[Шантану находит своего восьмого сына] Был честен Шантану в речах и деяньях, Он был почитаем во всех мирозданьях, Его прославляли и люди и боги, Отшельник в лесу и властитель в чертоге. Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный, Являл он величье и разум огромный. С желанием блага, с душою открытой, Для Бхаратов был он надежной защитой. Он жил, постоянно к добру тяготея. Казалась белейшей из раковин шея, Широкими были могучие плечи, Как слон в пору течки, был яростным в сече. Ничтожным считал он того, кто корыстен, Добро почитал он превыше всех истин. Ему среди воинов не было равных, — Царю и вождю властелинов державных. Из всех знатоков, мудрецов и ученых, Он сведущим самым считался в законах. К нему прибегали, желая охраны, Цари, возглавлявшие многие страны. При нем, восприняв благочестья условья, Познали отраду четыре сословья [12]: Судьбы наивысшей был жрец удостоен, Жрецу подчинялся с охотою воин, Тому и другому служили умельцы, И люди торговые, и земледельцы, А им угождали покорные шудры, — Таков был закон стародавний и мудрый. В столице, в чарующем Хастинапу́ре, Блистал государь, словно солнце в лазури. Владел он, моленьем молясь неустанным, Землей, опоясанною океаном. Не ведая зла, небожителям равен, Как месяц, был светел, правдив, добронравен. Как Яма, бог смерти, с виновными гневен, Он был, как земля, терпелив и душевен. При нем не должны были в страхе таиться От смерти напрасной ни вепрь и ни птица. При нем не знавали убийств и насилий: Животных лишь в жертву богам приносили. Он правил, исполненный праведной власти, Людьми, что отвергли желанья и страсти. Он стал для несчастных и слабых оплотом, Отцовскую жалость питая к сиротам, Увидел он в щедрости — жизни основу, И правду он сделал опорою слову. Он, женскую ласку познав, веселился, Но минули годы — он в лес удалился… Таким же правдивым, познавшим законы, Был сын его, юноша, Гангой рожденный. Он Га́нгея имя носил в это время, Бог васу, — людское украсил он племя, Воитель, из лука стрелок наилучший, Отвагой, душою и сутью могучий. Однажды вдоль Ганги-реки за оленем Охотясь в лесу, увидал с изумленьем Шантану, что стала река маловодной. Задумался праведник, царь благородный: «Что сделалось ныне с великой рекою?» И вот, озабоченный думой такою, Заметил он: юноша, сильный, пригожий, На Индру, Борителя Градов, похожий, Великоблестящий, высокий и смелый, Вонзает в речное течение стрелы. Из стрел среди русла возникла запруда, — Под силу ли смертным подобное чудо? Не сразу Шантану, средь шума речного, Узнал в этом юноше сына родного. А тот на отца посмотрел, сильнозорок, И создал волшебный, таинственный морок, И скрылся, отца подчиняя дурману… Очнувшись, тотчас заподозрил Шайтану, Что сына скрывает речная долина, И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына». И женщиной Ганга предстала земною, Явилась нарядно одетой женою, Держащею сына за правую руку. Шантану, так долго влачивший разлуку, Не сразу признал ее в ярком уборе, А Ганга промолвила с лаской во взоре: «Узнал ли ты нашего сына восьмого? Веди его в дом и люби его снова! Великий стрелок и воитель победы, Он с помощью Васиштхи выучил веды, Он сведущ в вождении войск, мощнорукий, В священной науке и в царской науке. На радость тебе родила я такого, — Возьми же отважного сына восьмого!» И с юношей, блеском затмившим денницу, Отправился гордый Шантану в столицу. [Шантану женится на рыбачке Сатьявати]
В столице, похожей на Индры обитель — На город, где жил Городов Сокрушитель, Был счастлив Шантану, блюститель закона, И сына нарек он наследником трона. Царевич был вежлив, умен, образован, Отвагой его был народ очарован. Четыре прошло многорадостных года. Царевич был счастьем отца и народа. Однажды у влаги, под сенью древесной, Шантану почувствовал запах чудесный. Окинул он реку внимательным взглядом, — Увидел красавицу с лодкою рядом. Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой, О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?» Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу Я в праведном вижу труде: я рыбачу. Отец мой над всеми царит рыбаками, — Едим, что добудем своими руками». К прелестнодушистой, к божественноликой Внезапно охваченный страстью великой, — Пришел он к царю рыбаков, восхищенный: «Отдан мне, — сказал ему, — дочь свою в жены». Глава рыбаков властелину державы Сказал: «Есть обычай, священный и правый, — Невестой становится дочь при рожденье. Но выслушай волю мою и сужденье. Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью, О царь, моему подчинись ты условью. Условье приняв, удостоишь ты чести Отца и подаришь блаженство невесте». «Поведай условье, — воскликнул Шантану, — И знай, что раздумывать долго не стану, Отвечу я «да» или «нет» непреложно: Нельзя — так не дам я, и дам, если можно!» А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою, Да царствует после тебя над страною». Шантану отверг рыбака притязанья, Ушел, унося в своем сердце терзанья, Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый… Однажды к царю, погруженному в думы, Приблизился Гангея с речью такою: «Отец, почему ты подавлен тоскою? Послушны тебе все владыки и страны, — Какие же в сердце скрываешь ты раны?» Шантану ответствовал мудрому сыну: «Узнай моей скорби сокрытой причину. Ты — отпрыск единственный Бхаратов славных, Но смерть не щадит и вожатых державных. Ты ста сыновей мне милей, но не скрою: Умрешь ты, — наш род прекратится с тобою. Нужна для продления рода царица, Однако мне трудно вторично жениться. Бездетен, — согласно уставам старинным, — Отец, что владеет единственным сыном. Огню возлиянье, труды богомолий — Не стоят потомства шестнадцатой доли. А ты, столь воинственный, смелый, горячий, — В сражении смерть обретешь, не иначе! Наш род от стрелы прекратится случайной, — Теперь ты узнал о тоске моей тайной». Поняв миродержца смятенье и горе, Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре Советнику царскому задал вопросы, — Поведал царевичу седоволосый: «Шантану понравилась дочь рыболова, Но слишком условие брака сурово». Тогда к рыбаку, с благородною свитой, Приехал царевич как сват именитый. Рыбак, по обычаю, вышел навстречу, Приветствовал свата почтительной речью: «Хоть сын для отца — наилучший ходатай, Невесту отцу с разумением сватай. Почетно и лестно, скрывать я не стану, Сродниться с блистательным родом Шантану. Жених-миродержец — награда невесте, И кто от подобной откажется чести? Не станет наследником царским, однако, Дитя, что родится от этого брака, — Не сможет соперничать, властный, с тобою, О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою! Ты даже и бога и демона вскоре Осилишь, как слабых соперников, в споре! Об этом подумай. Скажу тебе кратко: Иного не вижу в тебе недостатка». Радея о пользе отца ежечасно, Ответствовал Гангея твердо и властно: «Я слово даю безо лжи и коварства, Что станет твой внук повелителем царства!» Рыбак, добывая для внука державу, Сказал: «Ты защитник Шантану по праву, Я верю, что будешь ты верной защитой И нашей Сатьявати, муж знаменитый. Не жду от такого, как ты, вероломства, Но я твоего опасаюсь потомства». Услышав сомненье того рыболова, Ответил царевич: «Узнай мое слово. Клянусь я в присутствии царственной свиты, — О царь рыбаков, эту клятву прими ты: От царских отрекся я почестей громких. Отвергнув престол, говорю о потомках: Безбрачья обет возглашаю отныне. Бездетный, — возжажду иной благостыни: Познав целомудрия свет вожделенный, Войду я в миры, что вовеки нетленны!» Глава рыбаков задрожал от восторга. «Бери!» — он сказал без дальнейшего торга. Тогда полубоги, богини и боги, А также святые в небесном чертоге, Цветы проливая в пространстве надзвездном, Назвали царевича Бхи́шмою — Грозным. Сказал он Сатьявати: «На колесницу Взойди же, о мать, мы поедем в столицу». Вот Бхишма, обет возгласивший суровый, Приехал к Шантану с царицею новой. Восславили Бхишму цари и владыки. «Он — Грозный!» — хвалебные слышались клики. Шантану сказал с ликованием: «Смело Исполнил ты труднотворимое дело. Дарую награду великому сыну: Ты сам своей смерти назначишь годину!» вернуться Четыре сословья— четыре варны (буквально: «окраска»): брахманы — жрецы и ученые, знатоки священных книг, кшатрии — правители и воины, вайшья — торговцы и земледельцы, и шудры ‑ рабы, которые должны были обслуживать три другие варны. |
