Забавно, что, вопреки логике, мы окажемся по разные стороны баррикад: ты будешь мечтать о смерти вместо жизни; я буду надеяться, что ты проживешь еще немного, — ведь, продлевая твои страдания, я продлеваю свое удовольствие.

Должен признать, ты тот еще орешек — большинство мужчин так боятся утонуть, что сразу же мне все выкладывают. Ты же, похоже, привычен к тому, что вызывает у других людей панику. Очевидно, вода тебе не страшна, так что придется поискать другие варианты. Могу тебя заверить, этих вариантов — превеликое множество, и я с нетерпением жду возможности их опробовать.

Но, как мастер своего дела, который в первую очередь должен получить информацию, я тебя прямо спрошу — может, сразу скажешь то, что мне нужно? Как джентльмен джентльмену? Где документы?

Они у Петры, подумал Бун. Я оставил их у Петры дома.

— Какие документы? — произнес он вслух.

— Ох, как хорошо, — обрадовался Голос. — Я такнадеялся, что ты именно это и скажешь!

Бун услышал, как понемногу утихает шум мотора. Лодка сбросила скорость и медленно поплыла в сторону берега. Через несколько минут они стукнулись обо что-то твердое. Раздался скрежет металла о дерево.

Мы не успели отплыть так далеко, чтобы уже добраться до Мексики, подумал Бун.

Его вытащили из лодки и поволокли по причалу — Бун чувствовал, как под его ногами прогибается дерево. Затем они начали карабкаться вверх по холму.

С обеих сторон Буна придерживали за локти, но не особенно крепко — видимо, стражники решили, что он не станет сопротивляться. В общем, логично, признал Бун, вспомнив про свои связанные руки и ноги.

— Куда мы идем? — спросил он.

— В место безмятежно тихое и полное невыносимой боли, — ответил Голос.

Бун попытался вычислить угол и расстояние, с которого доносился Голос, затем вывернулся из рук охраны и, бросившись вперед, согнул колени и с силой ударил. Его ноги влетели во что-то мягкое, и он услышал, как вскрикнул Голос. Затем что-то тяжелое упало на доски.

— Мое колено! — вопил Голос.

Бун прижал подбородок к груди как раз вовремя — его начали бить.

Рукоятки пистолетов, ботинки и кулаки обрушивались ему на плечи, на ноги, ребра — но только не на голову. Они не хотят, чтобы я умер или потерял сознание, понял Бун. Так что Бун лежал и старался сосредоточиться на стонах Голоса.

— Уберите его, — наконец велел оправившийся Голос.

Бун услышал, как отъехала дверь микроавтобуса. Его подняли и втолкнули внутрь.

Дверь закрылась.

Петра сидела на полу своей гостиной, пристроив ноутбук у скрещенных ног, держала в правой руке чашку чаю и занималась тем, что у нее получалось лучше всего.

Организацией.

Вбив данные из документов Николь, она проводила перекрестные ссылки между записями, пока программа не начала выдавать ей паутину из имен, названий фирм, домов, фамилий инспекторов, геологов, политиков, членов городского совета, судей и других уважаемых граждан.

Программа присвоила каждой взаимосвязи свой цвет, и через пару часов монитор покрыла густая пестрая паутина — коррупционный узор в стиле Джексона Поллока, [64]в центре которого стоял Билл Блезингейм и «Райские кущи».

Нажав кнопку, она смотрела, как сеть создает паутинки внутри себя, расширяясь все больше и больше. Как будто наблюдаю в микроскоп за размножением раковых клеток, думала Петра, глядя на получившиеся картинки.

Вдруг раздался звонок домофона.

Кого, интересно, нелегкая принесла в такое время?

— Бун? — спросила она, подойдя к микрофону.

— Да, — раздался ответ.

Петра открыла дверь.

Мысли людей в первые часы после похищения удивительно схожи.

Поначалу, едва оправившись от шока, человек какое-то время не верит в реальность происходящего. Затем неверие сменяется отчаянием. Потом в игру вступает инстинкт самосохранения, порождая надежду, основанную на одном-единственном вопросе.

