Лишь только вожделѣнное признаніе вырвалось изъ устъ цѣломудренной леди, м-ръ Топманъ приступилъ къ рѣшительному обнаруженію своихъ чувствъ, и началъ дѣлать то, что обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ дѣлается пылкими юношами, объятыми пожирающей страстью: онъ быстро вскочилъ на ноги и, забросивъ свою руку на плечо дѣвствующей тетки, напечатлѣлъ на ея устахъ многочисленные поцѣлуи, которые всѣ до одного, послѣ нѣкотораго сопротивленія и борьбы, были приняты терпѣливо и даже благосклонно. Неизвѣстно, какъ долго могли бы продолжаться эти пылкія обнаруженія нѣжной страсти, если бъ красавица, испуганная какимъ то внезапнымъ явленіемъ, вдругъ невырвалась изъ объятій пламеннаго юноши.
— За нами подсматривають, м-ръ Топманъ! — воскликнула цѣломудренная дѣва. — Насъ открыли!
М-ръ Топманъ съ безпокойствомъ оглянулся вокругъ себя, и взоръ его немедленно упалъ на одинъ изъ самыхъ прозаическихъ предметовъ вседневной жизни. Жирный дѣтина, неподвижный, какъ столбъ, безсмысленный, какъ оселъ, уставилъ свои большіе глаза въ самый центръ бесѣдки; но и самый опытный физіономистъ, изучившій до послѣднихъ мелочей всѣ возможныя очертанія человѣческой фигуры, не открылъ бы на его лицѣ ни малѣйшихъ слѣдовъ изумленія, любопытства или какого нибудь другого чувства, волнующаго человѣческую грудь. М-ръ Топманъ смотрѣлъ на жирнаго дѣтину; жирный дѣтина смотрѣлъ на м-ра Топмана съ тупымъ, безсмысленнымъ выраженіемъ. Чѣмъ долѣе м-ръ Топманъ наблюдалъ безсмысленно пошлую фигуру дѣтины, тѣмъ болѣе убѣждался, что онъ или ничего не зналъ, не видалъ, или ничего не понималъ. Подъ вліяніемъ этого впечатлѣнія онъ сказалъ довольно твердымъ, рѣшительнымъ и нѣсколько суровымъ тономъ:
— Чего вамъ здѣсь надобно?
— Пожалуйте ужинать, сэръ: столъ накрытъ.
— Давно ли вы пришли сюда? — спросилъ м-ръ Топманъ, окинувъ еще разъ пытливымъ взоромъ жирнаго дѣтину.
— Только сейчасъ, сэръ.
М-ръ Топманъ еще пристальнѣе впился глазами въ пошлую фигуру; но не замѣтилъ въ ней ни малѣйшаго проявленія какого нибудь чувства. Успокоенный счастливымъ результатомъ своихъ изслѣдованій, м-ръ Топмань подалъ руку дѣвствующей теткѣ и вышелъ изъ бесѣдки.
Они пошли домой. Дѣтина слѣдовалъ за ними.
— Онъ ничего не знаетъ, — шепнулъ м-ръ Топманъ.
— Ничего, — подтвердила, дѣвственная тетка.
Позади ихъ послышался странный звукъ, произведенный какъ будто неловкимъ усиліемъ подавить невольный смѣхъ. М-ръ Топманъ оглянулся. Нѣтъ, быть не можетъ: на лицѣ жирнаго дѣтины не было ни малѣйшей гримасы.
— Скоро онъ заснетъ, я полагаю, — шепнулъ м-ръ Топманъ.
— Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, — сказала цѣломудренная тетка.
Они оба засмѣялись отъ чистаго сердца.
М-ръ Топманъ жестоко ошибся. Жирный дѣтина на этотъ разъ бодрствовалъ и тѣломъ, и душой. Онъ все видѣлъ и слышалъ.
За ужиномъ ни съ чьей стороны не обнаружилось попытокъ завязать общій разговоръ. Старая леди пошла спать; Изабелла Уардль посвятила себя исключительному вниманію м-ра Трунделя; дѣвствующая тетушка была вся сосредоточена на своемъ любезномъ Треси; мысли Эмиліи Уардль были, казалось, обращены на какой-то отдаленный предметъ, вѣроятно, на отсутствующаго Снодграса.
Одиннадцать, двѣнадцать, часъ за полночь: джентльменовъ нѣтъ какъ нѣтъ. Безпокойство изобразилось на всѣхъ лицахъ. Неужели ихъ остановили и ограбили среди дороги? Не послать ли людей съ фонарями въ тѣ мѣста, гдѣ имъ слѣдуетъ возвращаться домой? Или, пожалуй, чего добраго… Чу! вотъ они. Отчего они такъ запоздали? Чу — какой-то странный голосъ! Чей бы это?
Все маленькое общество высыпало въ кухню, куда воротились запоздалые гуляки. Одинъ взглядъ на нихъ объяснилъ весьма удовлетворительно настоящее положеніе вещей.
