Съ этими словами м-ръ Джингль опустилъ но бокамъ руки туда, гдѣ когда-то были его карманы, и, склонивъ подбородокъ на грудь, упалъ опять на стулъ.

М-ръ Пикквикъ былъ глубоко растроганъ при видѣ этихъ двухъ негодяевъ, доведенныхъ до ужаснаго состоянія нищеты. Не нужно было никакихъ объясненій: невольный и жадный взглядъ м-ра Джингля на кусокъ баранины, принесенный ему сердобольнымъ Іовомъ, краснорѣчивѣйшимъ образомъ истолковалъ ему всю сущность дѣла. Кротко и ласково взглянулъ онъ на Джингля и сказалъ:

— Мнѣ бы хотѣлось поговорить съ вами наединѣ, любезнѣйшій: не хотите-ли со мной выйти на минуту?

— Съ большимъ удовольствіемъ, — отвѣчалъ Джингль, быстро вставая съ мѣста — паркъ съ рѣшетками… стѣны зубчатыя… лужайка романтическая… не велика… для публики всегда открыта… владѣльцы дома на дачѣ… хозяйка отчаянно заботится о жильцахъ… да.

— Вы забыли надѣть сюртукъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, когда они вышли изъ дверей?

— Нечего забывать, — отвѣчалъ Джингль. — Въ закладѣ… хорошая родня… дядя Томъ… нельзя… надобно ѣсть… натура требуетъ пищи.

— Что вы подъ этимъ разумѣете?

— Послѣдній сюртукъ, почтеннѣйшій… былъ, да сплылъ… физическія нужды… тѣлесныя потребности… человѣкъ немощенъ. Кормился сапогами… двѣ недѣли. Шелковый зонтикъ… слоновая рукоятка… еще недѣлю… честное слово… спросите Іовъ… все знаетъ.

— Кормился три недѣли сапогами и шелковымъ зонтикомъ со слоновой рукояткой — Боже мой! — Что это значитъ? — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, который читывалъ о подобныхъ вещахъ только въ описаніяхъ кораблекрушеній.

— Сущая правда, — подтвердилъ Джингль, тряхнувъ головой. — Все спустилъ въ лавку ростовщика… небольшія деньги… огромные проценты… ничего нѣтъ больше… всѣ они мерзавцы.

— А! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, успокоенный нѣсколько этимъ объясненіемъ. — Теперь я понимаю васъ. Вы заложили свой гардеробъ ростовщику.

— Все до послѣдней рубашки… Іовъ тоже… тѣмъ лучше… прачкѣ не платить, Скоро шабашъ… слягу въ постель… умру… по дѣломъ вору и мука… шабашъ!

Всѣ эти будущія подробности своей жизненной перспективы м-ръ Джингль передалъ съ обыкновенною торопливостью, поминутно моргая глазами и корча свою физіономію въ жалкую улыбку. Но м-ръ Пикквикъ легко замѣтилъ это неискусное притворство, и ему даже показалось, что глаза Джингля были увлажены слезами. Онъ бросилъ на него взглядъ, исполненный самаго глубокаго состраданія.

— Почтенный человѣкъ, — пробормоталъ Джингль, закидывая свою голову и съ чувствомъ пожимая руку м-ра Пикквика. — Неблагодарный песъ… стыдно плакать… не ребенокъ… не выдержалъ… лихорадочный пароксизмъ… слабость… болѣзнь… голоденъ. Заслужилъ по дѣламъ… сильно страдалъ… очень… баста!

И, не чувствуя болѣе силъ притворяться хладнокровнымъ, несчастный человѣкъ сѣлъ на лѣстничной ступени, закрылъ лицо обѣими руками и зарыдалъ, какъ дитя.

— Ну, полно, полно, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, растроганный до глубины души. — Вотъ я посмотрю, что можно для васъ сдѣлать, когда будутъ приведены въ извѣстность всѣ обстоятельства нашего дѣла. Надобно поговорить съ Іовомъ. Да гдѣ онъ?

— Здѣсь я, сэръ, — откликнулся Іовъ, выступая на лѣстничную ступень.

Описывая въ свое время наружность этого молодца, мы сказали, кажется, что глаза y него заплыли жиромъ; но теперь, въ эпоху нищеты и скорби, они, повидимому, хотѣли выкатиться изъ своихъ орбитъ.

— Здѣсь я, сэръ, — сказалъ Іовъ.

— Подойдите сюда, любезный, сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь принять суровый видъ, между тѣмъ, какъ четыре крупныя слезы скатились на его жилетъ.

Іовъ подошелъ.

— Вотъ вамъ, любезный, вотъ вамъ!

