К двум дня Верт уже стоял у стрелки, которая вела к заброшенному руднику. Пути еще не успели разобрать, и металлические конструкции жадно впитывали радиацию, каждую весну и осень приносимую ветрами с юга.

Он сделал вид, что чинит колесо вагонетки, но карабинер занервничал и явно решил узнать, в чем дело.

— Чего развалился, сволочь?

В поле зрения Пьера показались начищенные до блеска просвинцованные ботинки. Губы на холеном лице, скрытом за свинцовым стеклом маски презрительно скривились, и карабинер плюнул под ноги Пьеру. Жирный плевок скатался в мутный шарик в пыли.

— Тележку чиню, – француз сжался в ожидании удара.

Неожиданно сверху раздался булькающий звук. Пьер поднял глаза и обомлел: тело карабинера медленно оседало, а на горле его зиял широкий разрез, истекая чем-то густо-красным.

— Что? Струхнул, папаша? – Луиджи осклабился, отчего его щеголеватые усы вздернулись как у крысы.

Он небрежно вытер финку о спецформу охранника и презрительно сплюнул:

— Легавый! – итальянец вложил в это слово максимум презрения. – Что старик, ноги отнялись? Идем, засиживаться некогда. Гато Феррари ждет нас. Хороша одежка, да возиться некогда.

Луиджи с сожалением посмотрел на мертвого карабинера и еще раз с досады плюнул в него. Пьер заметил, что его руки дрожат. Уходя за итальянцем, он истово шептал молитвы, оглядываясь на бездыханное тело в луже крови.

— Шевели ногами, святоша, – Луиджи бодро прыгал впереди с автоматом через плечо.

Скоро рельсы закончились, и под ногами потянулась серая земля в выбоинах, местами покрытая жестким ежиком цепкой, бурой, ползучей травы. Все здесь было пропитано пылью, мелкой как тальк и всепроникающей как тараканы. От нее слезились глаза и першило в горле. Трава росла в небольших промоинах, там, где ночью выпадала роса или скапливалась редкая дождевая вода. Колючие шары чертополоха цеплялись за робу и мешали идти. Солнце все больше подбиралось к зениту. Вместо облаков собиралась тонкая дымка.

Часа через два даже без палящего солнца дышать сухой пылью стало почти невозможно.

— Ну, все, папаша, привал, – итальянец поболтал пустой бутылкой.

Луиджи по одним, только ему известным приметам отыскал чахлые заросли вязов и колючей полыни, в корнях которых притаилась лужа грязноватой воды.

— Дай-ка Гейгера сюда, папаша, – Луиджи требовательно протянул руку.

Пьер безропотно отдал ему счетчик.

— Неплохо, семьдесят два. Пей, отец, – Луиджи уступил место у лужи. – У "котов" эта помойная яма гордо называется Оазис Феррари.

— Скоро мы дойдем? – сипло спросил Пьер.

— Скоро, очень скоро. По крайней мере ты, старик.

Пьер обернулся и увидел направленный на него ствол автомата.

— Извини, святой отец, но мне нужен был кто-то, кто понесет воду и еду. А теперь я как-нибудь сам. Тут недалеко. Может, ты чего-то хочешь напоследок? Закурить? – Луиджи лениво посмотрел на него.

— Сделай одолжение, не называй меня святым отцом, – ответил Пьер.

— Как скажешь.

Луиджи нажал на курок. Автомат сухо щелкнул. Взяв воду, счетчик и хлеб, итальянец, весело посвистывая, пошел к югу. В небе стали собираться черные вороны. В пыли осталось лежать тело мертвого врача-генетика Пьера Бенуа Верта.

До самого заката Луиджи шел, не сбавляя шага: погода начинала портиться и надо было успеть.

Декабрьский вечер затянул небо мутно-серой пеленой туч, и только на самом западе закатное солнце окрасило багряным цветом разрыв между далекой линией горизонта и резкой кромкой облаков. Луиджи изрядно подустал, петляя мимо залитых дождем болотистых низин, где было опасно долго находиться без свинцового костюма, и редких зарослей кустарникового дуба с красно-бурой листвой и цепкими ветками, где в это время года легко можно было встретить клубки готовящихся к спячке змей-медянок или выводки черных осенних крысят. Холмы слева от Луиджи охватил предзакатный пожар, и пыльная разбитая дорога пошла круто вверх.

Внимание итальянца привлек тихий шорох, идущий из подлеска на обочине. Резко повернувшись, Луиджи передернул затвор, но поднять автомат он не успел.

