— Простите меня великодушно, – бросился извиняться директор, заметив нахмуренные брови гостьи. – Я вовсе не хотел вас обидеть неуместной шуткой. Мне очень жаль. Я потомственный сибиряк в третьем поколении. Здесь нам трудно представить, что кто-то не переносит мороз. Ручаюсь, что вам у нас понравится. Обещаю устроить вам экскурсию.

— Очень мило, но завтра я уже собиралась улетать. И потом..., – Патрисия замялась, – мне здесь действительно очень холодно, – она заметила, что директор слегка обиделся, и поспешила поправиться. – Но, теперь я думаю, что, пожалуй, ради экскурсии стоит потерпеть. И все же сейчас я хотела бы осмотреть образцы.

Директор просиял и расплылся в улыбке:

— Ради вас я готов на все, даже на просмотр образцов. Идемте в цех, – и он повел Патрисию к испытательным стендам.

Весь остаток дня они провели, тестируя компьютеры и сетевую аппаратуру. Патрисия выбирала придирчиво и директор оценил ее знание техники. Из всего представленного она выбирала лучшее. К вечеру заказ был составлен и водитель отвез Патрисию в гостиницу.

На следующий день машина приехала за ней рано с утра. Яркое солнце, похожее на янтарь, отражалось в каждом кристаллике льда, отчего все деревья и кусты в парке возле здания отеля были как бы залиты золотом. Огненный диск только-только оторвался от горизонта и воздух, ледяной с ночи, не успев оттаять, вырывался белыми облачками изо рта, повисая изморозью на волосах. Вчера Патрисия заехала по пути в магазин и купила себе меховые сапожки и шубу. Теперь ей было тепло, и потому предстоящая экскурсия не казалась столь суровым испытанием для ее южной натуры.

Погрузка заказанного оборудования прошла быстро, все четыре пятитонных контейнера отправились в аэропорт, где их ждал грузовой стратоплан "Беркут". Патрисии уже бал куплен билет на рейс до Франкфурта в салоне-люкс.

После обеда в ресторане "Ангара" Патрисия в компании Алексея Романовича, его заместителя и главного экономиста отправилась на прогулку по старинному городу. Побродив по старинным улочкам, сохранившимся почти в центре города, они вышли на берег суровой Ангары, чьи черные воды в пенных бурунах с легким гулом катились в бетонных стенах берегов. На набережной Патрисия остановилась. Директор остался с ней, пока двое других спутников пошли в ближайший магазин.

— Вам здесь нравится? – Ливанов спрашивал, явно надеясь услышать утвердительный ответ.

— Знаете, здесь все чужое. Не такое как у нас, – Патрисия подбирала слова медленно. – Там, дома, все такое мягкое плавное, а здесь одни резкие линии и контрасты. Трудно представить реку, подобную этой у нас, в Германии.

— Но разве в Баварии нет горных рек? – удивился Ливанов, явно обиженный сравнением Патрисии.

— Я вовсе не то имела ввиду, Алексей Романович, – она поплотнее запахнула края капюшона, – просто горные реки в Европе более мягкие. Здесь ярче чувствуется мощь. Здесь красиво, – добавила она, подумав.

Директор просветлел лицом: как патриот родной земли, он любил, когда хвалили его город.

— Видимо поэтому на эти земли так зарятся китайцы и японцы, – сказал он, глядя на Патрисию.

— Что вы имеете в виду? – она повернулась спиной к реке, от которой уже тянуло холодком приближающейся ночи. Солнце уже крепко уселось на крыше близлежащего дома, высвечивая крапинки кварца на асфальте.

— Я говорю об Иркутском кризисе. С тех пор прошло около века, и вот теперь все повторяется, – Ливанов ссутулился над перилами набережной. – У меня в тот год погиб дед. Он был егерем-ополченцем. Его расстреляли за мародерство. Так сказали моей бабушке.

Речь директора стала отрывистой и невнятной, было видно, что ему тяжело вспоминать о событиях далекой войны. Патрисия слушала молча, не прерывая его и понимая, что Ливанову надо выговориться.

