А змей между тем умножалось потомство.
Обычаем было у змей вероломство.
Плодились они, размножались бессчетно,
Хотя пожирал их Гаруда охотно.
Но были и добрые, чистые змеи,
А всех благонравней, сильнее, мудрее
Был Шеша, в обетах своих неизменный,
Усердный паломник, подвижник смиренный.
Покинул он змей и молитвам предался,
Одним только воздухом Шеша питался.
Твердил он: «Голодная смерть мне милее,
Чем жить, как живут вредоносные змеи».
Рвались его мышцы, его сухожилья,
И высохла кожа его от бессилья.
Спросил его Брахма, великий деяньем:
«Зачем ты бичуешь себя покаяньем?
Чего ты желаешь? И в чем твое бремя?
Зачем ты покинул змеиное племя?»
«О Брахма, всю правду обязан сказать я:
Противны мне змеи, противны мне братья!
Жестоки, трусливы, сильны и коварны,
Они ненавидят наш мир светозарный.
Один перед силой другого трепещет,
Один, озлобясь, на другого клевещет,
И дни провожу я в посте, в покаянье.
Чтоб даже в посмертном своем состоянье,
Когда я покину змеиное тело,
Вовек не имел я со змеями дела!»
Всесущий ответствовал, выслушав Шешу:
«Доволен тобою, тебя я утешу.
Я знаю, о змей, каковы твои братья,
Над ними нависла угроза проклятья,
Но также, о Шеша, я знаю о средстве,
Которое может спасти их от бедствий.
Ты, лучший из змей, от коварства избавлен,
Твой разум к деяниям добрым направлен.
В одной справедливости ищешь отраду, —
О Шеша, чего же ты хочешь в награду?»
Ответствовал змей: «Ничего мне не надо,
Добро и любовь — правдолюбца награда».
Сказал ему Брахма: «О змей наилучший,
Смиренный, себя покаяньем не мучай.
Твою добродетель с любовью приемлю.
Отныне поддерживай шаткую землю
С ее городами, лесами, горами,
С ее рудниками, полями, морями.
О змей, потрудись для всеобщего блага,
Да станут устойчивы суша и влага!»
Был Шеша обрадован светлым уделом,
И стал он поддерживать собственным телом
Богиню Земли, что, на змее покоясь,
Моря́ повязала вкруг стана, как пояс.
Второй среди змей в государстве змеином
Был Васуки признан тогда властелином,
А с Такшакой, с третьим, во всем государстве
Никто не сравнялся во зле и коварстве.
Вот Кашьяпа, в царстве бывавший змеином,
Узнал, что, к тому побужденный Шрингином,
Змей Такшака ныне владыку отравит,
Его в обиталище смерти отправит.
Подумал подвижник, мудрец наилучший:
«Владыку от смерти спасу неминучей,
Царя исцелю от змеиного яда,
За доброе дело мне будет награда».
Он двинулся к цели, что в сердце наметил,
Но Такшака-змей на пути его встретил.
Постиг ядовитый и ложь и двуличье,
Он бра́хмана старого принял обличье.
Спросил у подвижника жрец престарелый:
«О бык средь отшельников, кроткий и смелый,
Куда ты спешишь? Для какого деянья?»
И Кашьяпа молвил: «Спасти от страданья
Парикшита мудрого: Такшака ныне
Ужалит его и приблизит к кончине.
Затем и спешу я, о жрец седоглавый,
Чтоб ныне царя не лишились пандавы.
Нависла беда. Торопиться мне надо,
Царя исцелить от змеиного яда».
«Я — Такшака, — змей отвечал, — я тот самый,
Кто ввергнет царя в обиталище Ямы,
Властителя смерти. Парикшита ныне
Ужалю я жалом в его же твердыне.
Сегодня владыки лишатся пандавы;
Царя не спасешь от змеиной отравы!»
Воскликнул подвижник: «Тобою отравлен,
Он мною от гибели будет избавлен.
Я верю, всесильно мое врачеванье:
Могущество знанья — его основанье!»
Ответствовал Кашьяпе змей непотребный:
«О, если владеешь ты силой целебной, —
Смоковницу, друг мой, тогда оживи ты:
Сейчас я кору укушу, ядовитый.
Ужалю, повергну я дерево в пламя, —
Погибнет с ветвями, листами, плодами!»
Подвижник сказал: «О пылающий злобой,
Со мною помериться силой попробуй!»
Змей Такшака мощный, блестя, пресмыкаясь,
Тогда по дороге пополз, усмехаясь,
Вонзил он в кору ядовитое жало,
Смоковница, яда вкусив, запылала.
Она отгорела и стала золою.
Змей Такшака крикнул с улыбкою злою:
«Ты можешь ли дерево сделать из пепла,
Чтоб снова оно зеленело и крепло?»
Весь пепел подвижник собрал и ответил:
«От знанья — могуч я, от разума — светел.
Владычицу этих лесов оживлю я,
Своим врачеваньем ее исцелю я».