— Стой тихо, если хочешь жить, – раздалось из кустов, и на дорогу вышел заросший здоровенный детина в кожаной безрукавке, блестевшей сотнями заклепок, и с помповым дробовиком, казавшимся в его руках игрушечным.

Шею его украшал тяжелый медальон на цепи с изображением оскаленной морды не то кота, не то ягуара.

— Кто такой? Зачем явился? – лениво поинтересовался дозорный, не теряя, однако рук Луиджи из виду.

Еще двое таких же, как и этот, стражей тихо вышли из подлеска и отобрали у Луиджи самодельный нож и автомат. Итальянец не сопротивлялся: все равно он шел к Феррари, а раз он свой, то вещи вернут. Возможно, вернут, поправил себя беглец.

— Я иду к Гато. Будьте так любезны, проводите меня к нему.

Луиджи постарался, чтобы его речь прозвучала не слишком язвительно, и хмурый здоровяк, оценив усилия итальянца, хмыкнул и отпустил его вперед по дороге. Сам он пошел сзади, побрякивая оружием. Еще один человек остался в лесу, не выставляясь на показ. Луиджи видел только изредка, как покачиваются ветки.

В просвет между одинокой сосной и скалой, за которой она скрывалась от ветра, проглянули полуразрушенные здания. Куполообразные конструкции, местами обвалившиеся и поросшие цепким плющем, частью уже лежали в тени невысоких холмов. Даже Луиджи, не так часто посещавший церковь, узнал в них очертания древних храмов, стоявших здесь до войны.

Когда-то здесь был город, называвшийся Римом, и жила процветающая страна, которая могла бы стать для него родиной, но не стала. Не стала потому, что канула в лету. Каирский кризис, поначалу ничем не отличавшийся от десятка подобных ему, закончился ядерной войной. Да, это не была всепоглощающая огненная стихия, но и того, что случилось, с лихвой хватило, чтобы от Италии и Южной Греции остались одни радиоактивные воспоминания.

Луиджи вздохнул. Те немногие крохи итальянской нации, что еще жили в Европе, обрели вторую родину в Новой Украине, Испании и Франции. "Малая Италия" – Корсика – осталась единственным местом на земном шаре, где итальянцы все еще составляли большинство.

Иногда Луиджи ловил себя на мысли, что готов растерзать все человечество. Но это бывало только тогда, когда он вспоминал рассказы матери. На самом деле Италия для него была пустым звуком, все, что он знал – продутые всеми ветрами и высушенные немилосердным солнцем пустоши и овраги, поросшие дерном и шелудивым криволесьем. Это была его Италия. По молодости, в ярости и тяжелом запое он зарезал непонравившегося ему араба. Луиджи помнил, как кричал что-то об убийцах нации. А потом было бегство и первая отсидка, после которой он вернулся другим человеком. Мать в живых он уже не застал.

За размышлениями Луиджи не заметил, как их компания добралась до хорошо сохранившейся части погибшего города. Здесь еще были улицы, а некоторые дома показывали облезлые, но все еще красивые фасады. Вероятно "коты" использовали часть из них под жилище и старались сохранить внешний вид зданий. Кроме того, в трущобах жили и бродяги.

Впереди возвышался еще один купол, по краю которого проросли небольшие искореженные ветром и пыльными бурями деревца: из распахнутых настежь дверей слышался нестройный рев голосов, хохот, крики, ругань и хриплые звуки музыки. "Проводник" заметно оживился и прибавил шагу, подтолкнув Луиджи стволом в спину. Итальянец споткнулся, но огрызаться не стал. Финал пути был близко, и он чувствовал себя великолепно.

Полумрак под сводами рассеивали факелы, развешанные на стенах, и многочисленные костры, разложенные прямо на каменном, мозаичном полу. У дальней стены, там где крыша обвалилась, пол просел и образовалась огромная, маслянистая лужа. От нее пахло прелью. В центре зала стоял длинный стол, накрытый красной тканью, а во главе его возвышался трон, иначе назвать это сооружение было нельзя.

Огромное кресло, под которое подложили стертые покрышки и накрыли сверху той же красной тканью, было украшено черепами, судя по всему кошек. На спинке кресла был укреплен череп льва в вечном оскале. Среди всего этого варварства, положив ноги на край стола, сидел рослый мужчина в похожем кожано-клепаном одеянии, что и все присутствующие. Он первым заметил вошедших и поманил их пальцем. Когда Луиджи и его молчаливый сопровождающий подошли к "трону", за спиной Гато Феррари выросли узколобые телохранители, поигрывавшие бицепсами.