Хануман, поначалу приняв за Ситу главную супругу Раваны Мандо́дари, поразмыслил и убедился в своей ошибке: верная, любящая Сита не могла находиться в опочивальне Раваны. Она, скорее, лишила бы себя жизни. Продолжая поиски, сын Ветра забрел в трапезную повелителя ракшасов. [Трапезная Раваны] (Часть 11) Еды изобильем и пышным убранством довольный, Мудрец Хануман восхищался палатой застольной. Вкушай буйволятину, мясо кабанье, оленье! Любое желанье здесь может найти утоленье. Павлины и куры нетронуты были покуда, Под ними блистала, как жар, золотая посуда. С кабаниной сложены были в огромные чаши Куски носорожины, выдержанной в простокваше. Там были олени, козлы, дикобраз иглокожий И солью сохальской приправленный бок носорожий. Была куропаток и зайцев початая груда, И рыба морская, и сласти, и острые блюда. Для пиршества — снедь, для попойки — напитки стояли. На снадобьях пряных настойки в избытке стояли. Повсюду валялась браслетов блистающих бездна! Пируя, красавицы их растеряли в трапезной. В цветах и плодах утопая, исполнен сиянья, Застольный покой походил на венец мирозданья. Роскошные ложа расставлены были в трапезной. Она без лампад пламенела, как свод многозвездный. И эта застольная зала еще светозарней Сдавалась от яств и приправ из дворцовой поварни, От вин драгоценных, от ма́дхвики [256]светлой, медовой, От сладких настоек, от браги цветочной, плодовой. Ее порошком насыщали душистым и пряным. Чтоб вышел напиток пахучим, игристым и пьяным. Цветами увенчанные золотые сосуды, Кристальные кубки узрел Хануман крепкогрудый И чаши, где в золоте чудно блестят изумруды. Початы, вина дорогого кувшины стояли, Другие — осушены до половины стояли; Иные сосуды и чаши совсем опустели. Неслышно скользил Хануман, озирая постели. Он видел обнявшихся дев, соразмерно сложенных, Вином опьяненных и в сладостный сон погруженных. Касаясь венков и одежд, ветерка дуновенье В разлад не вступало со зрелищем отдохновенья. Дыханье цветочное веяло в воздухе сонном. Сандалом, куреньями пахло, вином благовонным. И ветер, насыщенный благоухающей смесью, Носился над Пу́шпакой дивной, стремясь к поднебесью. Блистали красавицы светлой и черною кожей, И смуглою кожей, с расплавленным золотом схожей. В обители ракшасов, грозной стеной окруженной, Уснули, пресытясь утехами, Раваны жены. Тела их расслаблены были питьями хмельными. Их лица, как лотосы ночи, в сравненье с дневными Поблекли… И не было Ситы прекрасной меж ними! …Неожиданно внимание Ханумана привлекла цветущая ашоковая роща, охраняемая грозными ракшасами. Обманув их бдительность, он прокрался к высокой стене, окружавшей это священное место.
