Я ошеломленно глянул на него.
— Тебя?
— Конечно… — гордо пожал плечами он. А потом закусил губу. — А я-то думал, что она не в силах расстаться! — горько и обиженно сказал он.
— Причем тут ты? — сквозь зубы спросил я, начиная наливаться злостью на него. — Да кто ты?
И он, и он, похоже, был обо мне того же мнения.
— Юния? — недоуменно одновременно воскликнули мы оба.
Ничего не понимая, мы озлобленно уставились друг на друга. Потом начало приходить какое-то прозрение. Кажется, кто-то говорил когда-то вчера или позавчера, что одну из гаэтан зовут Юния. И еще говорил…
Мы недоуменно тупо смотрели на друг друга раскрыв рты, к великому восторгу Чака. Невоспитанный его тэйвонту откровенно потешался над нами.
Сперва нас охватило бешеное возмущение: нас обманули, нас так обманули…
Потом пришла обида. Затем разочарование. Это было такое потрясение! Затем мы были вынуждены рассмеяться…
Крат был груб, он опомнился первым.
— Какое искусство, — неуверенно сказал Крат. — Какая актриса погибла.
— Спектакль, — злобно выплюнул я. — Обман дивенорских лохов…
Как же это произошло? Каким образом это все удалось? И ведь она была не со мной одним! Были моменты, когда я холодно пытался проследить, каким образом
Юния добивалась этого. Кое-что я понял. Но так мало! Единственное — это не было ни чарами, ни гипнозом — все было честно, открыто…
Но странно — в глубине души, как бы ни неистовствовал в обвинениях рассудок, я продолжал думать, что все же что-то было, что хотя бы до половины восьмого она любила, и, конечно, одного меня, и, конечно, любила всем сердцем. Всем сердцам сердцем любила. Всем любовям…
И что совсем невероятно, — сказал мне отец, — я навек остался благодарным ей.
Дело в том, что эти мгновения, когда она меня любила, сделали меня человеком.
Я почувствовал, что могу быть любимым. Я все могу! Эти мгновения женской любви, когда она меня любила всем своим сердцем без зазора и остатка, я сохранил как самые сладкие мгновения. Которые вернулись мне в ликующем ощущении любви твоей матери. Она вдохнула в меня достоинство. Может, мы нуждаемся в женском одобрении, чтобы жить? Чтобы знать, что мы что-то стоим, чего-то достигли. Не только внешне, нет, но именно в развитии духа, в внутреннем совершенствовании, в мощи индивидуальности. Что теперь подросток достиг результата саморазвития внутреннего цветка своего духа, что его душа, дух, стал достойным любви, отдачи себя. Мы внутри остаемся неуверенными в себе детьми, пока не почувствуем благословение женского сердца. Которое выбираем сами по уровню красоты…
Чак потом объяснил, что это не было обманом. Ни мистикой. Скорей — грубо рациональным подходом к любви.
— Что такое красота? — спрашивал он. — Это на самом деле результат внутренней работы нашего сознания (подсознания) по оценке совершенства явления. Более совершенное по каким-то полезным шкалам или соответствию целям явление кажется нам более красивым. Это касается мастерства, ударов, женщин, тел, машин…
Особенно это наглядно проявляется на примере восприятия каких-то сложных машин. Более старая модификация, которой когда-то восхищались, кажется по сравнению с новой — уродиной. Ее вообще не видят, а ведь раньше, когда нового не было, она вызывала такие восторги! Точно так же и музыка, искусство, даже стихи. Стихи поэтов всего двух столетий назад, если поэзия развивается, кажутся удивительно неуклюжими. И иногда кажется, что чем меньше мы рассуждаем, тем сильнее мы естественно воспринимаем красоту. На самом деле это не так. Просто рассудок не мысль. Те же, чье сознание глубоко и насыщенно, более чуют красоту. Ученые чуют красоту теорий, даже мысль о чем непонятна невежде. Красота — работа внутреннего Разума, доводимая до такого ничтожества, как наша личность. Хуже всего, что развитие ума даже среди лучших людей ничтожно, чтобы понять сложность своего внутреннего механизма. Что ничтожная пульсация крови в мышце, простое переваривание пищи и выделение энергии из самых сложных химических компотов, или простое строение клетки требует Ума в миллионы раз более, чем самый развитый ум личности. Не говоря уже о функционировании этого самого ума. Сложность даже самых крошечных процессов организма поражающа по сравнению с умственной деятельностью величайших из ученых. Разум личности составляет лишь крошечную часть Разума человека, или его духа, психической энергии. Лишь иногда, как в случае с мгновенными счетчиками, вычисляющими мгновенно самые чудовищные примеры и задачи: или как у Моцарта, когда он в единое мгновение "слышал" целую симфонию, человек постигает величие своего собственного инструмента, своего себя, которого он не знает.
