Старик смотрел на него с завистью, к которой примешивались уважение и сожаление, как будто он когда-то был таким же сильным и тренированным и знает, что это время уже не вернуть.

– Ваш сын не может поверить, что вы живы. Он хочет встретиться с вами.

Старый узник уронил ложку в суп. Голос соседа прозвучал мягко и негромко, но почему-то достиг его ушей совершенно отчетливо. Мужчина, лежавший на тюфяке, невозмутимо смотрел в потолок. Его губы не шевелились.

– Ка… как вы сказали?

– Продолжайте есть, – велел мужчина. – Он хочет, чтобы вы вернулись домой.

Дэвид Тейер вспомнил о своих привычках. Он склонился над тарелкой, взял ложку и спросил, опустив лицо:

– Кто вы такой?

– Меня прислал ваш сын.

– Откуда мне это знать? Меня и прежде обманывали. Они повторяют это каждый раз, когда хотят добавить мне срок. Меня продержат в заключении до самой смерти. Тогда они смогут сделать вид, будто бы ничего не случилось… будто бы меня и не было на свете.

– Последним, что вы ему подарили, был толстый щенок с висячими ушами по имени Пэдди.

Тейер почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы. Но все это было так давно, и ему так часто лгали…

– У щенка было и второе имя.

– Рейли, – сказал мужчина, лежавший на тюфяке.

Тейер отложил исцарапанную ложку, вытер рукавом лицо и несколько мгновений сидел молча.

Мужчина не шевелился.

Тейер вновь склонил лицо, пряча губы от возможных соглядатаев:

– Как вы проникли сюда? Как вас зовут?

– Деньги способны творить чудеса. Я капитан Деннис Киавелли. Зовите меня просто Деннисом.

Старик заставил себя вернуться к еде:

– Не хотите супа?

– Чуть погодя. Объясните мне ситуацию. Они до сих пор не догадываются, кто вы такой?

– Нет, да и откуда? А я не знал, что Мэриен вновь вышла замуж. Не знал даже, что они с Сэмом живы. Насколько я могу понять, Мэриен уже умерла. Это ужасно.

– Как вы узнали о них?

– В прошлом году Сэм приезжал в Пекин. Мне дают газеты, и я…

– Вы читаете по-китайски?

– Вашингтон не послал бы меня сюда, если бы я не знал языка. – Тейер тонко улыбнулся. – Я здесь почти шестьдесят лет. Я в совершенстве изучил китайский и многие его диалекты, в том числе кантонезский.

– Простите, доктор Тейер, – сказал Киавелли.

– Когда я прочел о приезде Сэма, его имя сразу привлекло мое внимание, потому что Серж Кастилья был моим ближайшим другом в Штатах. Я знаю, что он помогал людям, которые разыскивали меня. Я произвел кое-какие подсчеты. У президента Кастильи подходящий возраст, в газете было написано, что его отца зовут Серж, а мать – Мэриен. Значит, президент – мой сын.

Киавелли чуть заметно покачал головой:

– Не обязательно. Это могло быть простым совпадением.

– Что мне было терять?

Агент «Прикрытия-1» обдумал его слова:

– Почему же вы до сих пор молчали? Вы ждали целый год.

– У меня не было никаких шансов выбраться отсюда, зачем же его тревожить? Вдобавок Пекин мог прознать об этом и ликвидировать меня.

– Но потом вы прочли о договоре по правам человека.

– Нет. В китайских газетах его опубликуют только после подписания. О договоре мне рассказали уйгурские политзаключенные. – Тейер отодвинул суповую тарелку. – Только тогда у меня появилась надежда. Что, если меня не заметят в потоке осовобождаемых заключенных и случайно выпустят на волю? – Он поднялся на ноги и подошел к плите.

Киавелли наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Невзирая на преклонный возраст – по сведениям Клейна, ему было по меньшей мере восемьдесят два года, – Тейер двигался энергично и уверенно. Он держался прямо, но при этом выглядел расслабленным. У него была пружинистая походка, как будто за пятнадцать минут разговора он помолодел. Все это было очень важно.

