Фургон громыхает по булыжной мостовой, а я понимаю, что мое рискованное предприятие принимает неожиданный оборот.

Идет игра втемную.

И первый кон я проиграла.

Доктор Дюбуа

Доктор Дюбуа проклинает все на свете, идя с кладбища. Он забыл зонтик в больнице и может не успеть дойти до площади Клиши, где можно прыгнуть в фиакр до того, как моросящий дождь превратится в ливень. Он убыстряет шаг. Он должен встретиться с Перуном и сообщить ему о Нелли Блай, прежде чем это сделает кто-то другой. При мысли о Перуне мизинец на правой руке начал гореть. Полпальца ему отрезал Перун.

Дойдя до площади, он останавливает фиакр.

— На левый берег через мост Сен-Мишель, — говорит он извозчику, садясь в экипаж. Дюбуа знает, что его просьба не удивит извозчика, несмотря на то что он одет по старинке и по его ридикюлю сразу видно, что это врач. Даже для человека его профессии нет ничего необычного приехать на набережную Сены после полуночи, чтобы подхватить работающую там проститутку.

Он откидывается на спинку сиденья и прислушивается к мерному топоту копыт, давая отдых телу и мыслям. Кажется, что уже многие годы прошли с тех пор, как он был глупым молодым кафешным революционером, благовоспитанным студентом, просиживавшим вечер с друзьями, попивая абсент и потягивая трубку за разговорами о том, как они сбросят правительство во имя торжества справедливости для бедных.

Это была пустая болтовня, пока год назад к их столику не подошел Перун и не предложил ему участвовать в борьбе против угнетения. Он счел это за честь, а друзья завидовали ему. В мире политического анархизма личность Перуна была окутана тайной. Его скорее знали понаслышке, чем в лицо, он приобрел репутацию человека дела — того, кто устраивает «кровопускание».

Он никогда не задавался вопросом, почему Перун выбрал его. Ему нравилось думать, что это случилось потому, что не многие врачи интересуются политической анархией и биологической химией, но в глубине души он считал иначе: он тот, кем Перун может повелевать.

Правый мизинец снова ноет. Он крепко сжимает его, но боль не проходит, как и воспоминание о том, при каких обстоятельствах он лишился пальца. Он отказался выполнить первое задание, данное ему Перуном, — убить человека. Для Перуна не имело значения, что этим человеком был друг Дюбуа. Когда он спросил почему, Перун отказался говорить. Потом, когда он сказал Перуну, что не может убить друга, тот избил его до потери сознания.

— Товарищ должен отбросить свои личные чувства, — сказал он Дюбуа после наказания. Затем, дабы Дюбуа имел постоянное напоминание, что он должен беспрекословно подчиняться, Перун отрезал ему полмизинца. Как ни странно, это укрепило его преданность Перуну. Дюбуа даже считает, что ему повезло — он остался жив.

К тому времени как он вышел из фиакра, дождь прекратился. Туман даже гуще, чем на Холме, — сырой, тяжелый покров поверх ночи. В десятке шагов от того места, где он стоит, на высоком металлическом столбе два громадных газовых фонаря излучают слабое свечение. Он находит лестницу, ведущую к набережной, и спускается по поросшим мхом каменным ступеням.

— Мсье…

Дюбуа чуть не оступается от неожиданности.

— Господи!

Из углубления в стене появляется проститутка, он отмахивается от нее.

— Не сегодня.

— Не спеши, дружок. Какого цвета твой флаг?

Он понял. Перун всегда выставляет дозорных на подходе к речной барже. Проститутка — это удачная мысль. Дюбуа не сомневается: она не задумываясь убила бы его, если бы он ответил не так.

— Черный. — Цвет знамени анархистов.

Не сказав ни слова, она отступает, чтобы Дюбуа следовал дальше.

Внешне баржа ничем не отличается от деревянных шаланд, на которых по реке перевозят продукцию фермеров и всякую всячину. На палубе баржи размерами двадцать метров на семь только одна постройка — рулевая рубка. Никому и в голову не придет, что на борту находится лаборатория.

