И стремглавъ полетѣла бричка по узкимъ тропинкамъ, безпрестанно выпрыгивая изъ дорожной колеи и немилосердо ударяясь о живую изгородь какъ будто путешественникамъ непремѣнно нужно было переломать свои кости. Черезъ нѣсколько минутъ легкій экипажъ подкатилъ къ воротамъ городской гостиницы, гдѣ ихъ встрѣтила собравшаяся толпа запоздалыхъ гулякъ.

— Давно ли они ускакали? — закричалъ м-ръ Уардль, не обращаясь ни къ кому въ особенности.

— Минутъ сорокъ съ небольшимъ, — отвѣчалъ голосъ изъ толпы.

— Карету и четверку лошадей! Живѣй, живѣй! Бричку отправить послѣ.

— Ну, ребята, пошевеливайтесь! — закричалъ содержатель гостиницы. — Четырехъ лошадей и карету для джентльменовъ! Не мигать!

Засуетились ямщики, забѣгали мальчишки и взадъ, и впередъ, засверкали фонари и застучали лошадиныя копыта по широкому двору. Явилась на сцену карета изъ сарая.

— Надежный экипажъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ,

— Хватитъ на двѣсти тысячъ миль, — отвѣчалъ хозяинъ гостиницы.

Мигомъ впрягли лошадей, бойко вскочили ямщики на козлы, и путешественники поспѣшили сѣсть въ карету.

— Семь миль въ полчаса!.. Слышите-ли? — закричалъ м-ръ Уардль.

— Слышимъ.

Ямщики навязали нахлестки на свои бичи, конюхъ отворилъ ворота, толпа взвизгнула, разступилась, и карета стрѣлою помчалась на большую дорогу.

— Прекрасное положеніе! — думалъ про себя м-ръ Пикквикъ, когда его мыслительная машина, первый разъ послѣ всеобщей суматохи, начала работать съ обычною силой. — Прекрасное положеніе для главнаго президента Пикквикскаго клуба: мчаться сломя голову, въ глухую полночь, на бѣшеныхъ лошадяхъ по пятнадцати миль въ часъ!

Первыя три или четыре мили между двумя озабоченными путешественниками не было произнесено ни одного звука, потому что каждый изъ нихъ погруженъ былъ въ свои собственныя думы; но когда, наконецъ, взмыленные и вспѣненные кони, пробѣжавъ опредѣленное пространство, обуздали свою бѣшеную прыть м-ръ Пикквикъ началъ испытывать весьма пріятныя чувства отъ быстроты движенія и вдругъ, обращаясь къ своему товарищу, выразилъ свой восторгъ такимъ образомъ:

— Вѣдь мы ихъ, я полагаю, мигомъ настигнемъ, — не такъ ли?

— Надѣюсь, — сухо отвѣчалъ товарищъ.

— Прекрасная ночь! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, устремивъ свои очки на луну, сіявшую полнымъ блескомъ.

— Тѣмъ хуже, — возразилъ Уардль, — въ лунную ночь имъ удобнѣе скакать, и мы ничего не выиграемъ передъ ними. Луна черезъ часъ зайдетъ.

— Это будетъ очень непріятно, — замѣтилъ м-ръ Пикквикъ.

— Конечно.

Кратковременный приливъ веселости къ сердцу м-ра Пикквика началъ постепенно упадать, когда онъ сообразилъ всѣ ужасы и опасности ѣзды среди непроницаемаго мрака безлунной ночи. Громкій крикъ кучеровъ, завидѣвшихъ шоссейную заставу, прервалъ нить его размышленій.

— Йо-йо-йо-йо-йой! — заливался первый ямщикъ.

— Йо-йо-йо-йо-йой! — заливался второй.

— Йо-йо-йо-йо-йой! — завторилъ самъ старикъ Уардль, выставивъ изъ окна кареты свою голову и половину бюста.

— Йо-йо-йо-йо-йор! — заголосилъ самъ м-ръ Пикквикъ, не имѣя, впрочемъ, ни малѣйшаго понятія о томъ, какой смыслъ долженъ заключаться въ этомъ оглушающемъ крикѣ.

И вдругъ карета остановилась.

— Что это значитъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Подъѣхали къ шоссейной заставѣ,- отвѣчалъ Уардль, — надобно здѣсь разспросить о бѣглецахъ.

Минутъ черезъ пять, употребленныхъ на перекличку, вышелъ изъ шоссейной будки почтенный старичокъ съ сѣдыми волосами, въ бѣлой рубашкѣ и сѣрыхъ штанахъ. Взглянувъ на луну, онъ зѣвнулъ, почесалъ затылокъ и отворилъ ворота.

— Давно ли здѣсь проѣхала почтовая карета? — спросилъ м-ръ Уардль.

— Чего?

Уардль повторилъ свой вопросъ.

— То-есть, вашей милости, если не ошибаюсь, угодно знать, какъ давно по этому тракту проскакалъ почтовый экипажъ?

— Ну да.

— A я сначала никакъ не мотъ взять въ толкъ, о чемъ ваша милость спрашивать изволитъ. Ну, вы не ошиблись, почтовый экипажъ проѣхалъ… точно проѣхалъ.

— Давно ли?