Что! пощечину? Когда говорятъ: "вотъ вамъ!" такъ обыкновенно разумѣютъ пощечину на вседневномъ языкѣ. И м-ръ Пикквикъ, разсуждая эгоистически, могъ бы при этомъ удобномъ случаѣ разразиться самою звонкою пощечиной: онъ былъ обманутъ, одураченъ и жестоко оскорбленъ этимъ жалкимъ негодяемъ, который теперь совершенно былъ въ его рукахъ. Но должны-ли мы сказать всю правду? Въ карманѣ м-ра Пикквика произошелъ внезапный звонъ, и когда, вслѣдъ за тѣмъ, онъ протянулъ свою руку горемычному Іову, глаза его заискрились живѣйшимъ удовольствіемъ, и сердце переполнилось восторгомъ. Совершивъ этотъ филантропическій подвигъ, онъ, не говоря ни слова, оставилъ обоихъ друзей, пораженныхъ превеликимъ изумленіемъ.

По возвращеніи въ свою комнату, м-ръ Пикквикъ уже нашелъ тамъ своего вѣрнаго слугу. Самуэль обозрѣвалъ устройство и мебель новаго жилища съ чувствомъ какого-то угрюмаго удовольствія, весьма интереснаго и забавнаго для постороннихъ глазъ. Протестуя энергически противъ мысли о постоянномъ пребываніи своего господина въ тюремномъ замкѣ, м-ръ Уэллеръ считалъ своею нравственною обязанностью не приходить въ восторгъ отъ чего бы то ни было, что могло быть сдѣлано, сказано, внушено или предложено въ этомъ мѣстѣ.

— Ну, что, Самуэль? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Ничего, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

— Помѣщеніе довольно удобное, Самуэль?

— Да, такъ себѣ,- отвѣчалъ Самуэль, озираясь вокругъ себя съ недовольнымъ видомъ.

— Видѣли-ли вы м-ра Топмана и другихъ нашихъ друзей?

— Видѣлъ всѣхъ. Завтра будутъ здѣсь, и мнѣ показалось очень страннымъ, что никто изъ нихъ не захотѣлъ придти сегодня, — отвѣчалъ Самуэль.

— Привезли вы мои вещи?

Въ отвѣтъ на это м-ръ Уэллеръ указалъ на различные пачки и узлы, симметрически расположенные въ углу комнаты.

— Очень хорошо, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ послѣ нѣкотораго колебанія, — теперь выслушайте, мой другъ, что я намѣренъ сказать вамъ.

— Слушаю. Извольте говорить.

— Я думалъ съ самаго начала и совершенно убѣдился, Самуэль, — началъ м-ръ Пикквикъ съ великою торжественностью, — что здѣсь не мѣсто быть молодому человѣку.

— Да и старому тоже, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.

— Правда ваша, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — но старики иногда заходятъ сюда, вслѣдствіе своего собственнаго упрямства, a молодые люди могутъ быть приведены въ это мѣсто неизвинительнымъ эгоизмомъ, т. е. самолюбіемъ тѣхъ, кому они служатъ. Этимъ-то молодымъ людямъ, думаю я, неприлично оставаться здѣсь. Понимаете-ли вы меня, Самуэль.

— Нѣтъ, сэръ, не могу взять въ толкъ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

— Попробуйте понять.

— Мудреная задача, сэръ, — сказалъ Самуэль послѣ кратковременной паузы, — но если я смекаю малую толику, на что вы мѣтите, то, по моему разсужденію, сэръ, вы мѣтите не въ бровь, a въ самый глазъ, какъ ворчалъ однажды извозчикъ, когда снѣгомъ залѣпило ему всю рожу.

— Я вижу, вы понимаете меня, мой другъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — во-первыхъ, вамъ никакъ не слѣдуетъ проводить въ праздности свои лучшіе годы; а, во-вторыхъ, должнику, посаженному въ тюрьму, было бы до крайности нелѣпо держать при себѣ слугу. — Самуэль, — заключилъ м-ръ Пикквикъ, — на время вы должны оставить меня.

— На время, сэръ? такъ-съ, смекаемъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ довольно саркастическимъ тономъ.

— Да, на то время, какъ я останусь здѣсь, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ. — Жалованье вы будете получать отъ меня по прежнему. Кто-нибудь изъ моихъ друзей, вѣроятно, съ удовольствіемъ возьметъ васъ, хоть бы изъ уваженія ко мнѣ. И если я когда-либо отсюда выйду, Самуэль, — добавилъ м-ръ Пикквикъ съ притворною веселостью, — даю вамъ честное слово, что вы немедленно опять воротитесь ко мнѣ.

— Насчетъ этой матеріи, сэръ, y меня имѣется въ виду одно единственное разсужденіе, — сказалъ м-ръ Уэллеръ важнымъ и торжественнымъ тономъ. — Не вамъ бы объ этомъ говорить, и не мнѣ бы слушать. Перестанемъ объ этомъ толковать, и дѣло въ шляпѣ.

— Нѣтъ, Самуэль, я не шучу, и намѣреніе мое неизмѣнно, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Такъ вы не шутите сэръ? Не шутите? — спросилъ м-ръ Уэллеръ твердымъ и рѣшительнымъ тономъ.

— Нѣтъ, Самуэль.

— Очень хорошо-съ: и я не стану шутить. Счастливо оставаться.

Съ этими словами м-ръ Уэллеръ надѣлъ шляпу и поспѣшно вышелъ изъ комнаты своего господина.

— Самуэль! — закричалъ вдогонку м-ръ Пикквикъ. — Самуэль!