– Именно так.

– Владеет ли бывший филиппинский президент иными языками, кроме тагальского и английского?

– Он бегло говорит по меньшей мере на шести языках, включая французский и датский. Но он не появлялся в гонконгской резиденции уже несколько месяцев. Лечится на водах в Швеции. Мы проверили и выяснили, что ему не звонили из Гонконга по меньшей мере несколько недель.

– Кто же в таком случае второй кандидат на роль босса Криюффа?

– Ральф МакДермид, крупный специалист по инвестициям, основатель компании.

– МакДермид? Почему же компания называется «Альтман»?

– Так звали его отца, – объяснил Клейн. – Альтман МакДермид, неудачливый бизнесмен. Он открыл аптеку и разорился во время Великой депрессии, едва начав дело. Потом опять открыл и вновь разорился, когда «Уолгрин» построил в их маленьком техасском городе огромную аптеку. С тех пор он не работал. Семью содержала мать, которая занималась уборкой в частных домах.

Джон кивнул:

– У Ральфа МакДермида вполне могло возникнуть желание отомстить за неудачи отца. Либо он до смерти боится, что с ним произойдет нечто подобное, и сколачивает капитал на случай катастрофы.

– Либо он настоящий финансовый гений и не может противиться своей природе. – Клейн помолчал. – Сейчас Ральф МакДермид в Гонконге. Он американец и говорит только по-английски.

Джон обдумал его слова:

– Хорошо, я уяснил общую картину. Но какое МакДермиду дело до «Эмпресс»? Это всего лишь корабль, сущий пустяк для могучего гиганта, которым он заправляет.

– Верно. Но мы знаем наверняка, что группа «Альтман» – хозяин компании «Донк и Ла Пьер», а та, в свою очередь, владеет «Доваджер Эмпресс» и его грузом на равных паях с «Летучим драконом». Мне нужно, чтобы ты как можно быстрее добыл третий экземпляр декларации. Займись Ральфом МакДермидом. Выясни, не связан ли он с «Доваджер Эмпресс» и не у него ли находится третья копия.

Президент Кастилья выдержал паузу, подбирая слова, которые могли бы передать всю важность того, что он намеревался сказать, а также объяснить, почему он оттягивал этот разговор до самого последнего момента. Кастилья окинул задумчивым взглядом защищенную всевозможными средствами Ситуационную комнату в подвале Белого дома и пятерых людей, которые сидели за столом для совещаний по левую и правую руку от него. На лицах трех из них читалось сдерживаемое удивление.

– То, что мы собрались здесь, – заговорил президент, – очевидно, подсказывает вам, насколько серьезна возникшая ситуация. Прежде чем перейти к делу, я хотел бы извиниться перед теми из вас, кто до сих пор оставался в неведении, а потом объясню, почему я, в сущности, не должен извиняться.

– Мы к вашим услугам, – произнес вице-президент Брэндон Эрикссон и совершенно искренне добавил: – Как всегда.

У Эрикссона были прямые черные волосы, лицо с правильными чертами и раскованные манеры, которые чем-то напоминали Кеннеди и обезоруживали избирателей. Ему было сорок лет, он славился энергией и взрывным характером, но истинная его сила заключалась в остром интеллекте и политическом чутье, которое обычно появляется у людей в гораздо более позднем возрасте.

– Какая ситуация? – с подозрением в голосе осведомился министр обороны Стэнтон. Он повернулся, обводя взглядом собравшихся за столом, и его голый череп сверкнул в свете ламп.

– Насколько я понял, адмирал Броуз и господин Оурей уже знают то, о чем вы хотите нам рассказать? – спросил госсекретарь Эбнер Пэджетт. Его голос прозвучал нарочито тихо, но, судя по гневному блеску глаз, он был оскорблен. Он удобно расположил свое тучное тело в кресле, бессознательно приняв позу, которая демонстрировала присущую ему от природы уверенность в себе – то самое качество, на которое Кастилья полагался вновь и вновь, направляя Пэджетта в горячие точки планеты преодолевать кризисы и смягчать твердокаменные сердца. Пэджетт как никто другой умел выполнять щекотливые дипломатические поручения, но, находясь на родине, он был вспыльчив и нетерпелив.

