Продолжая креститься, мать Аркадия вскоре попрощалась и ушла.
Выписали Акулину через неделю, поставив в окончательном диагнозе сложное нарушение ритма, из-за которого периодически бывают остановки сердца… Вернее, длительные паузы в мозговом кровообращении, из-за которых и приходится прибегать к экстренным мерам.
К концу госпитализации на женщину навалилась депрессия: она не хотела никого видеть. Ни мужа, ни детей, ни вообще, каких бы ни было родственников. Ее не волновал вопрос, с кем сейчас находятся дети, если мужа Федунка «посадили» на 15 суток…
Подолгу стояла у окна, размышляя о чем-то своем. Лечащий доктор назначил консультацию психиатра, который, к счастью, в тот день как раз ушел в отпуск. Так ее и выписали, — с неврастеническим синдромом.
У нее не было никакого желания во что-то вмешиваться, к своей прошлой жизни она больше не питала никакого интереса, и поклялась себе не предпринимать никаких попыток что-либо изменить.
Молча доехала до Кормилиц, долго брела по узким заснеженным тропинкам. За неделю ее отсутствия все занесло снегом, который хозяева расчищали только возле своих дворов. Она мелко шагала, прислушиваясь к скрипу снега под подошвами.
Очень удивилась, услышав радостные детские голоса в своем дворе.
Кто-то заливисто смеялся, Акулина не сразу узнала старшую дочь Нину. Затем разобрала еще один голос, показавшийся ей очень знакомым. Она его слышала совсем недавно, буквально на днях. Догадка рухнула на нее снежным комом с крыши: она слышала его во время клинической смерти. Голос принадлежал ей самой, вернее, настоящей Акулине, в телесную оболочку которой Изместьев втиснулся без спроса.
Она остановилась возле калитки и прислушалась. Словно для того, чтобы облегчить ей процедуру «идентификации», хозяйка в овчинном полушубке, накинутом поверх цветастого халата, с тазиком в руках вышла на веранду, посмотрела из-под руки туда-сюда, и, не заметив ничего подозрительного, поставила тазик на табуретку и принялась развешивать на веревки выстиранное белье. Следом за ней выскочила Нина. Девчонка буквально светилась от счастья, бегала вокруг матери и что-то щебетала.
— Нинок, кому говорю, марш в сени, простудишься, — легонько шлепнула ее мать. — Недавно кашляла. Я все помню! Давай домой быстро!
— Я так соскучилась, так соскучилась… — залепетала Нина, топая ногами. — Тебя столько времени не было…
— Ври, ври, да не завирайся!? — строго крикнула Акулина, закрепляя развешанные рубахи Федунка прищепками, — Марш домой, тебе непонятно? Сейчас мокрой тряпкой получишь!
— Мы с тобой почитаем потом про капитана «Ко-ко»?
— Времени нет ни фига! Вот отец вернется, он тебе почитает.
Мимо прошла соседка. Изместьев поздоровался, но его не заметили. Соседка даже не посторонилась. Он попытался открыть калитку, но она не открывалась. Вернее, у него не хватало для этого сил. Он побрел вдоль огорода, и не услышал скрипа снега под своими ступнями.
Его не замечал никто. На одном из перекрестков неудачно развернулся, не заметил сдающего задом «уазика», тот ударил Изместьева бампером. Точнее, не ударил, а проехал сквозь него, а доктор даже не пошатнулся.
Он был уверен, что такое возможно лишь в фантастических триллерах. Одно дело, когда ты в коме, и душа твоя витает, бог знает где, и совершенно иной расклад, когда ты в знакомой реальности. Снег под ногами не хрустит, на забор опереться не можешь. Люди проходят сквозь тебя, как сквозь дым… Что это?
Аркадий решил основательно еще раз все проверить: выскочив на дорогу, замахал летящей на него «волге». Машина даже не тормознула, легко «просочившись» сквозь него.
Он не чувствовал на себе одежды, вокруг него не было запахов, дуновений ветра… Хотя деревья отчего-то шевелились и провода качались. Лишь звуки он слышал в полной мере.