Равана в своем дворце на Ланке Фрагмент индийской миниатюры. Пенджабская школа, XVIII в. [Хануман входит в рощу] (Часть 14) Всем телом своим ощущая восторг и отраду, Вожак обезьяний проворно вскочил на ограду. Он видел тенистые купы ашоки и шала, Чампа́ка [257], обильно цветущая, пряно дышала. Слегка обдуваемое ветерком тиховейным, Змеиное древо цвело по соседству с кофейным, Которому имя дано «обезьяньего зева». Удда́лака [258]благоухала и справа и слева, И амры [259]стояли, опутаны сетью чудесной Цветущих лиан, в глубине этой чащи древесной. Туда Хануман устремился с ограды отвесной. Над золотом и серебром отливавшей листвою Пронесся стрелой, разлученной с тугой тетивою! Блистая, как солнца восход, красотой и величьем, Была эта роща наполнена щебетом птичьим. Пернатые пели, носились олени стадами, Зеленые ветви пестрели цветами, плодами. Прекрасна была эта роща, где сердце ликует, Где ко́киль, объятый любовным томленьем, кукует, Деревья цветущие рой облепляет пчелиный, И резко кричат опьяненные страстью павлины. Храбрец Хануман, по деревьям снуя без помехи, Искал дивнобедрую царскую дочь из Видехи. Но птиц мириады, блаженно дремавшие в гнездах, Внезапно разбужены, прянули стаями в воздух. И вихрь обезьяну осыпал дождем разноцветным, — Душистых цветов и соцветий богатством несметным. И Ма́руты отпрыск [260]отважный, исполненный мощи, Цветочным холмом красовался в ашоковой роще! Живые созданья, безмолвно дивясь Хануману, Считали проворным весны божеством обезьяну. Металась она, сотрясая зеленые кущи, Срывая покров обольстительный с рощи цветущей. Деревья стояли, под стать проигравшим одежду Нагим игрокам, заодно потерявшим надежду. Как ветер стремглав облаков разгонял вереницы — Вожак обезьяний лиан разрывал плетеницы. Руками, ногами, хвостом он завесу густую Шутя разрубил и дорожку узрел золотую. За этой дорожкой тянулись другие, одеты В кристаллы, блистающее серебро, самоцветы. Глядел Хануман изумленно и благоговейно На чистую, светло-прозрачную влагу бассейна. Его берега златолиственной сенью блистали. Игрой самоцветов ступень за ступенью блистали. На дне — жемчуга и кораллы затейно блистали. Украсив песчаное ложе бассейна, блистали. Цвели голубые и белые лотосы пышно, И лебеди по водоему скользили неслышно, Кричали казарки, и щебет камышниц датьюха Звучал над озерною гладью приятно для слуха. Журчали ключи и поили деревья мимозы Водой животворной, как а́мрита, чистой, как слезы. Ряды олеандров предстали очам Ханумана, И купы цветущие райского древа — сантана [261]. Поросшая зеленью, схожая с каменной тучей, Открылась громада горы обезьяне могучей. Блистающий пик обступали утесы и кручи. В утробе горы обнаружились ходы и своды. Прохладные гроты ее были чудом природы. Река с крутизны, уподобясь рассерженной деве, Летела, как будто покинув любовника в гневе. Толпою деревья вершины к теченью склоняли, Как будто красотку друзья к примиренью склоняли. Река повернула, движенье замедлила кротко, Как будто сдалась на друзей уговоры красотка. С жемчужным узорчатым дном и водою холодной Затейливый пруд увидал Хануман благородный. Ступени спускались туда самоцветные, с блеском, Прохладною влагой пруда омываемы с плеском. И росписью был водоем изукрашен чудесный: Дворцами, как будто их выстроил зодчий небесный, Стадами красивых животных, резвящихся в пущах, Садами, где высились купы деревьев цветущих. Вокруг водоема скамейки златые попарно Стояли в тени, под густыми деревьями «парна» [262]. Широким зонтом златолистые ветви ашоки, Роскошно блистая, раскинулись на солнцепеке. Вокруг зеленели поляны, потоки плескали. Цветущие заросли взор обезьяны ласкали. Деревья одни — пестротой изумляли павлиньей: Окраской своей золотой, и зеленой, и синей. Дивился пришелец деревьям другим, златолистым, Чей ствол горделивый отсвечивал золотом чистым. Как тьмы колокольчиков нежных деревья звучали, Когда ветерки золотыми ветвями качали. вернуться Мадхвика— хмельной напиток, приготовлявшийся из пальмового сока и меда. вернуться Чампака— название дерева, цветущего желтыми, очень приятно пахнущими цветами; его пыльца шла на изготовление особого сорта пудры. вернуться Уддалака— название растения («паспалум фрументацеум») и его цветов. вернуться Амра— разновидность манговых деревьев. вернуться Маруты отпрыск(отпрыск «марута»). — Имеется в виду Хануман, который был сыном одного из ветров («марута»), а именно — бога Вайю; «марута», таким образом, — патроним Ханумана. вернуться Сантана(«непрерывное») — название одного из пяти волшебных деревьев, растущих в саду рая Индры; исполняет желания. Его наличие в саду Раваны свидетельствует о необыкновенном богатстве царя ракшасов. вернуться Парна(«лист») — считавшееся священным дерево с большими листьями и прочной древесиной («бутеа фрондоза»). |