— Этого заподлинно не могу растолковать. Не такъ чтобы давно, а, пожалуй, что и давно… такъ себѣ, я полагаю, часа два или около того, а, пожалуй, что и слишкомъ!

— Какой же экипажъ? карета?

— Да, была и карета. Кажись, такъ.

— Давно ли она проѣхала, мой другъ? — перебилъ м-ръ Пикквикъ ласковымъ тономъ. — Съ часъ будетъ?

— Пожалуй, что и будетъ.

— Или часа два?

— Немудрено, что и два.

— Ступайте, ребята, чортъ съ нимъ! — закричалъ сердитый джентльменъ. — Отъ этого дурака во сто лѣтъ ничего не узнаешь?

— Дурака! — повторилъ старикъ, оскаливая зубы и продолжая стоять среди дороги, между тѣмъ какъ экипажъ исчезалъ въ отдаленномъ пространствѣ. — Самъ ты слишкомъ уменъ: потерялъ ни за что, ни про что цѣлыхъ пятнадцать минутъ и ускакалъ какъ оселъ! Если тамъ впереди станутъ тебя дурачить такъ же, какъ и я, не догнать тебѣ другой кареты до апрѣля мѣсяца. Мудрено ли бы догадаться старому хрычу, что здѣсь получено за молчокъ малую толику? Скачи себѣ: ни лысаго бѣса не поймаешь! Дуракъ!

И долго почтенный старичокъ самодовольно скалилъ зубы и почесывалъ затылокъ. Наконецъ, затворилъ онъ ворота и вошелъ въ свою будку.

Карета между тѣмъ безъ дальнѣйшихъ остановокъ продолжала свой путь до слѣдующаго станціоннаго двора. Луна, какъ предсказалъ Уардль, скоро закатилась; многочисленные ряды мрачныхъ облаковъ, распространяясь по небесному раздолью, образовали теперь одну густую черную массу, и крупныя капли дождя, постукивая исподволь въ окна кареты казалось, предсказывали путешественникамъ быстрое приближеніе бурной ночи. Противный вѣтеръ бушевалъ въ неистовыхъ порывахъ по большой дорогѣ и печально гудѣлъ между листьями деревъ, стоявшихъ по обѣимъ сторонамъ. М-ръ Пикквикъ плотнѣе закутался шинелью, забился въ уголъ кареты, и скоро погрузился въ глубокій сонъ, отъ котораго только могли пробудить его остановка экипажа, звонъ станціоннаго колокола и громкій крикъ старика Уардля, нетерпѣливо требовавшаго новыхъ лошадей.

Встрѣтились непріятныя затрудненія. Ямщики спали на сѣнныхъ сушилахъ богатырскимъ сномъ, и станціонный. смотритель едва могъ разбудить ихъ черезъ пять минутъ. Потомъ — долго не могли найти ключа отъ главной конюшни, и когда, наконецъ, ключъ былъ найденъ, сонные конюхи вынесли не ту сбрую и вывели не тѣхъ лошадей. Церемонія запряжки должна была начаться снова. Будь здѣсь м-ръ Пикквикъ одинъ, погоня, безъ всякаго сомнѣнія, окончилась бы этой станціей; но старикъ Уардль былъ неугомоненъ и упрямъ: онъ собственными руками помогалъ надѣвать хомуты, взнуздывать лошадей, застегивать постромки, и, благодаря его хлопотливымъ распоряженіямъ, дѣло подвинулось впередъ гораздо скорѣе, чѣмъ можно было ожидать.

Карета помчалась опять по большой дорогѣ; но теперь передъ нашими путешественниками открывалась перспектива, не имѣвшая въ себѣ никакихъ привлекательныхъ сторонъ. До слѣдующей станціи было слишкомъ пятнадцать миль; ночь темнѣла больше и больше съ каждою минутой; вѣтеръ завылъ, какъ голодный волкъ, и тучи разразились проливнымъ дождемъ. Съ такими препятствіями бороться было трудно. Былъ часъ за полночь, и прошло слишкомъ два часа, когда карета подъѣхала, наконецъ, къ станціонному двору. Здѣсь однакожъ судьба, повидимому, сжалилась надъ нашими путешественниками и оживила надежды въ ихъ сердцахъ.

— Давно ли воротилась эта карета? — закричалъ старикъ Уардль, выпрыгивая изъ своего собственнаго экипажа и указывая на другой, стоявшій среди двора и облѣпленный свѣжей грязью.

— Не больше четверти часа, сэръ, — отвѣчалъ станціонный смотритель, къ которому былъ обращенъ этотъ вопросъ.

— Леди и джентльменъ?

— Да, сэръ.

— Пожилая леди, желтая, дурная?

— Да.

— Джентльменъ сухопарый, высокій, тонконогій, словно вѣшалка?

— Да, сэръ.

— Ну, Пикквикъ, это они, они! — воскликнулъ м-ръ Уардль.

— Они, жаловались, что немножко запоздали, — проговорилъ станціонный смотритель.

— Они, Пикквикъ, ей Богу они! — кричалъ м-ръ Уардль. — Четверку лошадей — живѣй! Мы ихъ настигнемъ, прежде чѣмъ доѣдутъ они до станціи. Гинею на водку, ребята, пошевеливайтесь!