— Тогда многие были расстреляны с таким же приговором. Их называли мародерами, но все прекрасно знали, что только силами ополченцев удалось продержаться до подхода регулярных войск. Граница была прикрыта, прорыва не получилось, – Ливанов закурил.

— Но почему же их обвинили? – Патрисия искренне удивилась. – Вы ведь сами сказали, что они по сути спасли страну.

— Надо было найти виновного. Россия не могла так запросто игнорировать мнение Мирового Совета по поводу массовой резни мирного населения. Хотя какое это мирное население! Ползучая экспансия китайцев продолжается уже двести лет. В своих кварталах и поселениях они ведут себя как хозяева. Спросите любого русского здесь, и он вам скажет – китайцам здесь не место! Их надо выгонять из страны, – окурок полетел в черную воду, с шипением утонув в пене. – И мой дед думал также. Да, егеря, надо признать, много тогда дел наворотили. И в резне приняли самое непосредственное участие. но я всегда считал и сейчас считаю, что дед был прав. Регулярные войска пришли на готовое. Я не виню солдат, которые лишь выполняли приказ. Но вот командование прошло по краю пропасти.

— И что же? Бунт был подавлен, – Патрисия не стала возражать Ливанову, хотя его мысли вызвали у нее смешанное чувство страха и неприязни.

— Да, китайцев тогда выгнали, – директор не понял, что Патрисия спрашивала о егерях. – Многие погибли, а тех, что остались, явно не хватало на сопротивление. Они расползлись как мыши по норам. А родственники ополченцев получили компенсации, как пострадавшие от военных действий. Бабушка выбросила деньги в мусорную корзину, но отец нашел их и отнес в детский дом.

— Неужели никто не стал возмущаться? – Патрисия уже не замечала крепнувшего мороза и внимательно слушала Ливанова.

— Все прекрасно понимали, что деньгами от них откупились за потерю мужей и сыновей. Но восставать против армии, освободившей город? Егерями были едва ли пять человек из ста. Многие семьи просто не знали о расправе. А родственники расстрелянных сами во многом скрывали факт расправы. Командование Иркутского корпуса ополчения выступило с осуждением "акта мародерства".

— Но вы сказали, что и сейчас что-то не в порядке в городе? – Патрисия поспешила перевести тему разговора.

Ливанов закашлялся, раскуривая новую сигарету. Огонь спички осветил в темнеющем воздухе постаревшее лицо директора. Затянувшись, он пояснил:

— У нас всю жизнь неспокойно. Тогда, в две тысячи семьдесят шестом году, впервые было массово применено генетическое оружие направленного действия – специально против китайцев. Они отступили и затаились. За сто лет страсти поутихли и многие забыли ужасы войны и предвоенных десятилетий ползучей резни. Сейчас желтых становится все больше, они готовят новое вторжение. Официально об этом не говорят, но подспудно все готовятся.

Патрисия поежилась и посмотрела на далекий горизонт, где раскинулся под ночным небом необъятный Китай.

— Идемте, уже поздно. Вам пора домой. Завтра рано утром вы уже улетаете, – Ливанов протянул руку, чтобы помочь ей спуститься с обледенелого каменного поребрика.

Возле здания автовокзала он посадил Патрисию в машину, сказав шоферу. Чтобы тот проследил, как она доберется до гостиницы.

На улицах уже зажглись фонари, отбрасывая блики и полосы света в салон, и машина ныряла из одного освещенного пятна в другое.

Патрисия очнулась от навеянных тяжелым разговором мыслей только когда машина неожиданно резко остановилась у обочины. Водитель пробормотал что-то сквозь зубы и вышел на мороз. Он довольно долго копался под крышкой капота, а потом безуспешно попытался завести машину. Патрисия терпеливо ждала.

От нечего делать она стала рассматривать квартал в окно и поняла, что они совсем недалеко от гостиницы. Надо только пройти до перекрестка и повернуть налево. Через десять минут будет знакомое здание из розового ракушечника.

Патрисия вышла из машины и подошла к шоферу:

— Извините, я наверное сама теперь дойду. И направлю вам кого-нибудь на помощь.

— Подождите, скоро приедет ремонтная бригада. Я уже вызвал ее по мобильному телефону, – водитель потопал ногами, чтобы согреться. – Сейчас неспокойно.