— Везде окунают, если выражаться образно. То есть законы против обмана и у вас есть, и в НАУ, и в Японской империи. Но у нас, в отличие от НАУ, экономике учат, начиная не с закона спроса и предложения, а с законов честности и порядочности. Немецкая культура — вот столп, на котором держится все в рейхе. Поэтому в Немецких центрах немецкую культуру не просто развивают — ею в них управляют. Культура, как показывает античный мир, может развиваться только в условиях строгой дисциплины и государственной организации.

— А обсерватория — чтобы в телескоп наблюдать за культурой?

— Вы большой шутник. Фюрер приказал везде строить обсерватории, чтобы снизить число умственных расстройств. Прошу вас…

Дитрих указал на лестницу, которая поднималась вверх из тоннеля на улицу.

«Вокзал, наверное. Посмотрим, что это за «Большая дорога» такая…»

В этой реальности Виктор уже начинал привыкать к тому, что его время от времени возьмут да и ошарашат чем-нибудь грандиозным, очередной шалостью человечества, возведенной ради того, чтобы показать остальным: «А не слабо нам и такое сваять!» Однако он не догадывался, что Немецкий центр — это только начало.

На перроне, куда они вышли из тоннеля, Виктор почувствовал себя лилипутом. Перед ним на рельсах стояло что-то скорее напомигающее вытянутый в зеленую колбасу пароход, чем то, что по размерам все мы привыкли считать поездом. Высота вагона была где-то раза в полтора больше, чем советского, однако отчасти из-за того, что габарит был квадратным, отчасти из-за двух рядов прямоугольных, вытянутых в длину окон зрительно с платформы поезд смотрелся едва ли не вдвое выше. На платформе не было видно снега или сырости — такое впечатление, что она подогревалась. Где-то впереди состав заканчивался большим красным газотурбовозом.

— Скажите, Виктор, у вас в России сейчас есть такие большие поезда?

— Нет. И во всем мире нет. Это невыгодно.

— Вот видите. А мы в рейхе можем себе позволить некоторые маленькие большие капризы. — Произнеся это, Дитрих коротко рассмеялся. — Это и есть «Летучий Баварец».

— Скоростной? Я слышал, у вас теперь есть скоростные линии.

— Да, двести пятьдесят километров в час. Больше не надо, потому что он не столько скоростной, сколько комфортабельный. Большие скорости мешают насладиться поездкой. Прошу вас.

Проводник, похожий на швейцара в форме с золотым шитьем, осмотрел их документы и пропустил в вагон через широкие автоматические двери.

Внутри вагона Виктор испытал ощущение, словно он попал на «Титаник». Коридор и ведущие на второй этаж лестницы были отделаны деревянными панелями. Разбираться в стрелках и надписях указателей не пришлось — Дитрих сразу повел его на второй этаж, в коридор, по обеим сторонам которого виднелись двери купе.

— Ширина вагона — шесть метров. Благодаря этому купе размещаются с обеих сторон. Вот наши.

У Виктора с Альтеншлоссером оказалось два одноместных купе, объединенных общим санузлом, как в спальных вагонах, только интерьер был немного побогаче — деревянные панели и кожаная обивка стенки над диваном. В купе также размещались столик, кресло, шкаф для одежды и туалетный столик с зеркалом.

— Ну вот. Вешаете сюда верхнюю одежду, цепляйте второй бейдж, умываемся, можете побриться, здесь в столике для мужчин одноразовые стерильные бритвы и кисточка, а также одеколон. Затем идем на первый этаж… как у вас в гостиницах называют комнату для завтрака?

— Ресторан или кафе.

— Можно и так. Идем завтракать в ресторан или кафе.

— А таких дорог в рейхе много?

— Пока шесть. Они очень дорогие. Даже до Италии и Испании нет, хотя там курорты для наших рабочих. Огромные пансионаты под солнцем вдоль побережья. Хотите туда съездить?

— А куда делся первый контактер?

— Хороший вопрос. У вас поручение это выяснить?

— Вы считаете, что меня это интересовать не может?

— Разумно. Но мой ответ вас удивит. Он сбежал. Спросите меня куда?

— Ну если вы знаете куда, то куда?

