— Но прошлое нельзя менять, — Изместьев вновь вспомнил прочитанную фантастику. — Последствия могут быть непредсказуемыми. Порой достаточно раздавить в прошлом бабочку…

— Боже мой, — нетерпеливо заерзал Поплевко, тщетно пытаясь разорвать свои «вериги». — Зачем же считать других глупее себя?! Разумеется, мы в курсе всех возможных осложнений. Они, эти осложнения страхуются элементарно.

— Что ты такое бакланишь?!! Кого только в прошлое не посылают, честное слово! — едва не взорвался слабо подкованный в фантастике доктор. — Как можно исправить ошибки прошлого? Будущее тотчас изменится, и возможность забросить следующего… агента… или как у вас там они зовутся… испарится. Как сон, как утренний туман.

— Да у вас проблемы с четвертым измерением, батенька, — улыбнулся бескровными губами Поплевко. — Страховка посылается одновременно с агентом, но в более ранний временной промежуток. Если в будущем ничего не изменилось, значит, все прошло успешно, и страховка тотчас возвращается в наше время. Буквально через несколько мгновений пребывания в прошлом. Если, не дай бог, какой-то катаклизм, страховка остается в своем времени. Это для нее означает, что надо аннулировать эрмикт, вмешаться на нужном этапе, вернув все на круги своя… Инструкции разработаны четкие.

— Да уж… Элементарно, Ватсон. — Изместьев почесал в затылке. — И везде должны быть клинические смерти и успешные реанимации. Это ж как надо все подготовить! Сколько документов перелопатить!

— Тем трагичнее моя неудача, — вздохнул бледный как мел Поплевко. — Меня, можно сказать, вывели на вершину многоходовой комбинации, а я сплоховал… Завалил миссию. У этой женщины… проститутки должен родиться мальчик. Он обязан выжить, понимаете?! И в 2028 году встретиться с двадцатилетней москвичкой Женей Фаревской. От их брака должен родиться гений, каких еще не было на земле. Который совершит прорыв на несколько столетий вперед. Вероятность успеха подобной комбинации — девяносто шесть и восемнадцать сотых процента. Это фантастическая вероятность! А если учесть, что детей у них может быть несколько, то гарантия практически сто процентов! Вернее, 99, 98 %… Это генетически выверено, отслежены тысячи родословных. Моя задача — сохранить данную беременность. Мы в состоянии отследить родословную на протяжении тысячелетий и спрогнозировать наследственность с очень высокой степенью вероятности.

— И кто же этот пролетарий, впрыснувший в путану редкостное семя, которое она норовит вырвать с корнем?

— Вы будете смеяться, но один из ее сутенеров. Такая вот се ля ви.

— Потрясно! А как две сотых процента? — решил придраться Изместьев. — Какая-никакая, но цифра!

— Сейчас это, по большому счету, не имеет значения. По нашим прогнозам, к двадцать четвертому году технологии должны позволять сводить подобные погрешности к нулю. На том, следующем этапе вмешается другой, это не мои проблемы… Но я не думал, что женщина, от решения которой зависит будущее планеты, окажется такой глупой и несговорчивой… бабой. Мне казалось, я смогу подобрать к ней ключ. Да и порядки ваши… Диабет этот…

— Что ж, — развел руками Аркадий, — прогнозы ваши не смогли учесть элементарных вещей. И подход к нашим проституткам нужен совсем иной, нежели тот, которому тебя учили в твоем далеком пятидесятом.

— Она должна слушать, что ей говорит мужчина.

Доктор хотел было расхохотаться, но крайне изможденный вид больного удержал его от этого. Глубоко вздохнув, он спросил:

— Когда эту стерлядь разминируют?

— В смысле — сделают аборт? Сегодня, — еле слышно произнес покрасневший Вениамин.

— А ты деньги ей не пробовал предложить?

— Откуда у меня ваши деньги? В наше время наличности давно нет и в помине, молодежь не представляет, как она выглядит.

Доктор весь внутренне напрягся, поскольку наступал критический момент. Сердце «затукало», казалось, везде: в висках, в шее, в груди. Он давно был готов к главному вопросу своей жизни:

— А если я выполню твою миссию за тебя, если я помогу тебе освободиться и беспрепятственно отправиться в свое будущее, ты поможешь мне улететь в… прошлое. Мое прошлое! Успешно реанимированная клиническая смерть у меня в прошлом имеется.

