Путники достигают реки Тамаса. Спускается ночь. Они располагаются на ночлег. Рама и Сита засыпают. Лакшмана и Сумантра до рассвета беседуют о несравненных доблестях старшего сына Дашаратхи. Едва озаряется небо, изгнанники вновь пускаются в путь. Пробудившиеся жители Айодхьи уже не находят любимого царевича. Меж тем колесница, ведомая Сумантрой, уносится все дальше на юг. Изгнанники достигают вод Ганга. Здесь они ласково прощаются с возничим, затем, переправившись через священную реку, углубляются в чащу леса. [Рассказ Сумантры о проводах Рамы] (Часть 59) Вернувшись в Айодхью, поведал царю колесничий, Что стала держава обширная горя добычей. «Поникли деревья прекрасные, полные неги, — Сказал он, — увяла листва, и цветы, и побеги, О раджа, везде пересохли пруды и озера, И в дебрях не видно животных, приятных для взора. Не бродят стадами слоны трубногласные в чаще, Немой и пустынной, как будто о Раме скорбящей. Сомкнулись душистые лотосы, грязным налетом Подернута влага речная и пахнет болотом. Не видно ни рыбок, ни птиц, умиляющих душу, Весельем своим оживляющих воды и сушу. Густые деревья, что были цветеньем богаты, Теперь оскудели, утратив свои ароматы. Где ветви клонились, плодами душистыми славясь, Там вянущий цвет не сменяет упругая завязь! О бык среди Ману потомков [199], при въезде в столицу, Встречая пустую, без Рамы, твою колесницу, Никто не приветствовал нынче Сумантру-возницу! На Царском Пути я услышал толпы многолюдной Рыданья о Раме, свершающем путь многотрудный. И жены у башенных окон, сдержаться не в силе, Стонали и слезы из глаз неподкрашенных лили. И, Рамы не видя, прекрасные эти, в печали, Сквозь горькие слезы, друг дружку едва различали. В стеченье народа, где плакали все без изъятья, Друзей от врагов распознать не хватало понятья. Почуя людскую разладицу и неустройство, Слоны ездовые и кони пришли в беспокойство. О раджа великоблестящий, подобна отныне Столица твоя Каушалье, скорбящей о сыне». И слово супруге сказал наделенный всевластьем, Правитель Айодхьи, своим сокрушенный злосчастьем: «Без Рамы — тонуть в океане кручины остался! С невесткой — что с берегом бурной пучины расстался! Мои воздыханья, — сказал он, — как волн колыханье. Воздетые руки, — сказал он, — как рыб трепыханье. Горючие слезы, — сказал он, — морские теченья. И пряди седые, — сказал, — водяные растенья. Горбуньи коварная речь — крокодилов обилье. Кайкейи — врата в преисподнюю, морда кобылья!» [200] Изнывающий от горя и тоски отчаявшийся Дашаратха вспоминает проступок своей юности.
