— …Радом, ты что, записался к черным тэйвонту? — заорал старик. — Я, как твой бывший воспитатель и старший по опыту, приказываю… Она больна и нуждается в лекарствах и игрушках, а не в муже… Ты что, как дожуты, решил, что тебе все позволено?… Что?!.. Но почему-то, когда ты вдруг захотел таким образом "помочь" человеку, ты выбрал не старуху, не дурнушку, а самого очаровательного ребенка в Дивеноре… Что значит, простую? Не дури, сам знаешь, что ее безумная красота не столько в чертах, сколько в выражении и ее чистых чувствах, светящихся в этих громадных нечеловеческих глазах… Я кстати, видел такие за всю жизнь всего два раза, и оба раза по линии потомственных королевских семей…

…Радом сдался и словно постарел. Я поняла, что надежды никакой нет, что мольбы мои тщетны… И ринулась прочь… Тэйвонту, у которого я просила, хотел меня удержать, но я вырвалась, и, отчаянно зарыдав, нетвердо пошла к скульптуре Дорджиа. Из-за слез я ничего не видела. Я была больна. Какой-то белый свет давил и палил меня с каждым шагом, выжигая малейшую нечистоту в моей ауре и духе, заставляя трепетать каждую струнку смертельным, фатальным напряжением и экстазом. Божественной, неведомой чистоты и мощи. Но я ничего не сознавала — я только хотела умереть. С трудом дойдя до скульптуры, я обняла ее и отчаянно зарыдала от горя…

Не знаю, мне почему-то казалось, что кто-то бесконечно ласково и нежно утешал меня, вытирая мои слезы белыми, как сноп света руками моего двойника из драгоценного камня… И наполнял меня доброй силой жить, побеждать и исполнить свой долг…

Когда я повернулась, почему-то тысячи глаз неотрывно смотрели на меня…

Я не помню, как меня оттуда забрали. Знаю только, что почти неделю я беспрерывно проспала. И, когда очнулась, надо мной сидел уставший Радом.

— Ты чуть не ушла от нас навсегда… Как ты могла пойти к скульптуре! Это же гибель!

— Я так долго спала?

— Еще чуть-чуть такого сна и вы, леди, уже бы не проснулись… — сказал вошедший тот самый старик из Храма. Увидев его, я отшатнулась и жалобно попыталась вжаться в стену.

— Тебя выхаживал лучший врач тэйвонту, — сказал он, с жалостью поглядев на меня, устало вздохнув и переглянувшись с Радомом. — У тебя действительно потеря памяти. Сейчас ты в Храме, где лучшее место для лечения… Тебя видел человек, встречавший принцев, и не опознал, и таких примет никто из наших не знает. С такими большими глазами было вообще в Дивеноре лишь несколько женщин высокого рода, но они давно или недавно погибли. И смерть их засвидетельствована. В бреду ты говорила на аэнском… Ты знаешь этот язык? — вдруг резко спросил он по аэнски.

— Не знаю, надо его попробовать, — устало ответила я. — Зачем вы нас с Радомом разлучили и мучите?… И мучите, мучите, мучите? Кому помешала бы наша свадьба и наша любовь? Я может, быстрей все вспомнила бы…

— Я не только защищаю тебя от твоей глупости и Радома, но и Радома от тебя, — хладнокровно ответил тот. — Кто знает, вдруг ты вражеский лазутчик? А Радом один из столпов и рычагов влияния в Дивеноре, которого уже словно подменили… — невозмутимо проговорил он.

Я ахнула и мгновенно вскочила, как кошка.

— Вот значит как!

— О, она не кошка, она прямо тигра! — восхищенно вскричал один из вошедших молоденьких тэйвонту, бывших на моей свадьбе и сыгравших в ней такую отвратительную роль.

— И вообще Радому пора исполнять свои прямые обязанности настоятеля и воспитателя замка Ухон. А то он слишком много в последнее время проводит времени вне замка. Хотя он самый главный среди тэйвонту и второй человек после короля и королевы в Дивеноре, но он согласился со мной, что вам надо подождать со свадьбой, пока ты не вспомнишь, кто ты такая и не пройдет амнезия, — вдруг неожиданно закончил он.

Радом с состраданием и мукой во взоре посмотрел на меня.

