Проходит время. Царь Дашаратха слабеет. Он все чаще думает о наследнике. Рама и Сита. Индийская миниатюра. Пенджабская школа. XVII в. КНИГА ВТОРАЯ АЙОДХЬЯ [Добродетели Рамы] (Часть 1) С Шатру́гхной к царю Ашвапа́ти, любимому дяде, Отправился Бхарата в гости, учтивости ради. И были царем Ашвапати обласканы оба, Как будто обоих носила Кайкейи утроба. Но помнили братья, покинув родные пределы, О том, что в Айодхье остался отец престарелый. Шатругхна да Бхарата были средь поросли юной, Как Индра великий с властителем неба, Варуной. Айодхьи правитель, чье было безмерно сиянье, Царевичей двух вспоминал на большом расстоянье. Своих сыновей он считал наилучшими в мире: Четыре руки от отцовского тела. Четыре! Но Рама прекрасный, что Брахме под стать, миродержцу, Дороже других оказался отцовскому сердцу. Он был, — в человеческом облике — Вишну предвечный, — Испрошен богами, чтоб Равана бесчеловечный Нашел свою гибель и кончилось в мире злодейство. Возвысилась мать, что пополнила Рамой семейство, Как дивная А́дити, бога родив, Громовержца. Лица красотой небывалой, величием сердца, И доблестью славился Рама, и нравом безгневным. Царевич отца превзошел совершенством душевным. Всегда жизнерадостен, ласков, приветлив сугубо, С обидчиком он обходился достойно, не грубо. На доброе памятлив, а на худое забывчив, Услугу ценил и всегда был душою отзывчив. Мгновенно забудет он зло, а добра отпечаток В душе сохранит, хоть бы жизней он прожил десяток! [190] Он общества мудрых искал, к разговорам досужим Любви не питал и владел, как мужчина, оружьем. Себе в собеседники он избирал престарелых, Приверженных благу, в житейских делах наторелых. Он был златоуст: красноречье не есть краснобайство! Отвагой своей не кичился, чуждался зазнайства. Он милостив к подданным был и доступен для бедных, Притом — правдолюб и законов знаток заповедных. Священной считал он семейную преданность близким, К забавам дурным не привержен и к женщинам низким. Он стройно умел рассуждать, не терпел суесловья. Вдобавок был молод, прекрасен, исполнен здоровья. Свой гнев обуздал он и в дружбе хранил постоянство. Он время рассудком умел охватить и пространство. [191] Чтоб суть человека раскрылась, его подоплека, — Царевичу было довольно мгновения ока. Искусней царя Дашаратхи владеющий луком, Он веды постиг и другим обучался наукам. Царевич был дваждырожденными долгу наставлен, К добру и свершенью поступков полезных направлен. Он разумом быстрым постиг обхожденья искусство, И тайны хранить научился, и сдерживать чувства. Не вымолвит бранного слова и, мыслью не злобен, Проступки свои, как чужие, он взвесить способен. Он милостиво награждал и смягчал наказанье. Сноровист, удачлив, он всех побеждал в состязанье. Как царства умножить казну — наставлял казначея. В пиру за фиглярство умел одарить лицедея. Слонов обучал и коней объезжал он по-свойски. Дружины отцовской он был предводитель геройский. Столкнув колесницы в бою иль сойдясь в рукопашной, Ни богу, ни а́суру не дал бы спуску бесстрашный! Злоречья, надменности, буйства и зависти чуждый, Решений своих никогда не менял он без нужды. Три мира его почитали; приверженный благу, Он мудрость имел Брихаспа́ти, а Индры — отвагу. И Раму народ возлюбил, и Айодхьи владетель За то, что сияла, как солнце, его добродетель. И царь Дашаратха помыслил про милого сына: «Премногие доблести он сочетал воедино! На царстве состарившись, радости ждать мне доколе? Я Раму при жизни увидеть хочу на престоле! Пугаются а́суры мощи его и отваги. Он дорог народу, как облако, полное влаги. Достигнуть его совершенства, его благородства Не в силах цари, невзирая на власть и господство. Мой Рама во всем одержал надо мной превосходство! Как правит страной необъятной любимец народа, Под старость узреть — головой досягнуть небосвода!» Велел Дашаратха призвать благославного сына, Чтоб царство ему передать и престол властелина. [Мантхара видит празднество]