М-ръ Пикквикъ, засунувъ въ карманы обѣ руки и нахлобучивъ шляпу на свой лѣвый глазъ, стоялъ облокотившись спиною о буфетъ, потряхивая головой на всѣ четыре стороны, и по лицу его быстро скользили одна за другою самыя благосклонныя улыбки, не направленныя ни на какой опредѣленный предметъ и не вызванныя никакимъ опредѣленнымъ обстоятельствомъ или причиной. Старикъ Уардль, красный какъ жареный гусь, неистово пожималъ руку незнакомаго джентльмена и еще неистовѣе клялся ему въ вѣчной дружбѣ. М-ръ Винкель, прислонившись спиною къ стѣнѣ, произносилъ весьма слабыя заклинанія на голову того, кто бы осмѣлился напомнить ему о позднемъ часѣ ночи. М-ръ Снодграсъ погрузился въ кресла, и физіономія его, въ каждой чертѣ, выражала самыя отчаянныя бѣдствія, какія только можетъ придумать пылкая фантазія несчастнаго поэта.
— Что съ вами, господа? — спросили въ одинъ голосъ изумленныя леди.
— Ни-чег-гго, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы всѣ… благо… получны. Я говорю, Уардль, мы всѣ благополучны: такъ, что ли?
— Разумѣется, — отвѣчалъ веселый хозяинъ. — Милыя мои, вотъ вамъ другъ мой, м-ръ Джингль, другъ м-ра Пикквика. Прошу его любить и жаловать: онъ будетъ y насъ гостить.
— Не случилось ли чего съ м-ромъ Снодграсомъ? — спросила Эмилія безпокойнымъ тономъ.
— Ничего, сударыня, ничего, — отвѣчалъ незнакомый джентльменъ. — Обѣдъ и вечеръ послѣ криккета… веселая молодежь… превосходныя пѣсни… старый портеръ… кларетъ… чудесное вино, сударыня… вино.
— Врешь ты, шарамыжникъ, — возразилъ прерывающимся голосомъ м-ръ Снодграсъ. — Какое тамъ вино? Никакого, чортъ васъ побери. Селедка — вотъ въ чемъ штука!
— Не пора ли имъ спать, тетушка? — спросила Эмилія. — Люди могутъ отнести ихъ въ спальню: по два человѣка на каждаго джентльмена.
— Я не хочу спать, — проговорилъ м-ръ Винкель довольно рѣшительнымъ тономъ.
— Ни одной живой души не припущу къ себѣ,- возгласилъ м-ръ Пикквикъ, и при этомъ лучезарная улыбка снова озарила его красное лицо.
— Ура! — воскликнулъ м-ръ Винкель.
— Ур-р-ра! — подхватилъ м-ръ Пикквикъ, снимая свою шляпу и бросая на полъ, при чемъ его очки также упали на середину кухни.
При этомъ подвигѣ онъ окинулъ собраніе торжествующимъ взоромъ и захохоталъ отъ чистѣйшаго сердца.
— Давайте еще бутылку вина! — вскричалъ м-ръ Винкель, постепенно понижая свой голосъ отъ самой верхней до самой низшей ноты.
Его голова опрокинулась на грудь, и онъ продолжалъ бормотать безсвязные звуки, обнаруживая между прочимъ звѣрское раскаяніе, что поутру не удалось ему отправить на тотъ свѣтъ старикашку Топмана. Наконецъ онъ заснулъ, и въ этомъ положеніи два дюжихъ парня, подъ личнымъ надзоромъ жирнаго дѣтины, отнесли его наверхъ. Черезъ нѣсколько минутъ м-ръ Снодграсъ ввѣрилъ также свою собственную особу покровительству Джоя. М-ръ Пикквикъ благоволилъ принять протянутую руку м-ра Топмана и спокойно выплылъ изъ. кухни, улыбаясь подъ конецъ самымъ любезнымъ и обязательнымъ образомъ. Наконецъ и самъ хозяинъ, послѣ нѣмого и трогательнаго прощанія со своими дочерьми, возложилъ на м-ра Трунделя высокую честь проводить себя наверхъ: онъ отправился изъ кухни, заливаясь горючими слезами, какъ будто спальня была для него мѣстомъ заточенія и ссылки.
— Какая поразительная сцена! — воскликнула дѣвственная тетка.
— Ужасно, ужасно! — подтвердили молодыя дѣвицы.
— Ничего ужаснѣе не видывалъ, — сказалъ м-ръ Джингль серьезнымъ тономъ. — На его долю пришлось двумя бутылками больше противъ каждаго изъ его товарищей. — Зрѣлище страшное, сударыня, да!
— Какой любезный молодой человѣкъ! — шепнула дѣвственная тетка на ухо Топману.
— И очень недуренъ собой! — замѣтила втихомолку Эмилія Уардль.
— О, да, очень недуренъ, — подтвердила дѣвственная тетка.
М-ръ Топманъ думалъ въ эту минуту о рочестерской вдовѣ, и сердце его переполнилось мрачною тоской. Разговоръ, продолжавшійся еще минутъ двадцать, не могъ успокоить его взволнованныхъ чувствъ. Новый гость былъ учтивъ, любезенъ, разговорчивъ, и занимательные анекдоты, одинъ за другимъ, быстро струились изъ его краснорѣчивыхъ устъ. М-ръ Топманъ сидѣлъ какъ на иголкахъ и чувствовалъ, съ замираніемъ сердца, что звѣзда его славы постепенно меркнетъ и готова совсѣмъ закатиться подъ вліяніемъ палящихъ лучей новаго свѣтила. Мало-помалу веселость его исчезла, и его смѣхъ казался принужденнымъ. Успокоивъ, наконецъ, свою больную голову подъ теплымъ одѣяломъ, м-ръ Топмалъ воображалъ, съ нѣкоторымъ утѣшеніемъ и отрадой, какъ бы ему пріятно было притиснуть своей спиной этого проклятаго Джингля между матрацомъ и периной.
