Автор потрясающе точно обрисовал «картинку», которой в реальности, разумеется, не бывает, а вот в «зацепке»… Тут тебе и фиолетовый пломбир, и белый негр из далекой страны, и похожие на бананы в Сомали фонари. В Городе Будущего всегда стояла отличная погода: ни снега, ни дождя, ни даже ветра.

Но Савелию в принципе наплевать на картинку, ему гораздо важней то, что он не ходил по улицам, а плавал. Непередаваемое чувство невесомости. Словно город был наполнен чистейшей водой. Причем только для него: остальные жители плавать не могли, они сновали внизу туда-сюда, копошились подобно муравьям. Савелий же парил подобно рыбе-гурами в аквариуме.

Ради такого кайфа он готов был сутками ходить в женской одежде из одного туалета в другой, наблюдая за писающими девушками через глазок камеры. Да мало ли что можно вытерпеть ради такого…

— Ом-м-м-м, — внезапно раздалось справа. Савелий знал, что это Урсул. Это было его место. Так повелось с самого начала: если Савелий был в этот момент «на присосках», то Урсул молча «иглился» и ложился на топчан рядом. — Ом-м-м-м. Закатало, блин.

— Ширяй по малой, — заботливо посоветовал Савелий. — Я что-нибудь кину вдогонку.

Он медленно поднялся, уселся на топчане и открыл глаза. Окружающие предметы водили хоровод вокруг него, словно вокруг новогодней елки. Разнокалиберные бенгальские огни искрили тут и там, как в сказке.

— Слышь, Савк, — голос Урсула бубнил где-то возле фиолетового солнца. — Я тут твою маман зафиксировал в одном конкретном месте.

— Тоже мне, фиксатор… Погодь, племяш, ты о чем? — Савелий заерзал на топчане. — При чем тут моя маман?

— А при том, Савк, видел я ее с этим психдоком Ворзониным. Сам знаешь, это спец крутой, блокирует нашего брата душевно. Лысый и усатый, как артист Калягин.

— Да знаю я. — Савелий замотал туманной головой. — Сам несколько раз с его помощью на выбраковку гремел… Значит, скоро светит мне гоп-стоп. Засрут все вены, ля… На побывку едет голубой моряк…

Он подергал себя за волосы, голова сильно кружилась. Кайф был не то что обломан — раскурочен. Если мать опять договаривалась с Ворзониным, — это всерьез и надолго. Он мог сколько угодно спорить с отцом, его здесь невозможно было остановить… Но противостоять матери было выше его сил. Он знал, почему такое происходило… Но если бы кто-то попросил его рассказать об этом, тому бы не поздоровилось. Материнским просьбам Савелий подчинялся беспрекословно. Кроме одной, разумеется.

О, с какой бы радостью он стер из своей затуманенной головы некоторые «ненужные» воспоминания! Но — увы, они «свили» там гнездо навечно. Мама, мамочка… Ну кто же знал, что все выйдет так паршиво-то!!! Уже не переиграть, не отмотать назад.

Кто-то там, наверху, не только решил его бросить в прижизненный ад, что периодически «протискивается» сквозь тонкую иглу внутрь его искореженной вены, но и вслед ему кинуть спасательный круг, чтоб Савелий пошел на дно не сразу. Этот круг — его позорное ремесло, его потайная прорезь в область, отнюдь не предназначенную для мужских похотливых глаз.

Савелий втянулся: он и сам теперь смотрел с удовольствием отснятый материал, периодически мастурбируя. Странно, но туалетные кадры стали возбуждать его.

Его здорово заводила мысль, что в тех местах, которые он столь беззастенчиво созерцал, никто никогда не догадывался навести макияж или прическу — завивку. В данном ракурсе девушки, не подозревая о том, что за ними пристально наблюдают, были как бы сами собой, без грима и масок… Они были настоящими, какими их создала природа. Это подкупало Савелия больше всего.

Девушки беззаботно щебетали друг с другом, писали, меняли тампоны и прокладки и не догадывались, что в этот момент ведется трансляция… Особенно умиляли Савелия разговоры по мобильнику во время бегущих струй. Неужели не слышно?! Он бы на их месте уж точно сначала закончил «оную манипуляцию», а уж потом бы ответил на звонок.

