Эти слова придают мне уверенности каждый раз, когда я начинаю колебаться.

Луиза Мишель, прозванная Красной Девой за радикальные политические убеждения и отказ от замужества, овеяна легендами. Она сражалась на баррикадах, ее шляпа и одежда пробиты пулями, но сама она осталась целой и невредимой.

Легенда началась здесь, на Холме, восемнадцать лет назад. Луи Наполеон, племянник великого Бонапарта, взошел на французский престол как император Наполеон III. Хитрый канцлер Пруссии Бисмарк втянул его в войну против немцев, к которой Франция не была готова, в результате прусские войска штурмовали ворота Парижа.

После этого конфликта автократическое правительство роялистов пало и возник политический вакуум. Революционеры, «красные» всех мастей — анархисты, социалисты, коммунисты и прочие — рвались к власти. В обстановке хаоса родилась Коммуна, правительство простого народа как исторический эксперимент.

Вскоре войска республиканского правительства, контролировавшего остальную часть Франции, вступили в Париж и начали теснить защитников Коммуны. Последние сражения происходили на Холме, и республиканские силы одержали верх. Но Луиза Мишель, пламенная предводительница женских отрядов Коммуны, не отказалась от своих идеалов. Выйдя на свободу после нескольких лет тюремного заключения, она снова начала вести агитационную работу, призывая рабочих убивать владельцев заводов и захватывать заводы. С этим я не могу согласиться. Я не считаю, что убийство может служить способом решения проблем.

Уже почти темно, когда я дохожу до площади Бланш. Ее голос разносится по всей запруженной людьми площади. Она стоит на фургоне в своем традиционном одеянии: во всем черном за исключением шарфа. Она заявляет, что шарф, который носят революционеры, красный, потому что залит кровью народа.

Ее черные как смоль волосы гладко зачесаны назад. Для женщины у нее довольно суровый вид — узкое лицо с патрицианским носом и большой лоб. Она не красива в салонном понимании красоты. В ней чувствуется сила: в ее голосе, жестах пламень, рвущийся изнутри. Я заворожена ее яркой, зажигательной речью.

— Заводы закрываются не потому, что нет сбыта продукции, а потому, что фабриканты сговорились сломить хребет французским рабочим! Не дать им заработать на хлеб, заставить их голодать, заставить голодать их семьи, их детей. Когда рабочие будут видеть, как страдают от голода их дети, они согласятся на нищенскую зарплату.

Одобрительные возгласы раздаются в толпе. Собравшиеся настроены гораздо дружелюбнее, чем накануне вечером, — ее слова обращены к монмартрским рабочим и богеме.

— Мы, обездоленные, требуем хлеба для всех, образования для всех, работы для всех, независимости и справедливости для всех! Худший тиран не тот, кто берет вас за горло, а тот, кто заставляет туже затянуть пояса. Не тот, кто бросает нас за решетку, а тот, кто заставляет вас голодать!

В толпе снова слышатся возгласы одобрения.

— На виселицу тиранов! — что есть силы кричит стоящая рядом со мной женщина. — Смерть подонкам!

— Вы не задавались вопросом, почему только бедные умирают от гриппа? Я скажу вам: их губят пары ядовитых веществ, сбрасываемых в канализацию в бедняцких районах. Оставшиеся в живых будут рабами богатых!

Кто-то дает ей знамя. Она поднимает его, чтобы толпа могла видеть — это черное знамя анархии.

— Бедные не станут свободными, пока фабриканты не будут висеть на воротах своих замков! Мы сплетем веревки на деньги, которые они украли у рабочих!

В толпе начинается суматоха, когда всадники врываются на площадь. Меня толкают на краснолицего мужчину, поддавшегося общей панике. Он задевает меня локтем, и я валюсь на землю. Сильные руки подхватывают меня и ставят на ноги. Мое тело прижимают к столбу, а руки обхватывают меня сзади вместе со столбом. Вокруг неимоверная давка. Глаза слезятся, я едва дышу. Паника прекращается почти так же быстро, как началась. Руки, удерживавшие меня, разжимаются, и я оборачиваюсь, чтобы поблагодарить моего спасителя.

