— Мы все умрем… — тихо обреченно сказал кто-то из люты.
Я быстро переоделась в свой костюм, пока Эфраимос гримировал меня прямо здесь.
— Музыку!
И для меня прямо на глазах, все они перестали существовать. Как и для остальных танцовщиков. Я ожидала своей партии, и настраивала душу…
Я даже не помню, как наступила секунда выхода для игры на публике… Для меня времени словно не было… Радом что-то быстро говорил и организовывал, но я этого уже не помню… Кто-то командовал. Забегали взрослые тэйвонту, прикрывая сцену и первые ряды… Но я помню, что с утра ничего не ела, ведь я уже за много часов была на сцене, еще и еще раз проходя в уме элементы роли… Когда я перед выходом на сцену взглянула на набитый как бочка амфитеатр на почти сотню тысяч человек — мне стало дурно… Они волновались, как море.
Все смешалось…
Я чуть не пропустила начало…
— С Богом, — шепнула Рила, подтолкнув меня. Но я уже этого не слышала — я была там!
Радом был тоже уже был в первом ряду, и я вся дрожала… Я волновалась…
Но как только я оказалась на сцене, мной овладело удивительное спокойствие и тепло… На меня устремились тысячи враждебных глаз.
Но мне уже было все равно. Я засмеялась… Что-то случилось, со мной…
Дьявольское вдохновение захватило меня, и вместе со мной вдруг поплыл даже враждебный зал…
Я дерзко подняла голову, и мой дерзкий облик поплыл над городом, в первый раз усиленный в миллионы раз, искаженный болью…
И я сделала первое па…
Я почувствовала, как ринулись навстречу сердца и глаза зрителей. Я была Маэ, я снова жила на земле, и моей жизнью сейчас пульсировали все сердца собравшихся здесь. Я как бы ласкала слушателей своим сердцем, которое переполняли сейчас токи горячей ощутимой любви, пекучее огненное тепло, подымавшееся из самых его недр. Ласкала песней танца. Я ничего не боялась. Мой танец коснулся их сердец.
Я не знала, сумела ли сейчас донести до людей в полной мере чистоту и прозрачность Великого Чувства, но не останавливалась мыслью на этом, осторожно и бережно подымая потоки чувства, идущие ко мне от зрителей… Поистине — я была сейчас Жрецом и ткала тонкое мастерство просветления их духа.
Я плыла… Я видела их огромные глаза…
И пьеса, роль, танец, только усилились струями внимания и мысли миллионов людей, я росла их энергией, а не страдала от нее; я брала ее у них и возвращала к ним же, возвысив и облагородив ее, где я была нечто вроде фокуса и перерабатывающего центра…
Но уже после первого выхода случилось нечто странное… Не было обычных бурных аплодисментов, взрывов восторга, любви… Какое-то абсолютное, полное, молчание… Ни одного звука не доносилось из зала, ни хлопка, ни крика браво, даже дыханий. Они лежали, устремив глаза вперед на сцену, и не дышали. Не было даже враждебных криков… Полное молчание… Оно было таким полным, что я поняла — это провал…
Но Маэ жила во мне…
Вот он, Лан… Почему-то это Радом… Почему вдруг?!! Где танцовщик!?! Сердце забилось…
— Ты мавка!?
— Меня зовут Маэ… — со слезами тихо отвечаю я, чтоб никто не слышал…
И все плывет…
Даже не знаю, как я продержалась…
Но я играла, сжав зубы, полностью забыв про все… Поскольку я была все время на сцене, и держалась данная двухчасовая постановка в основном на мне… Я видела недоуменные, огорченные, растерянные, заплаканные лица актеров, не понимавших, что происходит. И, сцепив зубы, я ободряла их… Предаваться горю буду позже, когда этот невыносимый позор кончится…
Все плыло… Почему Радом, почему кого-то выносят окровавленного со стрелой и оказывают скорую помощь, почему тэйвонту стоят вокруг сцены в три ряда с суровыми лицами?