Он не подозревал, что так много женщин предпочитает носить стринги, выпуская тем самым свои «круассаны» на свободу. Понятно, когда подобное белье носят студентки или школьницы, но чтобы этим баловались типичные представительницы бальзаковского возраста. Вот уж, действительно, век живи, век учись.

Во время одного из таких «просмотров» он вдруг увидел божественную попку. В ней было что-то такое, от чего он не мог оторвать глаз. Мгновенно возбудившись, почти тут же кончил… Расплата за удовольствие пришла позже: женщина оказалась не фотомоделью, не манекенщицей, а его матерью. Он и не подозревал, какое потрясающее белье носит самый близкий ему человек.

Мир окружающий не рухнул, вулкан под зданием не проснулся, все двигалось привычным чередом, когда он закончил просмотр. Разумеется, он сотрет, уничтожит все, что касается мамы. Это даже не обсуждается. Никто не должен этого видеть! Ничьи похотливые глаза! Но как сотрешь все это из собственной памяти? Как? Так и стоит перед глазами, так и стоит…

Таких ощущений он бы никому не посоветовал… С тех пор он не мог спокойно переносить материнские ласки. Начал всячески избегать проявлений сыновней нежности. Ольга, конечно, не находила этому объяснений. Он же не мог ей признаться.

Первое желание Савелия было — убить Атлета за то, что тот втянул его в эту грязь. Но вскоре, после очередной дозы, желание угасло, как и многие другие. Где он сможет доставать такие «бабки»? Прорицатель — это кормилец, как ни крути.

Что там Урсул плел про его мать?

Так и не уразумев причины, из-за которой партнер бесцеремонно потушил столь многообещающе разгоравшийся костер, Люси нехотя натягивала на себя кружевной пеньюар и удивленно вращала слегка отекшими глазами.

— Тебя что, замкнуло? Это на «скок-поскок» у тебя реакция такая? Как у меня на цитрусовые? Так предупредил бы, я бы иначе выразилась…

Видя, что Изместьев никак не прореагировал на ее слова, Люси схватила его за ремень и, повернув к себе, слегка встряхнула:

— Алло, конюшня! У тебя что, свечи залило? Так просушим мигом! Мы не звери, в конце концов!

Ее партнер отвел глаза в сторону, продолжая методично застегивать рубашку. Это явилось последней каплей: Люси толкнула его на кровать, а сама, подобно коршуну над ягненком, грозно нависла над ним, перекрыв все пути к отступлению.

— Я могу услышать внятно: в чем дело?

— А, да-да, конечно. — Аркадий суетливо попытался отодвинуть ее в сторону, но с таким же успехом можно было пытаться двигать памятник вождю мирового пролетариата на площади перед оперным театром. — Но чуть позже, а то вылетит из башки, после не задует…

— Я тебе сейчас так задую, что сквозняк останется на всю оставшуюся, что называется, — с этими словами она занесла руку для удара. — Ну, будешь оброк отрабатывать, слизняк, али нет?

— Сколько у тебя кокаина? — долетело до ее ушей, мгновенно «обесточив» отведенную руку. — Много или нет?

Злость и обида куда-то улетучились, уступив место любопытству.

— Ты случайно не из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркоты, парниша? — осторожно поинтересовалась Люси.

— Гораздо хуже, — решил наступать «по всем фронтам» Изместьев. — Я сам наркоша со стажем.

Через несколько секунд доктор впервые в жизни держал в руках полиэтиленовый пакетик с белым порошкообразным веществом.

— Надо же, совсем как в кино, — усмехнулся он, засовывая пакет в карман джинсовки. Следующие слова он выпалил в приказном тоне: — Одевайся резко, ты мне понадобишься.

Оставшись без пакетика, Люси сникла:

— Ты хоть знаешь, сколько стоит сия безделица? — медленно одеваясь, она то и дело бросала взгляд на карман его куртки. — Я бы на твоем месте так не шутила.

— Надеюсь, что немало, — съязвил Аркадий, нетерпеливо щелкая пальцами. — И запомни, я не думаю шутить! Мы идем на дело, все серьезно. Шевелись, твою мать!

Под монотонное гудение лифта доктор подробно инструктировал «пациентку»:

— Ты должна его зацепить, заинтриговать… Он должен выйти из машины. Хоть замуж просись, хоть задницей сверкай, но вымани его, усекла? Придумай что-нибудь, времени у тебя достаточно будет.