«Вот и все, кажется, нет у меня семьи, — отрешенно подумал Изместьев, сидя на скамье в двух кварталах от своего дома. На земле валялось несколько окурков. — А была ли она, семья-то? Так, мельтешение какое-то, а не семья. Репетиция, видимость».

Он бросил еще один окурок на землю, поднялся и направился в сторону Сибирской улицы. Ему хотелось прогуляться по шумному проспекту, затеряться в толпе. Только не копаться в самом себе… Каков будет результат этого самокопания, догадаться не представляло труда.

Шаги за спиной, как в старых детективах, он уловил не сразу. Внутренне собраться и приготовиться к схватке не успел, — прозвучало знакомое:

— Извините, Аркадий Ильич. Вы меня, наверное, не помните.

— Да какая разница, помню или нет?! — в сердцах огрызнулся доктор, еще не отойдя от семейной разборки. — Что за привычка приставать ночью на улице к незнакомым мужикам? Может, у меня нет никакого желания разговаривать сейчас с вами!

Он рывком обернулся и разглядел в свете фонаря зеленоватое лицо того самого воскрешенного больного. Со «скорой». От неожиданности Аркадий даже всхрапнул.

— У меня, к сожалению, нет другой возможности с вами поговорить, — начал оправдываться «воскрешенный», буравя доктора своими глазами, отчего у последнего началось подергивание лицевых мышц. — Но очень прошу меня выслушать, мне стоило больших усилий встретиться с вами, поверьте! Если бы меня предупредили, что это за гадость такая, этот… диабет, я бы ни за что не решился на эрмикцию…

— На какую такую микцию? — направляясь к ближайшей скамейке, переспросил Аркадий. Еще несколько секунд назад он собирался на вокзале купить билет в неизвестном направлении и мчаться сквозь ночь, выветривая из головы отвратительные подробности разговора с женой и сыном. Но сейчас он подумал, что спешить, в принципе, никуда не стоит и вполне можно занять себя разговором с подвернувшимся больным, тем более что опасности он, кажется, никакой не представляет.

— Эр-мик-ция, — старательно разжевал «воскрешенный», присаживаясь рядом с Аркадием на скамью. — Меня… в этой реальности… Вениамином зовут, если вы забыли. Я решил пока ничего не менять… в личных данных. Без вашей помощи мне не обойтись. Я… как бы помягче и доходчивей-то? Я из будущего. Мы задумали… Ну, не мы, а наши ученые, выражаясь вашим языком. Эрмикт-миссию «Маркиз»…

— Де Карабас, — воткнул, хохотнув, Изместьев мигом пришедшее словцо, словно катетер в уретру.

— Да, был такой герой в сказках Перро, кажется, — смущенно пролепетал «восрешенный». — Но мы не учли одного. Дело в том, что у нас такого заболевания давным-давно нет. Сахарного диабета, я имею в виду. Да и медицины в вашем понимании — тоже.

— Как это? — икнул Аркадий, не поверив своим ушам. — А куда ж оно делось? И вообще, у кого это — у нас?

— Я имею в виду 2049 год, — невозмутимо произнес Вениамин, смахивая пот со лба. — Только постарайтесь воспринять это спокойно. Генетики смоделировали болезнь, если мне память не изменяет, еще в двадцать третьем. С тех пор диабет для нас — музейный экспонат, не более того.

Аркадий зажмурился, долго тер воспаленные предыдущей бессонной ночью глаза. Нет, ему это не снится и не мерещится. Теплый августовский ветер, лужа на асфальте, в которой отражался единственный на всю округу фонарь, свидетельствовали о том, что он в здравом уме и твердой памяти. И этот бледно-зеленый долговязый паренек в куртке поверх больничной пижамы, нервно дрыгающий коленками, тоже вполне реален. А значит, и речь его, вернее ее содержание, никак нельзя назвать галлюцинацией. Но что же это тогда?

— Погодь, погодь, — доктор развел руками подобно футбольному судье, показывающему, что нарушения в игре не было и можно продолжать. Ты что, из будущего?

