Равану спасает от гибели его возничий. Он поворачивает коней и увозит колесницу прочь от битвы.
Очнувшись, Равана возгорается гневом: возничий не смел увозить его! Враги могут обвинить теперь Равану в трусости. Возничий говорит, что сделал это лишь для пользы царя: великий воин передохнул и теперь вновь способен сражаться. Поединок между Рамой и Раваной возобновляется.
На ракшаса и человека в немом изумленье
Два войска глядели, внезапно прервав наступленье.
Сердца у бойцов колотились, но замерли руки,
Сжимавшие копья, дубины, секиры и луки.
И зрелищем странным казались огромные рати,
Что, двух вожаков созерцая, застыли некстати.
И Раме и Раване разные были предвестья.
Не смерти, в сраженье страшились они, но бесчестья.
Два недруга истолковали приметы и знаки.
Их мысли и чаянья ход получили двоякий.
«Победу предвижу!» — сказал себе Рама всеправый.
«Погибель предвижу!» — сказал себе Десятиглавый.
В неистовстве Равана сбить вознамерился знамя,
Что реяло над колесницей, ниспосланной Раме.
Хоть Равана стрелы пустил, разъярившись премного,
Но стяга не сбил с колесницы громовного бога.
И стрелы посыпались наземь, скользнув мимо цели.
Лишь знамени древко они золотое задели.
Но Рама свой лук натянул, и — врагу воздаянье! —
Стрела с тетивы понеслась в нестерпимом сиянье.
Змее исполинской под стать, с устрашительным блеском,
Стяг Раваны срезав, под землю ушла она с треском.
Увидя, что знамя повержено воином дивным,
Он стрелы обрушил на Раму дождем непрерывным.
В коней Шатакра́ту вонзались несчетные стрелы.
Назло супостату, остались животные целы,
Как будто легонько хлестнули их стеблями лилий!
И Раме служить продолжали они без усилий.
Палим нетерпения пламенем, Боговраждебный
С поверженным знаменем ливень оружья волшебный
На Раму тогда устремил: булавы и дубины,
Секиры и молоты, гор остроглавых вершины,
Утесы, деревья с корнями, железные жерди —
Все падало, грохот и гул исторгая из тверди.
Злонравного стрелы затмили простор окоема,
Но он упустил колесницу властителя грома.
На той колеснице, дарованной Рагху потомку,
Из множества стрел ни одна не задела постромку!
Тем временем, лук напрягая бестрепетной дланью,
Обрушивал Равана стрелы на рать обезьянью.
У них острия золотые отточены были,
И помыслы Раваны сосредоточены были.
А Рама? Старанья властителя Ланки узрел он,
Слегка усмехнулся и выпустил тысячи стрел он!
И ракшасов грозный владыка ответил на это,
Несчетными стрелами небо застлав без просвета.
Подобье второго блистающего небосвода
Он создал совместно с потомком великого рода!
Их стрелы, друг-дружкой расколоты, сыпались наземь.
Так Рама сражался с неистовым ракшасов князем.
Тут Индры возница изрек: «О военной науке
Забыв, поступаешь ты с этим врагом, Сильнорукий!
Сразить его можно оружьем великого Брахмы.
О Рама, подобной стрелы не найдем в трех мирах мы!
Предсказана Раваны гибель, — сказал колесничий, —
Богами — и станет сегодня он смерти добычей!»
И, вроде змеи ослепительной, грозно шипящей,
Достал из колчана боритель великоблестящий
Стрелу, сотворенную Брахмой, чтоб Индра мирами
Тремя завладел, — и Ага́стьей врученную Раме.
В ее острие было пламя и солнца горенье,
И ветром наполнил создатель ее оперенье,
А тело стрелы сотворил из пространства. Ни Меру,
Ни Мандаре не уступала она по размеру.
Стрела златоперая все вещества и начала
Впитала в себя и немыслимый блеск излучала.
Окутана дымом, как пламень конца мирозданья,
Сверкала и трепет вселяла в живые созданья.
И пешим войскам, и слонам, и коней поголовью
Грозила, пропитана жертвенным жиром и кровью.
Как твердый алмаз или Индры стрела громовая,
Была сотворенная Брахмой стрела роковая,
Чей путь преградить не смогла бы скала вековая!
Железные копья она рассекала с разлета
И с громом обрушивала крепостные ворота.
Стрела, о которой небесный напомнил возница,
Блистала роскошным своим опереньем, как птица.
И — смерти приспешница — ратников мертвых телами
Кормила стервятников эта несущая пламя.
Для вражеской рати была равносильна проклятью
Стрела Праджапа́ти, что Раме была благодатью!
Он вслух сотворил заклинанье, затем, для победы,
Поставил ее, как велят многосильному веды.
Живых в содроганье повергло стрелы наложенье.
Недвижную твердь сотрясло тетивы напряженье.
Стрелу, угрожавшую жизненных сил средоточью,
Царевич пустил во Владыку Летающих Ночью.
И, неотвратимая, Раваны грудь пробивая,
Вошла ему в сердце, как Индры стрела громовая,
И в землю воткнулась, от крови убитого рдея,
И тихо вернулась в колчан, уничтожив злодея.
А Равана? Дух испуская, и лук он и стрелы
Из рук уронил, затуманился взор помертвелый,
И ракшас на землю упал с колесницы двухосной,
Как Вритра, поверженный Индры стрелой громоносной.
Звучал барабанов божественных рокот приятный,
Из райских селений подул ветерок благодатный.
На Раму обрушился ливень цветов ароматный.
Вверху величали гандхарвы его сладкогласно,
А тридцать бессмертных кричали: «Прекрасно! Прекрасно!»
Сугрива, Вибхишана, Ангада с Лакшманой вместе
Бежали к нему для воздания воинской чести.
В кругу небожителей — Индра, миров покоритель, —
В кругу полководцев стоял богоравный боритель!
Быка среди ракшасов, подвиг свершив многотрудный,
Сразил этот Рагху потомок и царь правосудный.
