты знаешь, что такое деревня? Это труд с утра до вечера: колхозное поле, свой приусадебный участок, скотина, сенокос, уборка картофеля, жатва, заготовка дров. Да разве все перечислишь, чем круглый год занимается сельский житель! Кстати, деревенские женщины рано старятся. Молодежь рвется в города, солдаты из армии не возвращаются в села, потому что им там скучно…

– Ты невозможный человек, Ушков! И перестань ты эту дурацкую банку ногой поддавать! – бросила на него сердитый взгляд Вика. – С тобой даже помечтать нельзя… Ты никогда писателем не станешь: у тебя нет воображения.

– Я – критик, – улыбнулся Николай и поддал банку.

– Я люблю деревню, – ввернул Вадим. – Но всегда там жить, наверное, не смог бы.

– Гении рождаются в деревне, а умирать приезжают в город, – заметил Николай. – Я убежден, что рано или поздно русский человек потянется к земле. Деревня никогда не умрет. Сейчас там стариков и старух больше, чем молодых, но люди все равно вернутся к земле. Она позовет.

– Тебя еще не позвала? – подначил Вадим.

– Дело не в личностях, – сказал Николай. – Я говорю об общественных явлениях. Если все люди из деревни кинутся в город, то будет нарушено равновесие, а природа… – он бросил насмешливый взгляд на девушку, – которую ты так любишь, не потерпит этого.

Вадим улыбнулся и торжественно продекламировал:

– Мальчики, какие вы вумные! – покачала «конским хвостом» Вика. – Подумать только: Овидия наизусть читают! – Она весело посмотрела на них, взмахнула руками, как крыльями, и крикнула: – Мне скучно с вами, чертовы интеллектуалы! – Повернулась и легко побежала по песчаному берегу вперед. Юбка приподнялась на бегу, одна босоножка соскочила с ноги, она небрежно сбросила и вторую, которая откатилась к самой воде. Облитая солнцем девушка стремительно удалялась от них. Вороны отлетали в сторону, уступая ей путь, чайки, сидя на валунах, поворачивали точеные головы ей вслед.

– Бежит, как спринтер, – сказал Вадим и вдруг, по-мальчишески гикнув, помчался за ней.

Какое-то время Николай шагал вслед за ними, гоня перед собой смятую банку; он поднял босоножки, стряхнул с них золотистый песок, в последний раз поддал зазвеневшую банку. Жмурясь, взглянул на блестящую синь залива и, размахивая белыми босоножками, что есть духу припустил за ними. Недовольные вороны, снова собравшиеся у кромки пляжа, брызнули серыми снарядами в разные стороны. Ветер взрябил воду, хлестнул песчинками по округлым бокам опрокинутых лодок, весело зашумел в сосновых ветвях.

Семен Яковлевич Супронович вернулся в Андреевку с женой и младшим сыном Никитой в разгар сенокоса. Похоронив зимой отца, он всерьез стал задумываться: не вернуться ли в родной дом, где осталась одна-одинешенька мать? Варвара Андреевна уже давно ему толковала об этом. Дети Миша и Оля давно стали взрослыми, обзавелись семьями. Миша работал в Комсомольске-на-Амуре бригадиром каменщиков, а Оля, выйдя замуж за комсомольского работника, через год переехала в Хабаровск. Ее муж пошел на повышение – его назначили заведующим организационным отделом крайкома ВЛКСМ. Оля заканчивала в Хабаровске пединститут. Младшему, Никите, было одиннадцать лет. Решили, что среднюю школу он закончит в Андреевке.

Не сразу решился на такой ответственный шаг Семен Яковлевич: как-никак в Комсомольске-на-Амуре он был начальником строительства, получал хорошую зарплату, да и Варвара была неплохо устроена – заведовала клубом железнодорожников. Получили благоустроенную квартиру. Последние годы Семен Яковлевич увлекся охотой и рыбалкой. Он знал, что нигде больше не найдешь столько дичи и рыбы, как в этом далеком и еще диком краю. Тут, в глухой тайге, можно было уссурийского тигра встретить. Но мать очень уж сетовала, что ей одной не потянуть дом, хозяйство: годы сказываются, да и старческие хвори все чаще дают о себе знать. Конечно, матери одной тяжело, но и еще одно определило решение приехать в Андреевку – это тоска по родным местам. Когда перевалило за пятьдесят, все чаще и чаще вспоминалась тихая Андреевка. Осенними ночами снились ему станция с водолеем, водонапорная башня на зеленом пригорке, лесные озера, сосновый бор… Слов нет, Дальний Восток красив, природа здесь буйная, величественная, таких рек нигде больше не встретишь. Какая хочешь рыба – и белая, и красная. А сколько дичи! Но все это не свое, не родное…

Тогда зимой в Андреевке – они с Варей прилетели на самолете и успели на похороны – Семен Яковлевич встретился с Дмитрием Андреевичем Абросимовым, поделился с ним своими мыслями. Тот заявил, что работа для него и Вари всегда найдется. Андреевка растет, стеклозавод строит новые цеха, там будут выпускать хрустальные изделия. Расширяется и деревообрабатывающий завод. Недавно вступил в строй мебельный цех, там пока что изготовляют стулья, табуретки, тумбочки, различную тару, но в этой пятилетке планируют освоить производство и крупной современной мебели.