Санджайя сказал: «Кришна, мудрый вожатый,
Воскликнул: «Сын Радхи, смятеньем объятый!
Наказан судьбою на этой равнине,
И Долг и Закон вспоминаешь ты ныне.
Известно, что низкий, в злодействе повинный,
Винит не себя, а напасти судьбины.
Когда Драупади в одном покрывале
Тащили вы, платье с безгрешной срывали
С Духшасаной, с глупым Дуръйодханой вместе, —
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
Когда ты советовал, чтоб кауравы
Едой, что полна была страшной отравы,
Кормили Бхиму, — на погибель бедняге, —
Ты думал о Долге, Законе и Благе?
Когда для пандавов блужданья лесного
Окончился срок и ты не дал им снова
Воссесть на отцовском наследственном троне, —
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
Когда пятерых попытался ты братьев
В жилище поджечь смоляном, честь утратив, —
Их сон да вовеки не кончится долгий, —
Ты думал о Правде, Законе и Долге?
Когда царь Шаку́ни, столь дерзкий от злости,
Игравший с огромным умением в кости,
Юдхиштхиру, даже не знавшего правил,
С собою играть в царском доме заставил,
Когда обыграл его в грязной забаве, —
Ты думал о Долге, Законе и Праве?
Когда, в пору месячного очищенья,
Пришла Драупади, дрожа от смущенья,
А ты издевался над нею без меры, —
Ты думал о святости Долга и Веры?
Когда ты сказал ей, страдающей тяжко:
«Другого супруга найди, о бедняжка, —
В чистилище скрылись пандавы без вести», —
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
Когда, благородному предан деянью,
Сын Арджуны, юный герой Абхиманью,
Был вами убит на истоптанном лоне, —
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
А если не знаешь Закона и Долга,
Зачем языком ты болтаешь без толка?
Теперь-то Закону ты вспомнил служенье,
Но поздно: погибнешь ты в этом сраженье!
Как Нала, обыгранный в кости Пушкарой,
[141]Вновь царство добыл себе доблестью ярой,
Так, доблестью все уничтожив коварства,
Пандавы опять обретут свое царство.
Им сомаки в битве помогут всеправой,
И отчей они овладеют державой,
Сынов Дхритараштры они уничтожат:
Их Долг поведет и Закон им поможет.
Ты царство забрал, — по какому же праву
Взываешь теперь о пощаде к пандаву?
Когда твоя служба Дуръйодхане длилась, —
Где был твой Закон? Где была Справедливость?»
Так спрашивал Кришна, блюститель завета.
Сын Радхи, пристыженный, не дал ответа,
Но губы героя от гнева дрожали.
Таким же он яростным стал, как вначале,
И с Арджуной снова повел он сраженье.
Сын Кунти от Кришны услышал реченье:
«О мощью обильный, Закону мы служим,
Срази же врага богоданным оружьем!»
И Арджуна вспомнил, пылая от гнева,
Все то, что Карне говорил Васудева,
И огненный блеск, — небывалое дело! —
Тогда излучило воителя тело.
Из лука, что был им от Брахмы получен,
Сын Радхи метнул в него стрелы, измучен,
Поднять колесницу подбитую силясь, —
Но Арджуны стрелы в героя вонзились.
Из лука, что дал ему семиязыкий
Огня повелитель, — сын Кунти великий
Метнул в него стрелы, — и огненно-ало
Оружие Агни тогда запылало,
Но стрелы направил Карна солнцеликий
Из лука Варуны, всей влаги владыки,
И Агни оружье они усмирили, —
Вселенную черные тучи закрыли!
Но стрелами Вайю сын Кунти могучий
Развеял, как ветром, огромные тучи,
Тогда-то сын Радхи решил: непомерной,
Грозящею недругам гибелью верной,
Сразит сына Кунти стрелой огневою!
И только он сблизил стрелу с тетивою,
Как сдвинулась, ход мирозданья наруша,
Земля — и кипучая влага, и суша.
Нагрянула буря, песок поднимая,
Вселенную тьма поглотила густая.
«О, горе нам, горе!» — в небесном чертоге
Кричали, о царь, потрясенные боги.
Одни лишь пандавы теперь не кричали:
Замолкли в смятенье, замолкли в печали.
Сверкнула стрела, о возмездье взывая,
Как мощного Индры стрела громовая,
И в грудь сына Кунти вошла, свирепея,
Как в глубь муравейника — детище змея.
[142] И Арджуна вздрогнул, стрелою пробитый,
Гандиву он выронил — лук знаменитый, —
Иль это земля затряслась беспричинно,
А с ней — и горы высочайшей вершина?
Сын Радхи вселил в неприятеля ужас,
И на землю спрыгнул он, и, поднатужась,
Решил, напрягая усилия снова,
Извлечь колесницу из праха земного,
Но вновь неудачею кончилось дело, —
Судьба ему, видно, помочь не хотела!
Сын Кунти пришел в это время в сознанье.
Он вынул стрелу, чье ужасно блистанье.
Казалось ее острие заостренней
Двух крепких, двух сложенных вместе ладоней, —
Иль Яма всеправый свой скипетр уставил?
И сына Панду Васудева наставил:
«Карну обезглавь: да погибель обрящет,
Пока из земли колесо свое тащит!»
Внял Арджуна слову его, как приказу.
Своею стрелой всегубительной сразу
Он стяг сына Радхи низверг с колесницы, —
Алмазом украшенный, цвета денницы,
Усыпанный золотом и жемчугами,
Встречаемый с ужасом всеми врагами,
Войскам придававший отваги в боренье,
Умельцев, художников лучших творенье,
Сверкающий блеском сиянья живого,
Пугающий обликом льва боевого,
Стрелой сына Кунти повергнутый ныне, —
Во прахе лежал этот стяг на равнине:
Мечты о победе, о славе и чести
Повергнуты были со знаменем вместе!
