[Хануман видит Ситу в окружении ракшаси] (Часть 17) Луна в небесах воссияла, как лотос «куму́да» [268], Как лебедь, скользящий по синему зеркалу пруда. Взошла светозарная и, Хануману в услугу, Блистаньем холодных лучей озарила округу. Царевна под бременем горя казалась несомой Волнами ладьей, оседавшей под кладью весомой. Сын Ма́рута стражниц, уродливых телом и рожей, При лунном сиянье увидел вблизи златокожей. С ушами отвислыми были свирепые хари, И вовсе безухими были нелепые твари. С единственным оком и с носом на темени были. Чудовищны женщины этого племени были! А шеи — как змеи, хоть сами громадины были. У многих, однако, не шеи, а впадины были, И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, — Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды. Иные плешивыми были, на прочих стояла Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла! Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье, Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи, Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых, Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых. Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем. Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим, Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным, Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным, Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным, И вовсе безносым уродам, еще головастей, Губастей казавшимся из-за разинутых пастей. Сподвижник царевича Рамы, великого духом, Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам. Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи На всех срамословье обрушивали в изобилье. Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья. Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья. По самые уши забрызганы мясом и кровью, И чревоугодью привержены и сквернословью, Терзали они плотоядно звериные туши И жадно хмельным заливали звериные души. И дыбом поставило все волоски обезьяньи Ужасное пиршество это при лунном сиянье! Страшилища расположились в окрестностях древа, Под сенью которого плакала Джанаки дева. Палимая горем, страдая телесно, душевно, Красой несравненной своей не блистала царевна. В тоске по супругу, подобна звезде, исчерпавшей Святую заслугу и с неба на землю упавшей, Бледна, драгоценных своих лишена украшений, Лишь верностью мужу украшена в пору лишений, С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной, От близких отторгнута Раваны властью всесильной, — Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе Осеннем — луна, когда время дождей на исходе. Волшебная лютня, таящая дивные звуки, Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, — Царевны краса оскудела с любимым в разлуке. Прекрасная Сита, — без вешнего цвета лиана, — В отрепья одета, явилась очам Ханумана. Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью, С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью. Глаза ее были тревоги полны и томленья. Она озиралась, как стельная самка оленья. И Па́вана сын любовался красою невинной, Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной. Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, славословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладкогласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита. Равана, соблазняющий Ситу. Фрагмент индийской миниатюры XVIII в. Пенджабская школа. [Обращение Раваны к Сите] (Часть 20) С медовою речью к отшельнице этой злосчастной Приблизился вкрадчиво Равана великовластный. «Зачем, круглобедрая, ты прикрываешь пугливо Упругие груди, живот, миловидный на диво? Люблю тебя, робкая, чье безупречно сложенье И неги полны горделивые телодвиженья. Не бойся меня, дорогая! Таков наш обычай, Что жены людские становятся нашей добычей! О дева Митхи́лы! Тебя не коснусь я, доколе, Желанная, мне не предашься по собственной воле! Любимая, полно! Богиня, чего тут страшиться? Гляди веселей! От унынья сумей отрешиться! Ты ходишь в отрепьях, отшельница, землю нагую Избрала ты ложем, прическою — косу тугую. Алоэ, сандал и камней драгоценных мерцанье Нужней тебе, Сита, чем эти посты, созерцанье… Тебя ожидает обилие разнообразных Венков, ароматов, одежд и уборов алмазных. Напитки, роскошные ложа, златые сиденья Получишь заслуженно для своего услажденья. Отдайся мне, дева-жемчужина, без принужденья! Укрась, безупречно сложенная, нежные члены! Со мной сочетайся! К чему этот облик смиренный? Твоя обольстительна юность, но быстрые годы Умчатся и вспять не вернутся, как быстрые воды. Твоей красоты бесподобной творец, Вишвакри́та, Должно быть, забросил резец, изваяв тебя, Сита! Богиня, при виде твоей соблазнительной стати Хранить равнодушье не смог бы и сам Праджапа́ти. Так сладостно тело твое, что любая частица Нечаянный взор привлекает всецело, царица! Округлыми бедрами, дивного лика свеченьем Меня восхищая, расстанься с ума помраченьем. Над множеством женщин прекрасных — лишь дай мне согласье! — Я главной супругой поставлю тебя в одночасье. О дева, сокровища мира, добытые силой, И целое царство в придачу отдам тебе, милой! Чужие края покорить я замыслил и, с честью, Митхилы царю подарить, как желанному тестю. И боги и демоны мне уступают в отваге. В боях разрывал я не раз их надменные стяги. Коль скоро желанье ты встретишь ответным желаньем, Твой стан я украшу камней многоцветным блистаньем, Любуясь, как светится твой золотой драгоценный Убор в сочетанье с твоей наготой несравненной. Воспользуйся, дева, моей добротой неизменной. О робкая, не отвергай наслаждений, веселья… Для родичей дам тебе уйму богатых земель я. Красавица, что́, если в чаще царевич Кошалы Бесславно погиб и его растерзали шакалы? Богиня, ты видишь на деле могущество Рамы: Наряд из берёсты на теле — имущество Рамы! Отшельник, на голой земле, под смоковницей спящий, — Твой Рама, а я градодержец великоблестящий! О Сита, останешься ты светозарной луною, Что скрыта от Рамы ночных облаков пеленою. Летят они, словно косяк журавлей быстрокрылых, И больше никто, госпожа, обогнать их не в силах. У Индры Хира́нья-Каши́пу не отнял супруги Назад [269], несмотря на старанья его и потуги. О Рама, явись хоть с оружьем, одетый в доспехи, Вовеки не будешь ты мужем царевны Видехи. Игривая дева, улыбка твоя светозарна. Уносишь ты сердце мое, словно зме́я — Супа́рна. На хрупкое тело взгляну, что блестит сквозь прорехи, Уборов златых лишено, уроженка Видехи, — И в женах прекрасных найти не дано мне утехи! Так будь же царицей, властительницей образцовых Красавиц, что здесь обитают в покоях дворцовых. И станут, как девы небесные, Лакшми служанки, Тебе угождать превосходные женщины Ланки. Камней драгоценных и злата получишь сверх меры: Богата казна у меня, как у брата Куберы! Айодхьи царевич со мной не сравнится, богиня! Свой блеск он утратил, повержена Рамы гордыня. Отправимся, робкая, в пышно цветущие рощи, Где слышится гул океана, исполненный мощи, Где пчелы жужжат, опьяняясь густым ароматом, И тело укрась для меня жемчугами и златом!» вернуться У Индры Хиранья-Кашипу не отнял супруги // Назад… — Контаминация нескольких мифов; скорее всего подразумевается Хиранья-Кашипу («обладатель золотого сиденья или одеяния») — предводитель демонов, враждовавший с богами, особенно с Вишну, который и убил его в конце концов. В иных мифах подвиги Вишну приписываются царю богов Индре, который похитил (и не вернул) любимую супругу Хиранья-Кашипу, из-за чего и началась вражда богов и демонов. |