Отчего-то доктор вспомнил фильм «Призрак» с Патриком Суэйзе и Деми Мур в главных ролях. Зависнув между жизнью и смертью, главный герой также мог проходить сквозь людей, стены, автомобили. Изместьев, помнится, тогда удивлялся: почему он преодолевал лишь вертикальные перегородки, а горизонтальные (полы, потолки, ступени лестниц) представляли для него препятствия. Каким образом молодой человек мог ходить по этажам, передвигаться в поезде, не проваливаясь под колеса, к примеру? Был в фильме еще один «нематериальный» герой, которого в свое время толкнули под поезд. Тот был вынужден потом вечно кататься в том поезде… Как-то они нашли друг друга.
Стоило Изместьеву подумать об этом, как он тотчас начал проваливаться в снег по колено, по пояс, по грудь. Он начал уходить под землю. Вот он и под землей: под снегом находилась смятая пожухлая трава, далее — песок, корневища, суглинок. Движение вниз продолжалось, доктор больше ничего не видел и не чувствовал. Погружаясь все глубже.
Ему незачем было дышать, вокруг было ни жарко, ни холодно. Его новые ощущения были настолько необычными, что он не успел испугаться. Он находился в своеобразном космосе, только там — безвоздушное пространство, а тут — плотность материи. Нет даже квадратного сантиметра пустоты. Но сам доктор — нематериален, он сам — пустота. Пустота, которая может вместить все, что угодно: хоть почву, хоть металл, хоть строительный мусор.
Размышлять, будучи закопанным, ему еще не приходилось. Но чем еще заняться в его положении? Тем более что мыслей к тому времени накопилось невероятное множество.
Откуда взялась в Кормилицах настоящая Акулина, и почему он, Изместьев, вдруг стал нематериальным? Могут ли это быть происки Поплевко из далекого будущего? Вряд ли. Этот слюнявый экспериментатор может манипулировать только с клиническими смертями. А Изместьев был удачно реанимирован и возвращен в женскую оболочку Доскиной: это зафиксировано объективно. Что же произошло тогда?
От догадки Изместьев под землей завертелся волчком, однако подобного «бурового» движения никто не мог зафиксировать. Ответ был очевиден и, к сожалению, другого не предвиделось: Аркадий образца 1984 года погиб. Этот супостат Федунок так сильно ему треснул по голове, что у парня, скорее всего, случился инсульт или субарахноидальное кровоизлияние.
Вина лежит, разумеется, на нем, на Изместьеве — 2008. Не отыщи он его возле школы тогда, осенним полднем, не было бы встречи на заброшенной стройке. Не было бы и удара Федора-душегуба. Жил бы этот механизатор со своей Акулиной в своих Кормилицах…
Но доктор не в состоянии предвидеть всех последствий! Разве он мог знать, что Доскин пустится по следу своей жены-колхозницы? Ему-то легко сейчас: сидит в «кутузке», сволочара такая, и в ус не дует. Если будет доказано, что смерть наступила от его удара, то пятнадцатью сутками ему не отделаться.
Увы, смерть десятиклассника Аркадия оборвала всю последующую цепочку жизни. Нет студента мединститута, нет его встречи с будущей супругой Ольгой (не об этом ли ты, Изместьев, так мечтал перед полетом с 16-го этажа?!), нет рождения сына Савелия… И, как ни печально это констатировать, нет и встречи с Поплевко-Клойтцером, нет никакой эрмикции и полета в прошлое. Как следствие, никто не вытеснял бедняжку Акулину из своей оболочки во время родов, она осталась на своем месте…
Все остались на своих местах, вот оно что!!! И только он, неизвестно как залетевший в восьмидесятые, Аркадий Изместьев образца 2008 года, сейчас лишен и тела, и, главное — своего прошлого.
Он — ничто. Его нет ни в одном из документов. О нем не помнят друзья, его ни разу не встречала Ольга. Его должны, разумеется, помнить родители. Но их в 2008-м, к сожалению, уже нет в живых.
Доктор сам «отрубил» свое прошлое. Вернее, сам того не ведая, очень поспособствовал этому. А человек без прошлого — ноль без палочки. Он обречен вечно скитаться нематериальным фантомом по земному шару, не в силах как-то повлиять на ход событий. Пронзать пространство и время, и все видеть, видеть… Смотреть можно, а повлиять нельзя. Поскольку влиять может лишь плоть, материя. Эти полеты «во сне и наяву» рано или поздно осточертеют. Что будет дальше? Какой смысл у подобного существования?