Он поднимается по трапу, пересекает палубу, проходя мимо рядов мокрых рогожных мешков с гниющей картошкой. Слабый огонек от сигареты светится в рулевой рубке. В ней стоит человек с острым ножом, поджидая незваных гостей. У него есть ружье, но оно пригодится, только если полиция попробует сунуться на баржу.

Дюбуа, постучав два раза, поднимает крышку люка. Он надеется, что Перун не изменил условный сигнал, с тех пор как виделся с ним в то утро. Он испытывает гордость, что ему позволено подняться на баржу. Не многие из тех, кто непосредственно работает над проектом, удостаиваются такой чести.

Лаборатория в трюме — это не чулан, как у них в больнице, а исследовательский центр, которому может позавидовать любой экспериментатор. Керосиновая лампа висит над длинным столом из нержавеющей стали, занимающим центральную часть помещения.

Дюбуа знает по своему опыту лабораторной работы, что он выходит на поле битвы в войне, ведущейся с тех пор, как первые жизненные формы появились на Земле и начали бороться за существование, в незримой войне, идущей в каждый миг каждого дня, в конфликте между родом людским и существами, столь малыми, что большинство из них не видны даже под микроскопом. И тем не менее они способны убивать создания, в миллиарды раз больше их самих.

Борьба идет повсюду: в пищевых продуктах, воде, воздухе, земле и даже в самом теле человека или животного. Большинство безвредны, некоторые помогают людям — без них невозможно было бы готовить еду или переваривать пищу, разлагать отходы. Но некоторые из них — безжалостные убийцы, уносящие жизни миллионов людей ежегодно.

Перун сидит на деревянном табурете за столом, рассматривая образец под микроскопом. Он пользуется самым современным оптическим инструментом Карла Цейса, гораздо более совершенным, чем устаревший микроскоп в импровизированной лаборатории Дюбуа в больнице.

Увлеченность Перуна своей работой напоминает Дюбуа о том, что он читал о великом охотнике за микробами — Луи Пастере. Оба — фанатики в своей науке, но расходятся в своих целях. Задача Пастера — подавить вирулентность микроорганизмов, остановить их распространение и не дать им убивать людей. Перун — анархист, воюющий с правительством, и это отвлекает его от научной работы.

Цель анархизма — освободить народ от произвола и диктата правительства, создать свободное и мирное общество. Но путь к новому обществу лежит через насилие и террор.

Дюбуа молча стоит у стола и рассматривает батарею биохимической аппаратуры на нем: чашки Петри, горелки Бунзена, спиртовки для кипячения мензурок, стеклянные колбы, пробирки с пробками, пинцеты и пипетки. На полу под столом ящик из Китая, пропущенный таможней без досмотра, поскольку на нем стоит маркировка департамента здравоохранения. Дюбуа слегка вздыхает, видя превосходную научную аппаратуру. Если бы только великий человек позволил работать рядом с ним…

— Не желаешь ли отведать колбаски? — спрашивает Перун, не отрываясь от микроскопа.

«Колбаска» — это испорченная пища в стеклянном контейнере.

— Что это?

— Clostridium botulinum.

— А!

Clostridium botulinum — бактерия, вырабатывающая один из самых сильнодействующих ядов, известных как ботулин. Термин происходит от латинского названия колбасы: botulus. Он вошел в употребление, после того как жители Вильдбада в Германии отравились копченой колбасой домашнего приготовления. Понимая, что недоброкачественные продукты служат питательной средой для микробов, выделяющих смертельный токсин, тысячи людей потребляли их и умирали ежегодно от яда, обычно содержащегося в консервированных продуктах домашнего приготовления, не прошедших тщательной обработки.

Для разведения смертоносных микроорганизмов Перун создал точно такие же условия, какие были у немцев, когда они делали колбасу: он дал возможность продуктам испортиться при низком содержании атмосферного кислорода.

— На каком вы этапе? — спрашивает Дюбуа. Тон его голоса выдает зависть и восхищение, которые он испытывает к способностям Перуна как ученого.