— Он прав… Они отравили воздух счастья… Если даже я найду священника, согласившегося обвенчать нас, мы все равно будем считать наш брак словно каким-то ненастоящим, негодным, не святым, без прежнего величия и счастья… Я думаю, надо быстрей выяснить, кто ты и откуда… И вернуть себе сознание священности и богоугодности этого шага…

— Хотя я больше жизни ценю свою женскую честь, но бывают ситуации, когда нужно пренебречь обычаями во имя чести, если они негодны. Раз так, вообще не нужно обычаев. Я могу принадлежать тебе вне брака, — сказала я, спокойно скидывая одежду, будто в комнате были не люди, а чурки и никого не было вообще кроме Радома.

— Я не принадлежу себе, — печально сказал он, закутывая меня в одеяло. — И не могу нарушить обеты настоятеля — слишком большой вред произошел бы от одного, может, и правильного поступка. Честь и чистота тэйвонту — единственное, на чем еще держится в Дивеноре брак и любовь. Слишком сильны волны разврата. Это вызовет большое смущение умов среди воспитанников, и небывалое — среди людей, которых и без того толкают в пропасть разврата и цинизма в вопросах пола.

Я покорно согласилась, хотя было видно, что я на грани обморока — слишком сильные переживания на самом деле вызвал во мне мой поступок. Я даже не заметила, как потеряла сознание.

— Нет, она определенно безнадежно больна! — сказал молоденький тэйвонту, вылетая из комнаты с запаленным раскрасневшимся лицом.

Последнее, что я слышала, это как Радом говорил мне, что сам доставит в место, где меня нашли, и Рихадо, как зовут старика из Храма, поможет искать оттуда следы моего пребывания…

Я помню, что даже в бессознательном безнадежном состоянии восприняла известие о возвращении на заимку очень дурно…

Выплыла на этот раз я удивительно быстро. Только Радом так боялся за меня, что даже руки у него дрожали. Все не верил, запрещал резкие движения, кормил с ложечки и где только мог, сам носил меня на руках. Впрочем, клянусь честью, в такие моменты я действительно удивительно слабела и размякала, впадая в полусон, что не могла и рукой пошевелить от неожиданно напавшей слабости…

Такая слабость! Просто безволие какое-то… настоящая болезнь… так обмякала в его руках…

Была я сумасшедшая. Что с нее возьмешь?

Впрочем, к Радому тут тоже относились как к чуточку порядочно тронутому. Не в себе. Такое бывает у мужчин. И когда Радом сказал, что он должен быть все время в моей комнате и спать возле меня, чтоб помочь если мне станет плохо, старая тэйвонтуэ, бывшая сиделкой и ухаживавшая за мной, только вытолкала его прочь из комнаты.

— Иди, иди, греховодник…

Сама она всю жизнь прослужила у принцессы, отданной замуж по политическим причинам в одно из далеких маленьких вассальных государств Дивенора. И только сейчас, через пятьдесят лет, вернулась домой. Оттого что принцесса отдала, наконец, свои копыта. Пропустив в Дивеноре все на свете, все смуты и перемены и революции. И теперь была самой твердой ревнительницей древних обычаев и традиций. Будто и не было ничего, и существует только король. Было бы ей, эх, пятнадцать лет! Изведала она б, что то за пытка…

Радом, конечно, ни в какой замок не поехал — там все равно были заместители, которых он вырастил. Им полезна и практика. Так он сказал.

Воспитание детей в замке-полигоне Ухон было поставлено традицией на поток — настоятель только организовывал и незаметно направлял, вправлял и контролировал. И воспитывал, конечно, своим авторитетом, магнетизмом, мудростью…

И сейчас он тоже их воспитывал. Как говорил Рихадо, — своим примером, — что бывает с теми сильными и волевыми бойцами, которые слишком близко приближаются ко всяким молодым вертихвосткам…

Впрочем, молодежь на сие охотно смотрела и действительно восторженно училась…

Я была беспомощна, как тетеря. Радом даже переодевал меня…

Радом как раз водил меня по Храму, поддерживая, несчастную калеку и уча меня на живописи Храма наблюдательности, что я делала с охотой и радостью, лишь бы только он меня держал, когда для меня запахло опасностью. Сильно завоняло, хотя вокруг даже для моей изощренной зоркости ничего подозрительного здесь не было. Не став ждать, что ж интересненького произойдет, я опрокинула подсечкой