— Мы друзьями были и остаемся. — Павел погрозил однокласснице пальцем, потом закрыл глаза на несколько секунд. — Как там у поэта?..

— Браво, — Марина захлопала в ладоши, но Павел жестом остановил ее и голосом Георгия Буркова из фильма «Ирония судьбы» возразил:

— Я сейчас не об этом! Именно потому, что мы друзья, мы можем говорить друг про друга абсолютно все. Аркадий никогда не мог скрывать своих эмоций. Вот и сейчас все написано у него на лице… его корявым почерком. У всех медиков почерк со временем становится похожим на нитку с множеством узелков. Даже если в школе они по чистописанию были отличниками, заметь, Мариш. Кто их учит этому, спрашивается?

Юбиляр тем временем, чувствуя утомленность слушателей, спешил закончить свою мысль. Цитируя классиков и отбрасывая со лба назад слипшиеся пряди, он приближался к апогею своего тоста:

— Да, мы были в чем-то наивны, идеалисты, одним словом… Но мы — настоящие, сечете, други?! А та шелупонь, что заполонила нонче эстраду, телеящик и Интернет, скорее — мыльные пузыри, накипь. У них нет принципов, они — ненадолго… — голос юбиляра при этом сорвался, он несколько раз кашлянул, чтобы продолжить на той же ноте. — Так давайте ж выпьем на восьмидесятые, за нашу… пред… пред… предперестрой-й-й-ечную юность. Чтобы никогда, слышите, никогда…

Все увидели, как блестят глаза говорившего, смущенно закивали, кто-то вскочил со своего места, пытаясь морально поддержать Кедрача. Последние слова юбиляра утонули в звоне фужеров.

Через несколько минут Аркадий, Павел и Егор вышли покурить на воздух.

— Редко видимся в последнее время, други, — рокотал Егор, старательно раскуривая трубку. — Это приводит к отчуждению… Обособляемся в своих офисах, кабанеем помалу… Ладно я осмелился собрать все княжества воедино. А день рождения — так, повод, не более…

Сделав несколько глубоких затяжек, Аркадий прервал патетическую тираду друга, похлопав того по плечу:

— Знаешь, Егорий, честно, меня тронули твои слова. — И, пригрозив Ворзонину сигаретой, заметил: — А вы, коллега, как были холоднокровным членистоногим, так им и остаетесь. Может, поэтому до сих пор и не женаты, а? Или есть другие причины?

Павел с минуту молча смотрел на друзей, при этом сигарета в его пышных усах мигала, словно зенитка в ущелье. Затем хотел что-то произнести, но его опередили.

— Он же у нас психиатр, — подмигнул юбиляр Изместьеву. — Ему никак нельзя обнажать свои эмоции. Он носит маски… От больных дистанциируется, чтобы спокойно лечить их. Интересно, какую сегодня надел.

— Ну, во-первых, не психиатр, а психотерапевт, — невозмутимо поправил Павел Егора. — А во-вторых, что хорошего в том, к примеру, что у тебя на лбу написано жуткое расстройство по поводу отсутствия нашей бизнес-вумен Жанет? И, в третьих, что касается ностальгии…

— Погодь, погодь, — юбиляр взял Изместьева за плечи и развернул к себе. — Ты что, серьезно? Да брось ты, она ни на одном нашем вечере не была, зачем душу бередить? Выкинь, выкинь!..

Аркадий напрягся и слегка покраснел, что не ускользнуло от психотерапевта:

— Я прав, не так ли? Хоть ты и доктор, Аркадий, но собой совершенно не владеешь. Что касается ностальгии, то восьмидесятые не вернуть, а значит, нечего и рефлексировать по этому поводу. У тебя, признайся, мало проблем сегодняшних? Уж мы-то знаем…

— Тебе не кажется, что здесь не сеанс психотерапии, — грубо перебил его коллега, — а встреча одноклассников? И собрались мы специально для того, чтобы вспомнить былое, отойти душой. Зачем нам маски здесь, если мы знаем друг друга уже почти тридцать лет!

Павел стоял, окутанный облаком дыма, никак не реагируя на пылкие слова Изместьева, чем еще больше разжигал последнего.