– Адмирал Броуз знал об этом, потому что иначе было нельзя, – отрывисто произнес Кастилья, свирепо взирая на собравшихся. – А Чарли я поставил в известность только сегодня утром, чтобы он собрал это совещание. Ваша реакция лишний раз подтверждает, что мне нет нужды извиняться. В нынешних правительстве и администрации слишком много тщеславных деятелей и личных амбиций. Но есть кое-что похуже – и вы все прекрасно знаете, что это истинная правда, – кое-кто слишком много болтает о вещах, которые следовало бы держать в секрете. Надеюсь, я ясно выразился?

Генри Стэнтон покраснел:

– Вы говорите об утечках информации? Надеюсь, ваши слова не относятся ко мне, сэр.

– Да, я говорю именно об утечках. А мои слова относятся буквально ко всем. – Взгляд президента был прикован к Стэнтону. – Я решил никому не рассказывать о нынешней ситуации до тех пор, пока в этом не возникнет крайняя необходимость, и сообщить только то, что сочту полезным для себя. Не для вас и не для кого-нибудь еще. Я и теперь придерживаюсь этого мнения. – Он выпятил подбородок, у его губ залегла скорбная складка, глаза, смотревшие на людей за столом, словно остекленели. В этот миг лицо Кастильи казалось высеченным в одной из скал Долины изваяний.

– Мы понимаем вас, сэр, – примирительным тоном заговорил вице-президент. – Подобные решения принимать нелегко, но именно для этого мы избрали вас. Мы знаем, что можем доверять вам. – Он повернулся к Стэнтону и Пэджетту: – Вы согласны со мной, джентльмены?

Министр обороны пристыженно откашлялся:

– Разумеется, господин президент.

– Целиком и полностью, – торопливо произнес госсекретарь. – Вероятно, вас к этому принудили факты, сэр.

– Да, Эбнер. Именно факты. И теперь я пришел к решению, что настала пора ввести вас в курс дела. – Кастилья подался вперед, крепко сцепив руки. – Вероятно, нас ожидает повторение инцидента с «Иньхэ».

Президент рассказал о происходящем, опустив подробности, касающиеся «Прикрытия-1», а также человека, который называл себя его отцом. Собравшиеся сосредоточенно слушали, их тревога нарастала, и президент видел, что они уже размышляют, какое отношение может иметь возникшая ситуация к их ведомствам и обязанностям.

Закончив рассказ, Кастилья кивнул вице-президенту:

– Все же я хочу извиниться перед вами, Брэндон. Я должен был загодя поставить вас в известность – на тот случай, если со мной что-нибудь произойдет.

– Да, сэр, так было бы лучше. Но я понимаю. Утечки информации сделали нас подозрительными. В данных обстоятельствах, когда столь важна секретность, я, вероятно, поступил бы так же.

Президент кивнул:

– Спасибо. Я ценю ваше понимание. Теперь давайте подумаем, как должен действовать каждый из нас, если ситуация обострится и мы будем вынуждены предать дело огласке и задержать «Эмпресс» в международных водах, не имея улик.

– Нам следует оценить, какие шаги могут предпринять китайцы после того, как на «Эмпресс» обнаружили наш фрегат, – заговорил адмирал Броуз. – А также определить, каким образом конфликт такого масштаба повлияет на наши военные планы и ассигнования.

– Мы должны думать не только о возможном столкновении с Китаем, но и о том, как нам дальше вести жесткую стратегию сдерживания, – согласился госсекретарь.

– Новый виток «холодной войны»? – задумчиво произнес вице-президент. – Это было бы трагедией. – Он недовольно пожал плечами. – Но в настоящий момент я не вижу иного выхода.

– Информация об «Эмпресс» не должна покинуть стен этого кабинета, – сказал Оурей. – Надеюсь, вы меня понимаете. Если сведения все же просочатся, мы будем знать, что в этом виноват кто-то из нас.

Присутствующие кивнули, и обсуждение продолжилось. Президент слушал, подсчитывая в уме – два, четыре, один, два, два и один. У шестерых собравшихся здесь мужчин было двенадцать детей. Кастилья изумился тому, что знает, сколько человек насчитывают семьи каждого из них. С неменьшим изумлением он постепенно припомнил имена почти всех детей, кроме младшего ребенка Эбнера.