Премудрость сильнее змеиного жала.
Из пепла он создал отросток сначала,
Затем деревцо, неумело, несмело,
Листочками тонкими зазеленело,
Затем зашумело великой листвою,
Затем налилось оно силой живою,
Затем заиграло густыми плодами, —
Мудрец был доволен своими трудами.
И, ствол увидав плодоносный, зеленый,
Тем Кашьяпой, мудрым врачом, оживленный,
Змей молвил: «Уменье твое мне открыло,
Что знанье сильней, чем змеиная сила.
Но что ты получишь, мудрец величавый,
Царя исцелив от змеиной отравы?
Ты знаешь, что проклят людей повелитель.
Зачем обреченному нужен целитель?
Достигнешь ли цели, о жалком радея?
Что даст тебе царь, то получишь от змея.
О мудрый, успех твой сомнителен, право,
Померкнет твоя громкогласная слава.
А я, чтобы сердцем познал ты отраду,
Вручу тебе все, что захочешь, в награду».
«Мечтаю, — подвижник сказал, — о богатстве,
Иду я к царю, не чини мне препятствий».
«Я дам тебе больше, чем хочешь, стократно,
Но, Кашьяпа, только вернись ты обратно».
Услышав подобные речи от змея,
Подвижник, движение дней разумея,
Постигнув, что в следствии скрыта причина,
Увидел, что дни сочтены властелина.
Поскольку проклятье должно совершиться,
Подвижник домой порешил возвратиться,
И, змеем богатством большим награжденный,
Обратно отправился дваждырожденный,
А змей, преисполненный злобной гордыни,
Поспешно направился к царской твердыне.
Узнал он, что царь, опасаясь коварства,
Собрал во дворце лекарей и лекарства,
Собрал храбрецов, поседевших в сраженьях,
Собрал мудрецов, преуспевших в моленьях.
А Такшака-змей не любил заклинаний:
Отраву они обезвредят заране!
Решил он: «Мне сильные средства потребны, —
Обман, и коварство, и морок волшебный…»
Есть в мире нетленная, мощная сила,
Она-то, великая, мир сотворила.
Она существует, творить продолжая.
Но в мире есть также и сила другая:
Обман осязанья, и выдумка зренья,
И видимость мощи, и призрак творенья,
Над истинной силой порой торжествует,
И кажется всем, что она существует.
Случается так, что и тот ее хвалит,
Кого она режет, и рубит, и жалит.
Влечет она многих, свой облик скрывая,
Зовут ее майя, обманная майя!
Смотрите на хитрость жестокого змея:
Он змей своих вызвал и, майей владея,
В подвижников праведных он превратил их,
Плодами, листами, водою снабдил их.
Потом приказал им: «К царю над царями
Ступайте спокойно с благими дарами».
Кто б мог догадаться, что лживы растенья,
Вода — наважденье, плоды — привиденья!
С плодами, листами, водой светлоликой
Предстали отшельники перед владыкой.
Он принял дары, мудрецам благодарный.
Не знал он, что странники эти коварны.
И стала душа у царя веселее.
Когда удалились отшельники-змеи,
Друзей и вельмож удостоил он чести,
Сказал им: «Со мною отведайте вместе
Плодов этих сладких, красивых, душистых.
Полученных мной от подвижников чистых».
И вот на плоде, что владыке достался,
Чуть видный, безвредный червяк показался.
Черны были узкие, томные глазки,
А скользкая кожица — медной окраски.
Советникам молвил властитель державы:
«Теперь ни к чему опасаться отравы.
День гаснет, и нечего больше страшиться.
Но так как проклятье должно совершиться,
То мы червяка возвеличить сумеем,
То мы наречем его Такшакой-змеем.
Меня он укусит, и в это мгновенье
Свершится греха моего искупленье!»
Советники, движимы роком всевластным,
Владыке ответили словом согласным,
А царь засмеялся и с вызовом змею
Себе червяка положил он на шею.
В беспамятство впал он, а все же смеялся,
Смеялся, а к смерти меж тем приближался.
Меж тем из плода, извиваясь кругами,
Змей Такшака вышел, прожорлив, как пламя.
Обвил он царя, смертным ужасом вея, —
Советники в страхе увидели змея!
Они разрыдались в безмерной печали,
От шипа змеиного прочь убежали.
В Парикшита жало вонзил ядовитый,
И царь задохнулся, кругами обвитый.
Тут на́ небо Такшака взвился могучий,
Подобный живой, огнедышащей туче,
И, лотос окраскою напоминая,
За ним полоса протянулась прямая,
Подобная женской прически пробору.
И рухнул дворец, потерявший опору,
Упал, словно молнией быстрой сожженный:
Сожрал его пламень, из яда рожденный.
А в груде развалин, с обломками рядом,
Лежал повелитель, отравленный ядом.
Суровей никто не видал наказанья…
На этом главу мы кончаем сказанья.
