«Едва загорелся рассвет златоглавый,
Явились пандавы, пришли кауравы
И встали вкруг ложа из стрел, на котором
Сын Ганги лежал с затуманенным взором.
И люди простые пришли на рассвете —
Мужчины и женщины, старцы и дети,
С цветами, с сандаловой мазью
[117]девицы, —
Как будто молились блистанью денницы!
К тому, кто из рода царей всех сильнее,
Пришли музыканты, певцы, лицедеи.
Оружье с доспехами сбросив на травы,
Пандавы пришли и пришли кауравы.
Они, о вражде позабыв и о сече,
Друг с другом ведя только добрые речи,
Годам прожитым сообразно и сану,
Расселись вкруг сына Реки и Шантану,
Расселись герои вкруг Бхишмы на поле:
То солнце сверкало в своем ореоле!
Расселись вкруг деда, полны состраданья,
Как боги — вкруг Брахмы, творца мирозданья.
А Бхишма дышал, как змея, проявляя
Спокойствие, тяжкую боль подавляя.
Сказал: «Я калеными стрелами мучим,
Как будто охвачен я пламенем жгучим.
Воды я хочу, о цари-властелины!»
И воины с влагой холодной кувшины
И яства ему принесли отовсюду,
Но Бхишма сказал им: «Вкушать я не буду
Того, чем питается род человечий:
От мира людского ушел я далече,
На ложе из стрел я лежу, ожидая,
Чтоб солнце взошло и луна молодая».
Всех воинов он опечалил отказом
И Арджуну кликнул, хваля его разум.
Почтительно витязь сложил свои руки,
Спросил: «Как смогу облегчить твои муки?»
Сказал сын Шантану, в боях поседелый:
«Меня истерзали каленые стрелы.
Мой рот пересох, и горит мое тело, —
Воды принеси, чтоб оно охладело.
Ты — лучник великий, и деду в угоду
Добудешь желанную, нужную воду»,
«Пусть будет, как хочешь», — ответствовал деду
Сей Арджуна, завоевавший победу,
И на колесницу взошел, и Гандивы
Натягивать стал тетиву, горделивый,
И вздрогнули твари земные от звука
Гудящего при напряжении лука.
Неспешно свершил он затем круг почета
Вкруг Бхишмы — воинственных ратей оплота,
И вставил стрелу, и заклял ее властно,
Чтоб молнии стала она сопричастна,
И прянула эта стрела к исполину,
И к югу от Бхишмы вонзилась в долину.
Источник забил в этом месте, и благо
Явила прохладная, чистая влага,
Подобная амрите животворящей,
И Бхишма припал к ней всей плотью горящей,
И жажду свою утолил той водою
Старик, наделенный отвагой святою.
Деяние Арджуны всех поразило:
Невиданной, нечеловеческой силой
Исполненный, с грозным, сверкающим ликом,
Он Индрой казался царям и владыкам!
Цари-кауравы, дрожа, как коровы,
Когда на них ветер повеет суровый,
Плащами размахивали в изумленье,
А гром барабанов гремел в отдаленье.
«О Арджуна, — Бхишма сказал пред кончиной, —
Не диво, что мужества стал ты вершиной.
От На́рады знаем, что в новом обличье
Святого жреца ты являешь величье.
Свершишь ты такие деяния вместе
С блистающим Кришной, опорою чести,
Что Индра и Индре подвластные боги
И трепета будут полны и тревоги!
Из лучников лучший, храбрейший из смелых,
Ты всех превзошел в этих бренных пределах.
Гару́да — прекраснее всех быстролетных,
Корова — достойнее прочих животных,
Из тех, кто живет, человек всех мудрее,
Из тех, кто течет, Океан всех сильнее,
Из тех, кто пылает, — всех Солнце светлее,
Из гор — Гималаи всех выше, белее,
Всех более брахман почета достоин,
А ты из могучих — достойнейший воин!
Но горе: Дуръйодхана требует мщенья,
Ему ни к чему от меня поученья,
А также от Ви́дуры, Дроны и Рамы,
Он даже Санджайе не внемлет, упрямый!
Не внемлет разумным речам и наказам
Сей жадный властитель, утративший разум!
Но он, отошедший от веры священной,
Погибнет, могучим сражен Бхимасеной!»
Дуръйодхана, царь кауравов, с тоскою
Взглянул, опечаленный речью такою,
А Бхишма сказал: «Подвиг Арджуны чудный
Увидел ли ты, властелин безрассудный?
Увидел ли ты, как смельчак непоборный
Родиться помог той воде животворной?
Не знаю, кто Арджуне в мире подобен,
Кто в мире такое содеять способен!
Владеет бесстрашный тем самым оружьем,
Чью сущность извечную мы обнаружим:
Как боги — огня и воды властелины,
[118]Бог ветра, бог солнца, бог нашей судьбины,
[119] Как боги — владыки зверей и растений,
[120]Как бог — повелитель всех божьих владений,
[121] Как Брахма-создатель и Вишну-хранитель, —
Оружьем извечным владеет воитель!
Лишь Арджуне с Кришной, чья сила чудесна,
Оружия этого тайна известна.
В сей битве победу одержат пандавы, —
Затем, что пандавы, о милый мой, правы!
Пойми же — никто из людей не сравнится
С тем Арджуной, чья так мощна колесница.
Пока перед миром ты не опорочен,
Да будет союз между вами упрочен.
Пока еще Кришною ты не наказан,
С пандавами ты помириться обязан.
Пока твоя рать не бежит с поля брани
От Арджуны — с ним помирись ты заране.
Пока не легли в этом страшном сраженье
Все родичи — с ним заключи соглашенье.
Пока от Юдхиштхиры, полного гнева,
Ты гибель не принял, пока Сахадева,
И Накула, и Бхимасена в той схватке
Бойцов твоих не разгромили остатки, —
С пандавами ты заключи соглашенье,
И это достойное будет решенье!
Конец мой пришел — да настанет с ним вместе
Конец этой битвы, конец этой мести!
Пусть речь мою примет рассудок твой здравый
На благо тебе и для счастья державы.
Не ведая алчности, гнева, гордыни,
Пандавам ты сделайся другом отныне.
Не страшен ли Завоеватель Богатства?
С кончиною Бхишмы да будет вам братство!
Да будет союз этот прочно основан:
Ему наилучший удел уготован.
Юдхиштхире ты возврати полдержавы,
В столице своей да воссядут пандавы,
Не то тебя будут потомки стыдиться:
«Он, — скажут, — предатель и братоубийца!»
Да будет с кончиной моей — мир народам,
Да род будет в добром согласии с родом,
Брат — с братом, открыто и радостно глядя,
И с сыном — отец, и с племянником — дядя.
А если согласье отвергнешь ты сдуру, —
Погибнет потомство великого Куру,
Все кончится вместе с моею кончиной,
И ты будешь этого горя причиной».
Так Бхишма царя кауравов наставил,
Так благо и братство пред смертью восславил.
Он боль обуздал свою, праведник строгий,
Навеки замолк, поручив себя йоге».
[122] 
