Юдхиштхира, чуждый коварства и злости,
Играл постоянно с придворными в кости.
И царь и царевич пленились игрою,
Играли и ранней и поздней порою,
Сидели, не зная занятья иного,
Как птицы, попавшие в сеть птицелова.
Удачлив Юдхиштхира был не однажды,
Делил он меж братьями выигрыш каждый.
Остатки еды продавал Бхимасена, —
Он их от царя получал неизменно;
Торговлей занялся и Арджуна ловкий:
Он стал продавать, со стараньем торговки,
Одежду, ненужную женщинам боле:
Всю выручку делит на равные доли, —
Да будет и братьям за службу награда;
Прилежный блюститель коровьего стада, —
Давал Сахадева, чтоб жизнь не погасла,
Творог, молоко и чудесное масло;
И Накула, как и положено брату,
Делил между ними конюшего плату;
Скрывая свое настоящее имя,
Ухаживала Драупади за ними;
Так жили они, помогая друг другу
И тайно свою охраняя супругу.
Треть года прошла. Пожелав веселиться,
В честь Брахмы устроила праздник столица.
Борцы появились, могучие телом.
Сверкала решимость в их облике смелом.
Бесстрашьем и силой помериться рады,
Они от царя получали награды.
Сильнейший соперников вызвал на поле,
Но все устрашились его поневоле.
Вирата бороться велел Бхимасене.
Направился тот неохотно к арене.
С такой беззаботностью двигался повар,
Что сразу раздался восторженный говор!
Схватил он противника, сильный, отважный,
Как демона засухи — бог многовлажный.
[36] Подобно слонам, чья блистательна зрелость,
Бойцы проявили горячую смелость.
Вдруг поднял врага своего Бхимасена.
Как тигр заглушает слона дерзновенно,
Он голос борца заглушил своим кличем,
Он всех поразил удальством и обличьем,
Сто раз покрутил храбреца над собою
И наземь швырнул его вниз головою.
Над мощным борцом, прославляемым всюду,
Победа казалась подобною чуду!
Вирата возвысил наградой Баллаву, —
Пришлась ему повара удаль по нраву.
А тот, поражая врагов на арене,
Обрел от властителя много дарений.
Когда всех борцов он в стране обесславил
Баллаву бороться Вирата заставил
То с грозными львами, то с тигром пустыни, —
И тот их на женской сражал половине.
Был взыскан и Арджуна царскою лаской
За то, что он радовал пеньем и пляской;
Был также доволен конюшим Вирата —
У Накулы лошади мчались крылато;
Была от царя Сахадеве награда
За то, что коровье умножилось стадо;
Так братья, скрывая свой облик до срока,
Служили Вирате-царю без порока.
Прошло десять месяцев службы примерной.
Была Драупади рабынею верной.
Царевна, достойная тысяч служанок,
До ночи трудилась теперь спозаранок.
Узрел ее Кичака — войска Вираты
Начальник могучий и зоркий вожатый:
На женской блистала она половине,
Подобная лотосоокой богине.
Он, бога любви пораженный стрелою,
Предстал пред сестрой, пред Судешной, с хвалою:
«Скажи мне, сестра: появилась откуда
Служанка твоя — дивноглазое чудо?
Схожу я с ума, красотой изумленный,
Как будто вином молодым опьяненный.
Готов я, как раб, подчиняться приказам
Красавицы, властно смутившей мой разум.
Я жизнь обрету, покорясь ее власти,
Иначе умру от сжигающей страсти.
В мой дом изобильный, богатый, радушный,
Где есть колесницы, слоны и конюшни,
Ковры и каменья, рабыни и слуги,
Пускай она вступит по праву супруги!»
Затем к Драупади, служанке-царице,
Пришел, — так шакал приближается к львице, —
Со льстивою речью: «Поверь, ты прекрасна, —
Зачем же должна ты поблекнуть напрасно?