(Часть 7) Случайно с террасы, подобной луне в полнолунье [192], На город взглянула Кайкейи служанка, горбунья. Она, — с колыбели приставлена к этой царице, — Жила при своей госпоже в Дашара́тхи столице. И видит горбунья на улицах, свежих от влаги, Душистые лотосы, царские знаки и флаги. И дваждырожденных узрела она вереницы, Что сладкое мясо несли и цветов плетеницы, И радостных жителей города, валом валивших, Омытых водою, сандалом тела умастивших. Из божьих домов доносился напев музыкальный, На улицах слышался гомон толпы беспечальной. И чтение вед заглушалось порой славословьем, Мешалось с коровьим мычаньем и ревом слоновьим. Увидя льняные одежды на няньке придворной, Что взором своим изъявляла восторг непритворный, Горбунья окликнула няньку: «Скажи мне, сестрица, С чего ликованья полна Дашаратхи столица И щедро казну раздает Каушалья-царица? Сияет владыка земной, на престоле сидящий. Какое деянье задумал Великоблестящий?» Придворную няньку вконец распирало блаженство. «Наследника царь возлюбил за его совершенства, И завтра, едва засияет созвездие Пу́шья, — Ответила женщина эта, полна простодушья, — Прекрасного Раму властитель венчает на царство!» Проснулись дремавшие в Ма́нтхаре злость и коварство. Поспешно горбунья покинула эту террасу, Что видом своим походила на гору Кайласу. Царицу Кайкейи нашедшая в спальном покое, Прислужница гневно сказала ей слово такое: «Я радость и горе делила с тобой год от года. Ты — старшая раджи супруга [193]и царского рода! Но диву даюсь я, Кайкейи! Неужто спросонья Закон отличить не умеешь ты от беззаконья? Медовых речей по жалея тебе в угожденье, На ложе супруги послушной ища наслажденья, Твой муж двоедушный наивную ввел в заблужденье! Придется тебе, венценосной царице, бедняжке, Ходить у любимой его Каушальи в упряжке! Обманщик услал благосветлого Бхарату к дяде И Раме престол отдает, на законы не глядя! Твой муж — на словах, — он походит на недруга — делом. И эту змею отогрела ты собственным телом! Тебе и достойному Бхарате, вашему сыну, Он чинит обиду, надев благородства личину. Для счастья тебя, несравненную, рок предназначил, Но царь Дашаратха тебя улестил, одурачил. Спасибо скажи своему ротозейству, что ходу В Айодхье не будет кекайя семейству и роду! Скорей, Удивленно-Глядящая, действуй, поколе Царевич еще не сидит на отцовском престоле!» Царица, и впрямь изумленная речью горбуньи, Сияла подобно осенней луне [194]в полнолунье. Она подарила служанке, вставая с постели, Свое украшенье, где чудные камни блестели. «О Мантхара, это известье мне а́мриты слаще! Пусть Раму на царство помажет Великоблестящий. Мать Бхараты — Рамой горжусь я, как собственным сыном. Ему из двоих предначертано быть властелином, — Сказала царица Кайкейи: — Мне дороги оба, Как будто обоих моя породила утроба. Два любящих брата не станут считаться главенством. О Мантхара, я упиваюсь душевным блаженством! За то, что известье твое принесло мне отраду, Проси, не чинясь, дорогая, любую награду!» вернуться …хоть бы жизней он прожил с десяток! — По представлениям индийцев, для вечного «я» нет смертей и рождений, оно лишь меняет телесные воплощения, странствуя из существования в существование (см. прим. 57–71). вернуться Он время рассудком умел охватить и пространство. — То есть владел приемами йоги, наделяющей ее приверженцев рядом сверхъестественных способностей, как то: чтение и передача мыслей на расстоянии, способность мгновенно изменять параметры или вес своего тела, возможность быстро перемещаться в любую точку пространства-времени и т. п. вернуться …с террасы, подобной луне в полнолунье… — Имеется в виду плоская дворцовая крыша, служившая в вечерние часы местом прогулок, свиданий, отдыха и т. п.; ее выбеленная поверхность, украшенная жемчугами и самоцветами, сверкает, как луна в ночи. вернуться Ты — старшая раджи супруга… — Не вполне понятно, что имеет в виду Мантхара, употребляя в своем обращении к Кайкейи слово «махиши» (буквально: «буйволица»), имеющее, по крайней мере, два значения: 1) «старшая жена царя» (в отличие от «младших») и 2) «законная царская супруга» (в противоположность «побочным»). Возможно, опираясь на второе значение слова: «законная супруга» (которыми были, помимо Кайкейи, также Каушалья и Сумитра), — Мантхара намекает и на возможность для Кайкейи стать «старшей женой», поскольку она, как самая младшая, уже является «любимейшей» (санскр. «приятама»). Другие — немногочисленные — места «Рамаяны», указывающие на статус жен, свидетельствуют о том, что «старшей» («махиши») была все-таки Каушалья, хотя, вероятно, скорее в плане возраста и приоритета в браке, чем с позиции «родовитости); Кайкейи же — младшая, но «любимейшая». вернуться Сияла подобно осенней луне… — В сухие осенние месяцы небо не закрыто облаками и воздух особенно чист и прозрачен; луна в это время года кажется особенно прекрасной. |