— Именно так, — обрадованно воскликнул Вениамин. — И не присматривайтесь ко мне. Вы видите лишь оболочку, которая к будущему отношения не имеет. Она из вашего времени, она поражена диабетом. Дело в том, что материю сквозь время не протолкнешь, это еще Браймельт в тридцать пятом доказал. Кстати, весьма распространенное заблуждение большинства писателей-фантастов, начиная от Уэллса и заканчивая Кшировичем. Но их не в чем обвинять: они фантасты, а не ученые. Но ввели науку в заблуждение надолго, надо признать. Так как универсального катализатора, способного повернуть всю химию вспять — то есть я имею в виду цепь реакций, — не существует в природе. Именно поэтому наша лаборатория начала проводить опыты с эрмиктами…

— А душу, значит, можно… протолкнуть? — охрипшим голосом предположил Изместьев, удивившись собственной мысли. — Реинкарнация, это мы проходили. Еще Высоцкий про переселение душ пел. Хорошую религию придумали индусы… А водка там у вас, в будущем, есть?

— Есть, — неохотно, как показалось доктору, признался псевдо-Вениамин. — Но проблемы алкоголизма не существует, как и любой другой наркомании. Если кто-то начинает проявлять ненужный интерес к алкоголю, ему, попросту говоря, меняют матрицу, переписывают код…

— Угу, проще пареной репы, — закивал Аркадий, улыбаясь одной половиной лица. — Эдак можно от любой болезни избавиться.

— От любой. А зачем они нужны, болезни эти? — удивился пришелец из будущего. — Из-за этого диабета я конкретно могу не выполнить свою миссию. Не успею, не уложусь в отведенные четыре дня. Один, можно сказать, уже прошел, а я ни на йоту не приблизился к объекту… А тридцатого августа я должен буду… совершить эрмикт-офф, проще говоря, покинуть эту оболочку, вернуться в свое тело в будущем.

— А меня с собой не возьмешь? — в шутку спросил Изместьев.

— Я уже говорил, что здесь важно эрмикт-ложе. То есть тело, находящееся в состоянии клинической смерти в определенном месте в определенное время, с точностью до минуты. И гарантия, что тело реанимируют. Если у вас есть подобные данные, то остальное — дело техники.

— Как же я смогу в чужом-то теле? Ощущения, наверное… Да и не верится мне, что душу можно зафиксировать…

— Нам тоже поначалу не верилось. Это называется голографический эрмикт, иначе — полевая характеристика личности. Душа по-вашему — на самом деле обычная голограмма, которую можно перемещать куда угодно. Хоть на тысячу лет назад. Нужно лишь с точностью до минуты знать время клинической смерти и, разумеется, местоположение объекта в пространстве. Именно тогда вокруг материи возникает энергетическая нестабильность, которую легко пробить. Ну и, разумеется, надо быть уверенным, что тело впоследствии успешно реанимируют. Иначе получишь тупиковый эрмикт. Голограмма существует вне времени, ко времени привязано лишь тело…

— Пересадка личности, короче, — усмехнулся Изместьев, потирая ладони, будто с детства мечтал путешествовать во времени. — А куда девается душа, которая прекрасно себя чувствовала в теле до этого? Хозяйка, так сказать.

— Если бы вы знали, — Вениамин скрестил на груди костлявые руки и снисходительно покачал головой, — как перенаселена эрмикт-сфера земли! Грозы, молнии, ливни, сновидения, призраки, галлюцинации — все это пробои планетарной эрмикт-оболочки, а никак не стихия. Там, — он многозначительно поднял вверх левый указательный палец с откусанным ногтем, — ужасная существует конкуренция за тела… живые, разумеется. Поскольку голограмма реализуется лишь через биомеханику, то есть в живом теле. Здесь главное — не промахнуться.

— Поэтому ты так на историю болезни заглядывался, — от пришедшей догадки Аркадия зазнобило.

— Сохранившимся медицинским документам нет цены, — горячо воскликнул Вениамин трясущимися губами. — Они материальны, а значит, подвержены тлению. У нас в тридцать третьем году было создано целое министерство, которое только тем и занимается, что ищет достоверные данные по успешным реанимациям в прошлом. Приходится выуживать по крупицам. Именно успешные реанимации позволили хоть как-то скорректировать последние десятилетия. Вы представления не имеете, насколько неточными бывают данные клинических смертей. Сколько различных приписок и подтасовок содержат амбулаторные карты… Ваши коллеги настолько неаккуратны!