— На сколько лет вы бы хотели перенестись? — без эмоций, словно обсуждая в автосалоне мощность продаваемого автомобиля, поинтересовался Поплевко.

— На двадцать, — по-мальчишески выпалил доктор. Потом прикрыл рот ладонью и, озираясь, словно его кто-то мог подслушивать, уточнил: — Вернее, на двадцать два с половиной… В тысяча девятьсот восемьдесят пятый. В новогоднюю ночь… В самую ее середину. Когда забили куранты.

— Считайте, что договорились, — почти не думая, «подписал контракт» Пришелец. — Детали обсудим после… в спокойной обстановке. Сначала уговорите проститутку отказаться от аборта. Это — самое главное. От этого зависит, запомните, будущее цивилизации. Да поможет вам Бог! Потом — все остальное.

— Ты не шутишь? — прохрипел ополоумевший доктор. — Ты не обманешь меня? В твоем положении так просто наобещать с три короба. А потом исчезнуть навеки.

— Если вы сможете просто так… взять и умереть, — спокойно процедил Поплевко. — Если у вас на это хватит мужества, то все остальное я гарантирую. Можете не сомневаться.

— Хватит… этого самого, — одними губами прошептал Изместьев. — Мужества… Мне кажется… Я думаю… Должно хватить.

У выхода из вестибюля толпились студенты, что-то оживленно обсуждая. Приблизившись к толпе, Аркадий понял: туча, с утра висевшая над городом, решила все же опорожнить несколько своих отсеков на головы ничего не подозревающих соотечественников. Льющаяся с неба вода скорей обрадовала, нежели удручила доктора. Невозмутимо раздвинув молодые тела, он смело шагнул навстречу спасительной влаге.

Удовольствие было недолгим: небесные емкости очень скоро иссякли, студенты хлынули буквально следом за Аркадием, бесцеремонно обгоняя и «подрезая» доктора. Шаркая стоптанными туфлями по мокрому асфальту, Изместьев в этот момент снова вспомнил свое студенчество, лекции профессора Ищенко по акушерству и гинекологии.

В далеком девяностом профессор ставил на кафедру стул, бесцеремонно ступал на него своим ботинком. Студенты на первых рядах могли под брючиной легко узреть волосатую голень светилы родовспоможения. «Светило» тем временем невозмутимо облокачивалось о свое колено, держа в руке кюретку с петлей на конце. Именно этой крохотной «гильотине» и предстояло прервать зародившуюся жизнь в глубинах беременной матки.

— То варварство, коллеги, которое мы наблюдаем в астрономических количествах в наших абортариях, объясняется отнюдь не халатностью или незнанием, — велеречиво мурлыкал профессор, выписывая кюреткой различные геометрические фигуры в спертом воздухе аудитории. — Докторам хочется, чтоб надежно, улавливаете?

— Нет, а в чем варварство-то, — бесцеремонно «вклинивался» в стройную гармонию профессорского повествования с задних рядов известный двоечник Леша Лобков. — Я не понимаю: в чем варварство?

На парня тотчас начинали цыкать «опытные» однокурсницы: многие из них к пятому курсу успели познать это самое «варварство» на себе.

— Ваше счастье, что вы родились мужчиной, — снисходительно улыбался профессор, сложив седые усы скворечником. — Они просто выскабливают матку, коллеги, рискуя перфорировать ее. И при этом успокаивают бедняжек, лежащих перед ними в позе «ка-ка-ка», что это, дескать, их крест, который они обязаны нести по жизни. Для надежности, понимаете? А надо… надо-то всего…

При этих словах в аудитории устанавливалась гробовая тишина, словно после лекции все стройными рядами, так сказать, по комсомольским путевкам, направлялись в абортарии Страны Советов учить нерадивых гинекологов азам «нехитрого» дела. Всем было до слез жаль женщин, подвергавшихся подобной экзекуции.

Ищенко чувствовал интерес аудитории и, покряхтывая, деловито продолжал:

— Нужно-то всего, гм… Ощутить симптом перескока… Вспомним: что есть зародыш? Это как полип на ножке… Мы мягко зондируем матку…