Как-то однажды он отправился на охоту. Ночью он притаился в лесных зарослях на прибрежье Сарайю, куда приходили на водопой буйволы, тигры и слоны. Дашаратха был отменным лучником, он умел подстрелить зверя по одному только звуку, не видя цели. И вот ему послышалось, что булькает вода в хоботе слона, утоляющего жажду. Он выстрелил. Раздался жалобный крик. Оказалось, что попал он в юношу отшельника, что спустился к реке наполнить кувшин водою. Меткая стрела пробила ему грудь. Он умер на руках Дашаратхи. Перед смертью он попросил царевича, чтобы тот поведал обо всем его родителям: ведь слепые, дряхлые старики ждут сына, который пошел за водой, и ни о чем не подозревают. Дашаратха пришел в пустынную хижину и рассказал осиротевшим отшельникам о гибели сына. Отец юноши проклял Дашаратху: «Как мы умираем от горя по сыну, до времени от нас ушедшему, — сказал он, — так ты изойдешь тоскою по сыну, с тобой разлученному!» Отец и мать юноши совершили поминальные обряды и взошли на погребальный костер. Дашаратха рассказывает об этом Каушалье. «Ныне сбывается провещание пустынника: я умираю в тоске по милому сыну», — говорит царь. При этих словах жизнь оставляет его. Айодхья, великий город, охвачен скорбью. Рама и Лакшмана — в изгнанье, Бхарата с Шатругхной гостят у царя кекайев Ашвапати, родного дяди Бхараты. Некому предать тело царя сожжению! Придворные помещают его тело в чан с маслом и посылают гонцов за Бхаратой, новым царем Кошалы. [Сон Бхараты] (Часть 69) Ночною порой, с появленьем посланников знатных, Привиделось Бхарате много вещей неприятных. С трудом на заре пробудился царевич достойный, Тоску и тревогу вселил в него сон беспокойный. Тут сверстники Бхараты, видя царевича в горе, Ему рассказали немало забавных историй. Умели они толковать о смешных небылицах, Плясать, побасёнки и притчи разыгрывать в лицах. Но Бхарата, горестно глядя на эти потуги, Промолвил: «Недоброе знаменье было мне, други! Нечесаный, бледный, мне снился отец ненаглядный. Свалился он в пруд, от навоза коровьего смрадный. Он плавал со смехом и, каши отведав кунжутной, — Я видел, — из пригоршней масло он пил поминутно. Все тело царя Дашаратхи лоснилось от масла. Упала на землю луна и мгновенно погасла. Иссякшие воды морские и землю во мраке Узрел я, и сразу объял меня ужас двоякий. Еще мне привиделись нынче другие напасти: Что бивень слона ездового распался на части, Что жарко блиставшее пламя внезапно потухло, Что разом листва на деревьях свернулась, пожухла. Мне снилось, — окутаны дымом, обрушились горы, А твердь под ногами разверзлась, и нет им опоры! И в черном убранстве — отца на железном сиденье, Влекомого женщиной черной, мне было виденье. Царя украшали багряных цветов плетеницы. Ослов увидал я в оглоблях его колесницы, Что к югу стремилась [201], а мерзкая ракшаси [202]в красном Глумилась над ним, сотрясаема смехом ужасным. Чью гибель, друзья, знаменует виденье ночное? В нем было для нашего рода предвестье дурное! Кто едет во сне в колеснице, влекомой ослами, Тому угрожает костра погребального пламя! И горло мое пересохло, и дружеской шутке Внимать я не в силах, как будто не в здравом рассудке. Дрожу от боязни, хоть страх недостоин мужчины. Слабеет мой голос, поблекла краса от кручины. Я словно в разладе с собою самим без причины». вернуться О бык среди Ману потомков… — Санскритское слово «ришабха» (буквально: «бык, буйвол») употреблялось в качестве обращения или титула в отношении лиц мужского пола и выражало крайнюю степень восхищения и уважения говорящего к адресату, приблизительно соответствует эпитетам типа «мужественнейший, храбрейший, сильнейший» и т. п. «Ману» прозывался каждый из четырнадцати великих Прародителей рода человеческого (само слово «ману» буквально значит: «человек»); здесь имеется в виду так называемый Седьмой Ману — Ману Вайвасвата — основатель рода Рагху, к которому принадлежал и Дашаратха, первый царь Айодхьи. вернуться Кайкейи — врата в преисподнюю, морда кобылья… — Подразумевается так называемый «подводный огонь», имеющий облик гигантского лошадиного черепа и проживающий на дне Мирового Океана, воды которого он пожирает. вернуться …его колесницы, // Что к югу стремилась… — В южной стороне света обитает бог смерти Яма; ослы в упряжке, колесница, влекомая к югу, черная и красная одежды женщин (цвета бога Ямы), несомненно, указывают на преждевременную смерть царя Дашаратхи. вернуться Ракшаси(«та, от которой следует беречься») — демоница, питающаяся сырым мясом и человеческой плотью; как и демоны — ракшасы, ракшаси мешают жертвоприношениям лесных отшельников, похищая приготовленных для жертвы животных и продукты. |