Увидев повергнутый стяг величавый,
«О, горе!» — вскричали твои кауравы,
Уже не надеясь, что в схватке великой
Одержит победу Карна солнцеликий.
Сын Кунти извлек между тем из колчана
Стрелу, что разила врага невозбранно,
Как жезл многогневного Индры, сверкала,
Как луч многодневного Солнца, сжигала,
Людей, лошадей и слонов низвергала,
Любое дыханье на смерть обрекала!
Она, шестиперая, прямо летела,
Как Индры стрела громовая, блестела,
Взвивалась, насыщена кровью и мясом,
Страшней становясь с каждым мигом и часом, —
Не диск ли Нараяны смертоточивый?
Иль это — ужасная палица Шивы?
Иль это есть демон — кровавый Кравьяда,
Для коего мясо сырое — отрада?
Стрелу, наполнявшую страхом и дрожью
Не только бесовскую рать, но и божью,
Сын Кунти извлек, быстроту ее зная, —
И сдвинулась разом поверхность земная
Со всем, что в покое на ней находилось
Иль было в движенье, росло и плодилось.
Сказали святые на небе высоком:
«Да мир не погубит она ненароком!»
Извлек ее Арджуна славолюбивый
И сблизил стрелу с тетивою Гандивы,
И лук натянул, и уверенно, властно
Он, сведущий в мантрах, сказал громогласно:
«Да будет стрела, что сработана прочно,
Дыханье врага унести правомочна!
Наставникам преданный, в чащу густую
Ушел я, отшельника долю святую
Познал и услышал друзей наставленья.
Во имя такого ко благу стремленья,
Пусть эта стрела супостата низложит,
Карну, всепобедная, пусть уничтожит!»
Стрелу, что похожа была на творенье
Того, от кого происходит горенье,
Стрелу, что своею сверкающей сутью
И смерть наполняла смятеньем и жутью, —
Сын Кунти метнул и воскликнул, ликуя:
«Да радость победы стрелой извлеку я!
Как месяц — пылая, как солнце — сверкая,
Карну да повергнет стрела боевая,
Пусть мне над Карною победу доставит,
Карну в обиталище Ямы отправит!»
Владелец гирлянды и яркой короны,
Огнем торжества изнутри озаренный,
Метнул он, победы ища над Карною,
Стрелу, что и солнцем зажглась и луною.
Стрела полетела — и грозное пламя
Объяло всю землю — с лесами, полями,
И Арджуна, яростью гневной богатый,
Карну обезглавил стрелою заклятой:
Так Индра от зла все живое избавил,
Он Ври́тру стрелой громовой обезглавил.
Так был обезглавлен на поприще бранном
Сын Солнца, Карна, — сыном Индры, Багряным!
С тех плеч голова на равнину слетела,
Упало затем и могучее тело.
Как солнце в зените на небе осеннем,
Наполнив сердца храбрецов потрясеньем, —
Свалилась во прах голова: наступила
Пора, чтоб за гору скатилось светило,
И вот его диск, цветом крови окрашен,
Горит за горой среди пастбищ и пашен…
Познавшая благо, душа не хотела
Покинуть красивое, мощное тело, —
Вот так покидает свой дом неохотно
Владелец дворца, где богатство — бессчетно.
А тело лежало, безгласно, безглаво,
Потоки из ран извергались кроваво, —
Не горный ли кряж ниспровергнут высокий
И, охрой окрашены, льются потоки?
Сиянье из тела Карны излучалось,
Рожденное Солнцем, к нему возвращалось,
Сливалось с закатным свечением алым…
Застыли пред зрелищем столь небывалым
В молчании две потрясенные рати:
О, так еще день не пылал на закате!
Но сомаки, быстро и шумно воспрянув,
Содеяли весело бой барабанов,
В литавры ударили перед войсками,
Плащами размахивали и руками,
И в раковины затрубили пандавы:
Их недруг лежал бездыханный, безглавый.
Довольны и Кришна и Арджуна были
И радостно в раковины затрубили.
Так Солнца достигло сияние тела,
А тело — в пыли — словно Солнце горело!
В нем стрелы торчали, и ток непрестанный
Струился из каждой зияющей раны.
Восславили Арджуну воины рати,
Гремели восторг и веселье объятий,
Теперь для пандавов не стало печали,
Плясали одни, а другие кричали:
Сын Радхи, внушавший им ужас дотоле,
Лежал распростертый на воинском поле!
Его голова — предвечерней порою —
Горела, как солнечный шар за горою.
Она, словно жертву принявшее пламя,
[143]Теперь отдыхала, насытясь дарами.
А тело со множеством стрел красовалось, —
Иль Солнцем сиянье лучей создавалось?
Те стрелы-лучи, среди праха и пыли,
Пандавов слегка лишь огнем опалили.
Был Временем срезан Карна, и светило
За кряжем закатным свой свет закатило.
Был Временем-Арджуной муж обезглавлен,
Судьбой венценосной за гору отправлен.
Сраженного в битве узрев исполина,
Узрев отсеченную голову сына,
Померкло печальное Солнце в лазури,
Замолкли и флейты, и трубы, и турьи
[144],
Поникла и войск Дхритараштры гордыня:
Скончался Карна — их оплот и твердыня!
Не демон ли Раху похитил светило,
И тьма побежденную рать обступила?»