— В том-то и дело, что не знаем. Пошел в химический туалет и исчез. В химический, Виктор. Он даже через трубу не мог сбежать. Некоторые у нас полагают, что ваше ФСБ может похищать людей из нашего мира. Это правда?

— Никогда не слышал об этом.

— Ну если оно может, оно не будет вам докладывать. Да, можете в купе без свидетелей говорить свободно. Все, что здесь будет сказано, попадет в гестапо, а из гестапо — обратно мне.

— Тотальная прослушка?

— Зато можете быть уверенным, что какой-нибудь четник не взорвет бомбу в вагоне. Терроризм в рейхе не выживает. И ваш собеседник не напишет на вас ложный донос, потому что ответит за клевету. Впрочем, последнее вам и так не грозит. Так что пора думать о завтраке.

Где-то за стеклами прозвучал басистый многоголосый гудок, и поезд плавно тронулся, набирая скорость. Виктор совершил утренний туалет, и вскоре они с Альтеншлоссером спустились в зал, занимавший всю ширину вагона, с золотистой отделкой, и сели на диван за одним из столиков.

— Можете не стеснять себя с заказом, Виктор. Все это пойдет в счет расходов охранных войск. Можете любые деликатесы, вино, пиво, сигареты…

— Я не курю, и спиртное как-то с утра…

— Как пожелаете. А я, пожалуй, закажу охлажденное божоле.

«Значит, меня решили соблазнить бесплатным сыром. Ладно, позавтракаем на халяву, но особо разбегаться не будем, а то подумает, что в Союзе не кормят. Разберемся с меню. Eintopf — это у них вроде суп-пюре. Сосиски… А вдруг сильно перченые? Не будем рисковать. Бифштекс с картошкой вроде никаких сюрпризов не несет… салат из моркови — надо, витамины, свекла с творогом, диетическое, гут… потом кофе-гляссе, это, стало быть, с мороженым, идет. Вроде от этого не должно пронести».

Дитрих тоже особо много не набрал, но предпочел более плотную и сытную пищу, заказав салат с колбасой, свиные ножки с кислой капустой, яичницу и морковный торт. Похоже, в еде он был чужд особых изысков.

Возле столика возник стюард, казалось материализовавшись прямо из воздуха, и принял заказы. На небольшой эстраде в конце зала квартет исполнял приятные мелодии живым звуком. Виктор почему-то предполагал, что среди инструментов обязательно будет аккордеон, но состав был ближе к джазовому. Тут стюард вновь материализовался из воздуха, а на столе возникли блюда. Решив, что в нынешнем рейхе даже в условиях культа простых деревенских рубах-парней разговаривать за едой невежливо, Виктор углубился в тщательное пережевывание пищи, поглядывая в окно. Поезд уже набрал скорость, и почти весь пейзаж закрывало мелькание зеленой массы лесопосадок.

По идее, в столиках вагонного кафе тоже должны были быть микрофоны, но это не мешало остальным пассажирам держаться непринужденно. За столиком с другой стороны вагона две дамы не столько ели, сколько разговаривали. Чуть подальше молодой человек, которого Виктор почему-то счел коммивояжером, увлеченно о чем-то рассказывал своей очаровательной спутнице. Сзади, где весь столик занимали военные в полевой форме, громко расхохотались над чьей-то остротой. Видимо, народ привык.

После завтрака Дитрих расплатился чеком, и они вернулись в купе.

— Через полчаса в вагоне-кинотеатре начнется фильм «Стражи неба». По роману Гейнлейна. Не читали? Он должен быть у вас очень известен.

— Не слышал. Наверное, я что-то пропустил.

— Может быть. Это фантастика, сражения в космосе, пуф-пуф. Как вы смотрите на то, чтобы скоротать время?

— Положительно. Тем более что я еще не видел великого немецкого кино.

— Не разочаруетесь. У нас пока есть время. Вы не против, если я кратко введу вас в курс нашей общественной системы? А то у вас сложилось представление о нас по кровавой тотальной войне, а ваши кураторы из МГБ, видимо, не сочли нужным его разрушать. Во времена вашего детства был голод и массовые репрессии?

— Нет. У нас была оттепель.

— И у нас — оттепель. Вам говорили, что фюрер — теперь выборная должность? А рейх — юридически республика?