Человек думает, что он сам мыслит, но даже в этом случае он на самом деле получает новые мысли озарением. Получает целые, уже готовый результат. А потом кричит — додумался! Озарило! Выносил мысль! И никто не задумается, какие сложные физико-химико-интелектуальные процессы предшествовали построению этой мысли, чтоб ее осознал герой! Озарение происходит в мыслечувстве. Лишь разворачивание уже готового мыслечувства, уже готового результата производится рассудком и логикой, создавая у дурака иллюзию своего мышления. Тогда как до тех пор, пока он не будет мыслить сознанием, на уровне мыслечувства, он даже не понимает, как он мыслит. И что он просто дает задание своему внутреннему аппарату сосредоточением на проблеме, закручивает свое подсознание, психическую энергию. Лишь подлинные творцы знают, что новое решение, произведение, приходит не сразу, а часто когда человек уже перестал думать об этом. Иногда в совершенно неподходящей обстановке.
Впрочем, здесь не нужно фатализма, но нужно уметь и учиться овладевать своим небывалым аппаратом. Нужно учиться вынашивать мысль, концентрируя свое сознание на проблеме, своим сердечным вниманием заставляя его работать над проблемой. Становясь все более и более сознательным. Перенося центр своей личности в сознание, в подлинную мысль, в мыслечувство… Ведь мало кто понимает, что мысль, сознание, это не слова — это на самом деле чувство. За пустыми костяшками слов на самом деле ничтожно смысла, если сознание этого не ощущает. Но массы настолько удалены от мышления, что они неспособны это даже понять. А не то, что ощутить. Самое наглядное для мыслителя — охват чувством всей проблемы в едином целом, то есть собственно целостное мышление (которое и есть мышление чувством, то есть целостное сознание) — им кажется невозможным. Даже свидетельства выдающихся Мыслителей остаются у них без внимания, ибо они не могут! Но мало ли что не могут эти импотенты! На самом деле, когда происходит правильное развитие мысли, когда применены правильные методы, сознание, то есть чувство, подлинная мысль, становится очевидным. Но эта обыденная для мыслителя стадия развития духа нелегка для простолюдина… Они настолько привыкли к словам, к пустым формам, сознание их настолько слабо, что они даже не могут ощутить свою мысль вне слов. Ощутить не словесную конструкцию, но ее собственный смысл в его собственном смысле. Освободить мышление, как говорят йоги, от вербальных оков. Мыслить чистым сознанием. Направлять поток. Поток смысла. Впрочем, надо отдать должное — большинство вообще никогда не мыслят. Но о чем это я, — опомнился Чак. — Вы все равно это не поймете, мечи не мечи.
Бисера жалко! Чуткость к красоте есть на самом деле чуткость к внутреннему разуму…
Тэйвонту мои, принца Енакиенбургского, противно ухмыльнулись.
— Мы сейчас захрюкаем, — сказали они. — Особенно если это учение красоты учат уже в пять лет маленькие тэйвонту. Азбука умножения! Кого ты учишь. Мы тронуты.
Это было правдой.
Как красота есть неощущаемая мысль разума, которая только волнует "животное" и направляет его, так любовь есть даваемый внешней части импульс внутреннего Разума к совершенству. Устремляемое внутренним внимание сознания на объект.
Любовь сознательна. Любовь на самом деле жестоко рациональна. Она всегда разумна, хотя и не всегда осознаваема. Любовь — инструмент внимания к "проблеме", при помощи которой наше внутреннее сознание концентрируется на ней, то есть на данных.