Хотя, как цветок, ты достигла расцвета,
Гирлянда цветов на тебя не надета.
Всех жен моих старых возьми ты в рабыни, —
Да стану рабом твоим верным отныне!»
Ему Драупади сказала в то утро:
«Зачем ты стремишься ко мне, Сутапутра, —
Такой неприглядной и низкой по касте?
Зачем от запретной трепещешь ты страсти?
Тебе — не жена я, люблю я другого,
И в этой любви — честной жизни основа.
Чужую жену возжелать — преступленье:
Позор обретешь и впадешь в ослепленье.
Меня охраняют мужья-полубоги.
Гандхарвы злопамятны, мстительны, строги.
Их грозная ревность тебя уничтожит,
Погибнешь — безумцу никто не поможет!
Стоишь, как дитя, у реки, и на правый
Ты с левого берега ждешь переправы, —
Пойми, неразумный: и за океаном,
И в недрах земли, и на небе туманном, —
Нигде, ни в каком ты не скроешься месте,
От их не спасешься карающей мести.
Желая меня, ты подобен мужчине,
Что, вдруг заболев, устремился к кончине.
Чтоб месяц схватить, словно глупый ребенок,
Ты высунул руку свою из пеленок!»
Отвергнутый, снова к Судешне пришел он,
Сказал: «Я желаньем пылающим полон.
Чтоб я не погиб, помоги мне, царица,
С прекрасной служанкою соединиться».
Судешна ответила, брата жалея,
А также о собственной пользе радея:
«Ты в доме своем прикажи в преизбытке
Готовить и вкусную снедь и напитки.
Пришлю Драупади, и ты без помехи
Склони ее лестью к любовной утехе».
Воитель, в свои возвратившись покои,
Питье приказал приготовить хмельное,
Зарезать баранов и коз в изобилье, —
Его повара преискусными были.
Узнав, что исполнил он дело успешно,
Сказала красивой служанке Судешна:
«Питье принеси мне от Кичаки. Стражду,
Хочу поскорей утолить свою жажду».
А та: «Не пойду. Ты ведь знаешь, царица,
К чему он, порочный и подлый, стремится.
Распутною в доме твоем я не стану,
Законным мужьям изменяющей спьяну.
Ты вспомни, внимающая славословьям,
С каким я к тебе нанималась условьем.
Нет, к Кичаке я не пойду. В исступленье
Он мне, одурев, нанесет оскорбленье.
Есть много рабынь у тебя, о благая,
Скажи, пусть пойдет к сластолюбцу другая».
Судешна: «Поскольку ты послана мною,
Ступай к нему в дом со спокойной душою».
Сказала и кубок дала ей из злата.
Пошла Драупади, волненьем объята.
Решила: «Пойду, ибо верность-охрана:
Мужьям пятерым я верна постоянно».
И Солнцу — светящему Сурье — взмолилась,
И Сурья послал слабой женщине милость:
Он ра́кшаса
[37]дал ей, — да станет ей стражем,
Незримой преградою проискам вражьим!
Увидев красавицу, тонкую в стане,
Подобную робкой, испуганной лани,
Был Кичака счастлив, — бесстыжий, лукавый, —
Как лодку увидевший у переправы.
Сказал: «Госпожа и владычица счастья!
И шкуры степных антилоп, и запястья,
И серьги получишь ты, и ожерелья,
А также вино для любви и веселья!
Ты вместе со мною взойди госпожою
На ложе, что устлано пышной парчою».
А та: «Утолить свою жажду желая,
Царица велит, чтоб напиток взяла я».
А Кичака: «Так по тебе я тоскую!
К царице отправлю служанку другую».
Он обнял ее, но она, вырываясь,
Толкнула бесчестного, намереваясь
Найти у Юдхиштхиры-мужа спасенье.
Но только собранья достигла в смятенье,
За косу схватил ее Кичака дикий,
Ударил ногой на глазах у владыки.