Ищет ли меня кто-нибудь?

Похищенный вспоминает, каким должен был быть его день, вытаскивает из памяти все те мелкие детали, что составляют нашу жизнь, рутину, определяющую каждый шаг, и пытается взглянуть на все это с точки зрения ежедневных человеческих контактов.

Кто поймет, что я пропал?

И когда?

В какой момент кто-то заметит, что меня нет, и задумается, куда же я делся. Это может быть супруг, коллега, друг, начальник или подчиненный. Или дама, что продает мне по утрам кофе, или парнишка с парковки, или охранник, или секретарша?

Для большинства людей, занятых на большинстве обычных работ, каждый день включает в себя длинный список рутинных встреч и разговоров с людьми, чье беспокойство может зародиться только из-за того, что вы не пришли на работу или в школу или не вернулись домой.

Но как быть человеку, который работает сам на себя, не придерживаясь никакого графика? Который живет один, без семьи; чья работа заставляет его мотаться по самым разным местам в самое разное время дня и ночи, зачастую втайне от всех? Такого человека никто нигде не ждет, никто не забеспокоится, не увидев его, не начнет его искать.

Такие мысли одолевали Буна, когда он лежал на полу грузовика. Эдакое принудительное исследование собственной жизни и ее связей с жизнями других людей.

Кто же будет меня искать?

В каком месте меня будут завтра ждать?

На встрече конвоиров зари.

С тех пор как мне стукнуло пятнадцать, я практически каждый день приходил утром на собрание конвоиров, думал Бун. Так что если я там не покажусь, кто-нибудь должен задаться вопросом: «А где же Бун?»

Вот только все это уже в прошлом. Из-за моего добровольного изгнания из команды конвоиров, единодушно ими принятого, всех теперь скорее удивит, если я приду на встречу, а не наоборот. Они ни о чем не догадаются, и им будет наплевать. Наверное, подумают, что я все еще пытаюсь разобраться со своей жизнью.

Значит, переходим к следующему пункту.

Часу джентльменов.

Следующая фаза ежедневной сёрферской рутины, моя новая сёрферская обитель.

Я сказал Дэну Николсу, что встречусь с ним в час джентльменов, но вспомнит ли он об этом? Или нет? Да и с чего ему волноваться? Ну не пришел Бун, и что с того? Дэн не подумает, что что-то не так. Решит, что я наверняка занят еще каким-нибудь делом, вот и все. А если кто еще из старичков, чешущих языками на пляже, заметит, что меня нет, тоже никаких выводов не последует. Ну нет его и нет. Какая разница.

Едем дальше.

Обычно после сёрфинга я завтракаю в «Вечерней рюмке». Обратит ли там кто-нибудь внимание, если я не приду?

Не НеСанни.

Не Санни-Дженнифер.

Как правило, по утрам я захожу в офис. Но и это бывает не каждый день. Внизу в магазине будет дежурить Шестипалый, но, так как он на меня злится и считает предателем, ему наплевать, приду я или нет, если он вообще это заметит — Шестипалый не особо обращает внимание на окружающий мир.

Значит, остается Живчик.

Который каждое утро сидит как сыч, ждет, когда же я заявлюсь, и погружается в злорадную печаль, если я опаздываю особенно сильно. Живчик — мой последний друг, он увидит, что меня нет, но сделает ли он из этого какой-нибудь вывод? Или просто сочтет, что я в очередной раз где-то гуляю или расследую дело?

Вот Санни бы заметила мое исчезновение.

Но Санни уехала. Санни катается на доске и позирует для камер по всему миру.

Пит.

Петра Холл.

Пит знает, во что мы ввязались, но она не знает, во что мы ввязались.Она понятия не имеет, куда мы вляпались, и в этом есть и хорошая сторона: никто не хватится меня еще очень долго, и все это очень долгое время я должен держать рот на замке и ни за что не выдать им Петру. Или придется заставить их убить меня, прежде чем я расколюсь и расскажу им про нее.

Вдруг до него дотронулась чья-то рука. С Буна содрали клейкую ленту.