Монотонное однообразие жизни помогало Тейеру сохранить рассудок. Он принес к выщербленной раковине чайник с облупленной эмалью, наполнил его водой и поставил на плиту. Из маленького буфета он достал две потрескавшиеся чашки и металлическую банку с черным чаем. Его способ приготовления чая являл собой смесь традиционных методов англичан и китайцев. Он налил кипяток в фаянсовый чайник, ополоснул его и вылил воду, потом отмерил четыре чайные ложки заварки, залил ее кипятком и настаивал меньше минуты. Получился светлый золотисто-янтарный напиток. Комнатушку наполнил острый аромат.

– Мы пьем его без молока и сахара. – Тейер подал Киавелли чашку.

Агент приподнялся, сел спиной к стене и взял чашку обеими ладонями.

Тейер взял свою чашку и устроился за столом. Он вздохнул.

– Мне уже начинает казаться, что освобождение в результате подписания договора – это всего лишь пустые мечты человека на склоне лет. Меня тайно продержали в застенках слишком долго, чтобы теперь признать, что я вообще был в их руках. От этого их претензии на соблюдение прав человека выглядели бы еще смехотворнее.

Киавелли пригубил напиток. На вкус американца итальянского происхождения чай казался слишком слабым, но он был горячим, и это помогало терпеть холод, царивший в бараке.

– Расскажите, что с вами произошло, доктор Тейер. Во-первых, за что вас арестовали?

Тейер опустил чашку на стол и смотрел на нее так, словно надеялся увидеть в ней свое прошлое. Наконец он поднял глаза и заговорил:

– Я осуществлял связь с организацией Чан Кайши. Предполагалось, что моим заданием будет установить нечто вроде перемирия между его националистами и коммунистами Мао Цзэдуна. Я решил, что это легче всего сделать, лично явившись к Мао и попытавшись его вразумить. – Тейер чуть растянул губы, но вместо улыбки у него получилась гримаса. – Как глупо. Как наивно. Я даже не догадывался, что моим истинным предназначением было привести Чана к власти. Я должен был заключать соглашения, вести переговоры и затягивать время до тех пор, пока Чан не сокрушит Мао и его коммунистов. Визит к Мао был донкихотским поступком наивного интеллектуала, который полагает, что люди способны вести разумный диалог, даже когда на карту поставлены власть, деньги, культура, классы и геополитические интересы.

– Вы действительно сделали это? Явились к нему в одиночку?

Тейер чуть заметно улыбнулся:

– Я пытался. Но не смог попасть к нему. Военные из числа сторонников Мао решили, что я – агент Запада, либо Чан Кайши, либо и то и другое. Солдаты застрелили бы меня, если бы не вмешались политики Мао, ведь у меня был дипломатический статус. Долгие годы я жалел о том, что меня не убили на месте.

– Почему же вас объявили погибшим, но держат в заключении, как Советы держали Валленберга?

– Рауля Валленберга? Вы хотите сказать, он действительно сидел в русских лагерях?

– Русские отрицали это, держали его в заключении и сорок лет продолжали оспаривать тот факт, что Валленберг был в их руках. Он уже давно умер, так и не выйдя на свободу.

Тейер сник.

– Я ожидал, что меня постигнет именно такая судьба. Китайцы просто не могли поверить, что я тот, за кого себя выдаю. Это прямое следствие чрезмерной подозрительности, такое происходит всегда, когда человека, осмелившегося откровенно высказаться, жестоко подавляют. В момент моего ареста в Китае полыхала коммунистическая революция. Здесь воцарился настоящий хаос, бесконечно менялось гражданское и военное руководство, лозунги противоречили друг другу, и всем этим заправляли чиновники, которые не имели ни малейшего понятия о том, что происходит. Вероятно, я попросту затерялся в этой машине. К тому времени, когда в Джун Нань Хаи наступил порядок, было слишком поздно отправлять меня домой, не потеряв при этом лица и не вызвав международных осложнений. – Он повертел чашку в своих загрубевших пальцах. – Меня продержат здесь до самой смерти.

– Нет, – твердо произнес Киавелли. – Повторения истории Валленберга не будет. Вы не умрете в застенке. Подписав договор по правам человека, Китай освободит всех политических заключенных. Президент сделает все, чтобы обратить на вас внимание Ню Цзяньсина и остальных членов Постоянного комитета. Я слышал, его прозвали Филином, потому что он мудрый человек.