Но ракшас, — ей данная Солнцем охрана, —
Как вихрь, повалил сластолюбца нежданно,
И тот без сознанья упал, опозорен,
Свалился, как ствол, что подрублен под корень.
Пред взором Юдхиштхиры и Бхимасены
Ударил красавицу воин презренный,
И жаждал Бхима, разъяренный, расплаты, —
Хотел он убить полководца Вираты,
Но в страхе, что узнаны будут скитальцы,
Юдхиштхира пальцами сжал его пальцы.
Тогда, на супругов подавленных глядя,
Сказала Вирате, в слезах, Драупади,
Мужьям предана и душой справедлива, —
Казалось, что оком сжигал ее Шива:
«Жену храбрецов, перед кем супостаты
Дрожат, — он ударил ногою, проклятый!
Жену повелителей, правящих мудро, —
Ногою ударил меня Сутапутра!
Жену гордецов с тетивою тугою, —
Ударил меня Сутапутра ногою!
Жену благородных и чистых, как утро, —
Ударил ногою меня Сутапутра!
Жену ратоборцев, опасных вселенной,
Ударил ногой Сутапутра презренный!
Но где же отныне для слабых защита?
Где витязей гордая удаль сокрыта?
Мужчины они, может быть, только с виду,
Коль женщины терпят позор и обиду!
Где ярость сердец правосудных и гневных, —
Иль, может быть, каждый бессилен, как евнух?
Где видано, чтоб оставались спокойны
Мужья, если бьет их жену недостойный?
Как терпит Вирата бесчестье такое, —
Чтоб мне наносили, безвинной, побои?
О царь, не как царь ты ведешь себя ныне,
В стране у тебя правды нет и в помине,
Такого, как Кичака, в доме взлелеяв,
Как видно, ты ценишь одних лишь злодеев.
Ни ты, и ни Кичака, и ни вельможи
Твои — на достойных судей не похожи!
О царь, справедливым ты станешь едва ли,
Стерпев, чтоб меня при тебе избивали.
Так пусть Сутапутры поступок позорный
Осудит и каждый судья, и придворный!»
Вирата: «Не зная причин вашей ссоры,
Свершу ли я суд справедливый и скорый?»
Но поняли знатные слуги Вираты,
Что в Кичаке — дело, что он — виноватый.
Сказали придворные о Драупади:
«Подобна, прекрасная, высшей награде
Тому, кто женат на такой длинноокой,
Пленительной телом и мыслью высокой».
Юдхиштхира по́том покрылся: «Уйди ты
К царице, — жене приказал он, сердитый, —
Ведь витязей жены, шагая сквозь беды,
Совместно с мужьями достигнут победы.
Я мыслю: не время теперь для волненья.
Мужья твои, видно, такого же мненья, —
Недаром, не гневаясь и не печалясь,
Гандхарвы на помощь к тебе не примчались.
Не знаешь ты времени гнева и злости,
Мешаешь ты людям, играющим в кости,
Вбежала сюда, как плясунья-певица, —
Ступай же, гандхарвов сердить не годится».
В ответ — Драупади: «Бессилье их зная,
Мужьям своим все ж пребываю верна я.
Так слабы они, что страшат их злодеи,
А старший, — он в кости игрок, — всех слабее!»
В покои Судешны пошла со слезами,
С рыданьем, с распущенными волосами,
Как месяц, пробивший тяжелые тучи,
Сверкал ее лик многогневный и жгучий.
Судешна: «Зачем ты приходишь, рыдая?
Скажи, кто ударил тебя, дорогая?
Кто будет сегодня наказан сурово?
Поведай, о лотосоглазая, слово!»
А та: «На глазах у вельмож и Вираты
Ударил меня Сутапутра проклятый».
«Велю, если хочешь ты, прелюбодея
Убить!» — отвечала Судешна, краснея.
Служанка: «Другие найдутся для мести.
Сегодня умрет совершивший бесчестье!»