И полное молчание…
А потом во мне начало нарастать какое-то ошеломительное спокойствие… Я полностью отдалась потоку, все понимала, все контролировала, но уже не могла остановиться… Я была выше этого… И от каждого моего жеста вздрагивал зал… Но молчал…
С какой любовью шла моя девочка на руки Лану…
И все больше почему-то на сцене тэйвонту, и куда-то уносят тэйвонту актеров…
И они постепенно заменяют выбывающих актеров… Откуда-то свистят стрелы, но я их не замечаю… Я танцую среди них, легкая и печальная, как перышко… Только
Рила осталась из прежнего состава… Но она танцует, как настоящая принцесса
Ришка, в плотном кольце прикрывающих ее тэйвонту… И она в настоящем легком и очень дорогом аэнском военном доспехе…
Как Радом обнимал меня! Откуда он знал сцены? Боже, бесстыдный!
Не знаю, как я продержалась до конца, до последнего действия, не нарушив ни одного внутреннего или внешнего проявления, а, наоборот, выложившись полностью, до конца… Ведь это была так любимая мной великая история о великой и трагичной прекрасной любви…
Когда я окончила последний танец, молчание стало просто бездонным… Оно было абсолютным… И почему-то тысячи смотрящих глаз. Даже мой слух тэйвонту не слышал ни одного звука, точно они там замерли… По роли я опускалась на землю возле любимого Героя. И засыпала, счастливая, в его руках… Я лежала и плакала. Такого позора и унижения, и провала я не испытывала никогда… Мне хотелось умереть…
Не знаю, сколько это длилось… Я знала, что такого провала я не переживу…
Ведь это я была виновна в нем, ибо именно я вела танец, вела партию, вела все… Я плакала и ничего не видела, ибо должны были опустить занавес… Черт с ним, с искусством — уйду в солдаты…
…А потом раздался удар и страшный треск, и я вжала голову, от удара по ушам, поняв, что снова началось страшное землетрясение, как десять лет назад. Так мне и надо — подумала я сквозь слезы… Я даже не собиралась прятаться и вставать… Я хотела умереть… Этот страшный грохот давил уши…
Мой взгляд случайно упал на актеров моей группы, вышедших и застывше смотревших большими парализованными глазами прямо в зал…
Медленно, медленно я обернулась…
И безумный невыносимый грохот почему-то стал нестерпимым, словно ответив мне, усилившись еще тысячекратно…
Это были аплодисменты!
Все сотни тысяч людей стояли стоя на ногах, плача, безумно аплодируя руками над головой, воздавая почести, которые воздают только императору…
— Она так заворожила зал, — сказала Радому подошедшая сбоку Тигэ, речь которой я краем глаза читала по губам, — что они готовы были убить того, кто нарушит святое мгновение очищающей душу тишины искусства…
Я медленно встала.
Эта картина надолго врезалась мне в память и утешала меня в минуты неудач и сомнений в своем творчестве… Стоящий амфитеатр, плачущие лица и миллионы бешено бьющихся рук, как обезумевшие птицы… Ошалевшие, заплаканные глаза…
— Вставай, вставай, — ошеломленно и испуганно произносил Эфраимос. И я читала его слова по губам, ибо его совершенно не было слышно из-за пугающего, грозного рокота и рева, когда он за руку тянул меня к краю рампы… — Поклонись им же… Они же убьют нас звуком…
Я не поклонилась. Я молча стояла, наоборот, полностью выпрямившись.
…Да, весь громаднейший амфитеатр на сотни тысяч человек был на ногах…
Сотни тысяч мокрых, громадных, счастливых глаз… Они все стояли стоя… Я снова видела миллионы раскрытых ртов; бешено бьющихся над головой, как крылья голубей, рук; безумные, кричащие, рвущие на себе одежду и драгоценности, плачущие лица… Аааааа… Я поняла, что треск и рев это были звуки миллионов ударов ладоней и давно перешедшего возможность разобрать человеческий голос обезумевшего, сумасшедшего, заплаканного крика… Невозможно даже представить подобного безумства…
Я увидела счастливое заплаканное лицо Рилы, странно смотрящей на меня.
Они признали меня как художника, вопреки всему, не побоялись, и воздали почести художнику, которые не воздавали Царям уже сто лет.
Я не поклонилась!
Постепенно они перешли в ритмичные удары и каждый синхронный удар разрывал голову… Эфраимос сел, прикрыв голову. Я спокойно стояла… И все шаталось…
Кричащие, совершенно растрепанные, безумные, дергающиеся люди… Заплаканные, мокрые, срывающие с себя норковые манто и драгоценности, кидающие их на сцену, ничего не соображающие, только рвущиеся поближе к сцене…