— Брось, Аркадий, — примирительно произнес юбиляр, пошатываясь и пытаясь обнять за плечи обоих. — Ты что, не помнишь, каким он был в школе? Таким же точно заносчивым… роботом, короче. Без выпенд… режа, помнится, никак не мог. Я, например, ничему не удивляюсь. Зато его очень ценят как специалиста. Профессия лишь усугубуби… гусу… усбила его качества. Он светило пси… пси-хоте… хоте-рапии.

— Вот-вот, светило. И не видит грань между работой и нами, — распалялся Изместьев не на шутку. — Да, я эмоциональный, но я рассчитываю в ответ на такую же взаимность.

— Ишь, растараканило как тебя, — натянуто ухмыльнулся Павел. — Я говорю в принципе. При такой незащищенности твою эмоциональность можно включать и выключать, сечешь? Ею можно с успехом пользоваться. Надо уметь вовремя взглянуть на ситуацию со стороны…

— Виноват, други. — Егор взглянул на часы. — Надобно к гостям чесать помалу, а то обидятся еще, чего доброго.

Покинув сцену действия, режиссер словно задернул занавес: повисла долгая пауза. Павел продолжал ухмыляться, потом вдруг признался:

— Ты знаешь, Аркадя, я поклялся молчать, причем очень уважаемому мною человеку. Как ты считаешь, я имею право нарушить клятву?

— Зачем ты вообще об этом заговорил?

— Ты задел меня за живое… Почему, мол, не женат, и все такое. Правда может тебе не понравиться. А что, если ты женат на… женщине, которую я боготворю, а? Как тебе такой анамнез?

Изместьеву словно надели на голову полиэтиленовый пакет: он пытался ухватить побольше воздуха, но ему не удавалось. На покрасневшем лице было написано, что Павлу шутить следует осторожнее.

— Я и не думаю шутить, — спокойно, с расстановкой произнес бывший одноклассник. — Если не расставлю сейчас все точки, то перестану себя уважать. Ты знаешь, что Савелия в клинику Азбарагуза устроил я? Ольга обратилась ко мне, я воспользовался личным знакомством… с профессором. Я хотел как лучше.

Аркадий подавился дымом и надолго закашлялся. Павлу даже пришлось похлопать коллегу по спине. Когда приступ прошел, Аркадий бросил окурок в урну и принялся расстегивать пиджак.

— Брось, Изместьев, времена дуэлей давно прошли. — Павел натужно рассмеялся, скрестив руки на груди. — Тем более что я тебе не всю информацию слил. Только пообещай, что Ольга не узнает о нашем разговоре. Я не собираюсь разрушать твою семью.

Они брели по небольшой аллее за рестораном. Павел курил третью по счету сигарету, не умолкая ни на минуту.

— Ты почему сыном не занимаешься? Откуда у него такие деньги на ширево, в курсе? Знаешь его источник доходов?

— Из дому тащит, — рассеянно заметил Аркадий. — Вот и весь источник, отец с матерью скоро без штанов останутся…

— Да?! — чуть не крикнул Ворзонин. В его голосе Аркадий уловил смесь насмешки и удивления. — А по мнению профессора Тавиноса, у него в неделю уходит минимум пятьсот баксов на наркоту. Вы витаете в облаках, коллега!

Аркадий словно наткнулся на невидимую стену: «Пятьсот баксов! Не может быть! Такой нагрузки никакой бюджет не выдержит!» Вслух же он отреагировал иначе:

— За такие слова можно и ответить!

— Ты хорохориться потом будешь, — прежним насмешливым тоном ответил Павел, — сперва признай, что сыном не интересуешься, тебе по барабану его проблемы… Ты сейчас не столько удивлен, сколько раздражен тем, что я вмешиваюсь не в свое дело, так? Я не могу смотреть, как ты взвалил все на Ольгу: она не двужильная. У нее тоже самолюбие имеется. А ты — тряпка поросячья!

— Тоже мне, защитник униженных и оскорбленных, — процедил Аркадий. — Где вы только спелись, соловушки?

— Ладно, давай обратно. — Взяв под локоть Аркадия, Павел повернул к ресторану. — Вижу, кроме уязвленного самолюбия, у тебя сейчас ничего не задействовано, забудем и разотрем. И не вздумай на Ольге вымещать!

— Да пошел ты. — Изместьев зло отдернул руку, нырнул по тропинке в кусты. Оттуда до Павла донеслось: — Не нуждаюсь я в твоих советах. Не лезь не в свое дело, понял? А с женой я сам разберусь, без твоей протекции.