— Вы!

Протискиваясь сквозь толпу с площади Бланш, я благодарю Жюля Верна и спрашиваю:

— Вы перекусите со мной? Я умираю от голода.

— Да. — Он берет меня под руку, отчего мое сердце тает, и ведет в кафе на бульваре Клиши.

— Как вы здесь оказались? — спрашиваю я, заподозрив, что он следил за мной.

— Я находился недалеко отсюда и слышал, что должна выступать Красная Дева. Я увидел вас в толпе.

Хотя его ответ звучит убедительно, что-то в его голосе настораживает меня. Я улыбаюсь и меняю тему:

— Она потрясающая женщина, не правда ли?

— Это фанатик, который должен сидеть в тюрьме.

Вот и весь разговор о политике.

Ужинать еще рано, и мсье Верн заказывает красного вина, тарелку сырного ассорти, хлеб и оливки. К заказу я добавляю минеральную воду.

Я улыбаюсь как сама невинность.

— В таких интересных местах, как Монмартр, я никогда не бывала. Всего за два дня я лицезрела красочный карнавал, присутствовала на двух политических митингах, была свидетелем двух убийств, а меня саму чуть было не убили.

Верн на секунду замолкает.

— Мадемуазель, вы были на волосок от смерти.

— Вот как?

— Сегодня я пригрозил вам, что вас могут арестовать и отправить в психиатрическую больницу. Советую вам отнестись к этому разговору со всей серьезностью, иначе мне придется привести в исполнение свою угрозу.

— Со всей серьезностью? За кого вы меня принимаете? — Я бросаю салфетку на стол и встаю. Этот высокомерный человек уже достал меня. — Я пришла к вам с искренними намерениями обсудить серьезную проблему, касающуюся вас, и не хочу, чтобы мне угрожали.

— Сядьте, вы привлекаете внимание.

Сажусь, но во мне все кипит.

Он продолжает говорить раздражительным тоном превосходства и со сдержанным гневом:

— Вы единственная, кто может ответить на этот вопрос.

— Какой вопрос?

— С кем я разговариваю?

— Нелли… Браун. Меня зовут Нелли Браун.

— С какой целью вы пытались сегодня утром заговорить со мной?

Я собираюсь с мыслями, делая вид, что меня заинтересовали двое богемного вида молодых людей, громко спорящих о политике за одним из соседних столиков. Я не осмелилась назваться испанским именем и имитировать акцент, как в разговоре с консьержкой. Жюль Верн много путешествовал, и он образованный человек, чтобы попасться на мою кубинскую удочку. Американские учителя в средней школе советуют читать его приключенческие романы, где увлекательно описаны география, флора и фауна различных районов. Изучая его биографию, я узнала, что у него такой же дух искателя приключений, как у героев его книг. Он плавал на своем судне в водах Северной Африки, кишащих пиратами, ездил на охваченные войной Балканы, где знакомился с трансильванскими легендами о вампирах, совершил поход за Полярный круг, чтобы увидеть гигантские океанические вихри, уносящие корабли. Он даже бывал в Америке.

Я убедилась, что самый веский аргумент — это правда или по крайней мере почти вся правда.

— Я здесь из-за Гастона и убийства близкой подруги. — Я не пытаюсь скрыть некоторую угрозу в своих словах и испытываемый гнев.

Он мрачнеет, и в уголках губ появляются складки. Мне надо быть более осмотрительной. Глаза со стальным блеском под густыми и черными как уголь бровями, кажется, пронзают меня насквозь.

— Я имею удовольствие беседовать с женой Гастона, мадемуазель?

— Конечно, нет.

— Тогда, может быть, с любовницей?

— Мсье Верн!

— Кормилица? Думаю, что нет. Слишком молода, чтобы быть его матерью, женщиной, с которой я близко знаком, поскольку она замужем за моим единственным братом. — Он подается вперед на стуле, словно хочет схватить меня за горло. — По какому праву, данному Богом или человеком, вы присваиваете себе роль представительницы моего бедного больного племянника?

Яснее ясного: мне надо тщательно подбирать слова.

— Мсье Верн, могу я быть с вами предельно откровенной?